Энси - Хозяин Времени (ЛП) - Шустерман Нил. Страница 41

Я пошел наверх. Гуннар сидел в своей комнате и смотрел черно-белый иностранный фильм под названием «Седьмая печать».

— Это Ингмар Бергман, — сообщил он, — самое шведское, что только есть на свете. Про шахматную партию со Смертью.

— Ясное дело, — отозвался я. — Про что бы еще ты смотрел.

Я плюхнулся на кресло у письменного стола. Стол был покрыт пылью, как будто Гуннар не делал домашку несколько недель.

— А что это за штука у Беспощадного Жнеца в руках? — поинтересовался я.

— Серп, — пояснил Гуннар. — Раньше им жали зерно.

— Тогда, получается, современная смерть водит комбайн?

 Гуннар издал смешок, правда, едва слышный.

Несколько минут мы смотрели фильм. Там была сцена, когда главный герой выглядывает из высокого окна, словно всматриваясь в горизонт собственной смертности, и это напомнило мне о парне, который упал с Енота — Жертвы Аварии в День благодарения. Интересно, он тоже, как и этот чувак из фильма, видел воочию поджидающего его Беспощадного Жнеца?

Никому на свете этот самый Жнец не нравится. Он, как тот налоговый инспектор, что заявился в наш дом пару лет назад, всего лишь делает свою работу, однако все ненавидят его — просто из принципа. Если Жнец и правда существует и однажды явится за мной, я пообещал себе, что предложу ему молока с печеньем, как малыши Санта Клаусу. Может, тогда он замолвит за меня словечко кому надо. А что, дать взятку Смерти вряд ли повредит делу.

— Хорошо, что ты не забываешь своих корней, — сказал я Гуннару. — Надо бы и мне смотреть побольше итальянских фильмов.

Он выключил телевизор.

— Мне ни к чему его досматривать, — заметил он. — Я и так знаю, чем кончится. Смерть выиграет.

Я пожал плечами.

— Это еще не значит, что ты должен идти высекать надгробия.

Гуннар бросил пульт на стол.

— Бросил я это дело. — Он сжал и разжал пальцы. — Кажется, у меня из-за него развился карпальный туннельный синдром [19].

Пару мгновений он таращился на свою кисть, и, хотя взгляд его не отрывался от пальцев, я видел, что мыслями Гуннар где-то в другом месте.

Наконец он заговорил:

— Отец опять играет. Он еще не нашел себе жилье, так что, думаю, устроится жить в казино, пока не найдет крышу над головой. Поставит раскладушку под рулеткой. Ну и пусть. Мне по барабану.

А вот тут он врал. Несколько дней назад я сам чуть не потерял отца, так что знал, каково сейчас Гуннару. Правда, у него все немного иначе, но суть-то одна. Жнецы бывают разные. И они не всегда жнут чистенько и ровненько, иногда после них на полях остаются странные узоры...

«Мне по барабану», — заявил Гуннар. Ну наконец-то! Похоже, он вошел в фазу отрицания. Для него это то что надо.

И тогда у меня родилась идея.

— Я знаю, что у вас отбирают дом, — сказал я, — но как думаешь — найдутся у вас деньжата заправить машину вашей мамы?

Он ответил «нет», но не беда. У меня на это денег хватит.

Есть такой психологический фокус, называется «интервенция». Откуда я это знаю? Оттуда, что моим родителям как-то пришлось поучаствовать в такой интервенции. Один из бывших папиных одноклассников пристрастился к какой-то синтетической гадости. Фокус заключается в том, чтобы посадить нарика в одну комнату со всеми, кто его знает, и те по очереди говорят, как они его любят и какой он чертов дурак. Эта могущественная комбинация — любовь плюс унижение — возможно, спасла папиному однокашнику жизнь.

Вот я и подумал, что такую сентиментальную интервенцию надо проделать с мистером Умляутом. Только результат оказался не совсем таким, на который мы рассчитывали.

Отель и казино племени анавана располагаются в горах Катскилл, отрогах Аппалачей в штате Нью-Йорк, на территории бывшего летнего лагеря, — наглядное свидетельство того, что времена меняются. Со стоянки при отеле все еще были видны старые полуразрушенные хижины желто-коричневого цвета. Казино завлекало посетителей прогулочным катером, на котором можно было кататься по озеру Анавана, не отрываясь от игры.

Вход в главное казино отеля строго охранялся, но, должно быть, Кирстен, Гуннар и я выглядели достаточно взрослыми для игры, потому что нас пропустили без звука. Кирстен притихла, готовясь к атаке — а это действительно будет самая настоящая атака.

— Как думаешь, у нас что-то получится? — спросила она меня.

Я не имел понятия, но вопрос сам по себе означал, что Кирстен еще не потеряла надежду. Она крепко сжала мою ладонь, и я осознал, что больше не являюсь для нее порталом в раннее, простое и понятное время. Несмотря на нашу разницу в возрасте, Кирстен больше никогда не будет смотреть на меня как на младшего. И все же она продолжала держать меня за руку...

Мы нашли мистера Умляута у стола для игры в кости. Еще до того, как он заметил нас, по выражению его лица и кругам под глазами я понял, что нас вряд ли ждет трогательная сцена раскаяния.

Мистер Умляут бросал кости и, по всей видимости, ему везло. Адреналин в сгрудившихся вокруг стола жертвах азарта зашкаливал.

— Папа! — позвал Гуннар. Ему пришлось повторить, чтобы привлечь к себе его внимание: — Папа!

Мистер Умляут вскинул глаза, зажав кости в руке. Было такое впечатление, словно его вырвали из сна.

— Гуннар? Кирстен? — Тут он заметил меня и воззрился так, будто присутствие здесь его детей — моя вина. Собственно, так оно и было.

— Сэр, — сказал «кощей» (так, я полагаю, следует называть парня, распоряжающегося за столом для игры в кости), быстро оценив ситуацию, — вашим детям не разрешается находиться здесь.

— Я знаю.

Несмотря на замечание, мистер Умляут бросил кости. Я мало что понимаю в этой игре, но, наверно, одиннадцать — хороший результат. Остальные игроки взвыли.

— Вам сюда нельзя, — обратился мистер Умляут к нам. — А ваша мама — она тоже приехала?

— Мы одни, папочка, — тихо ответила Кирстен.

— Отправляйтесь домой.

«Кощей» вручил ему кости, правда, с большой неохотой. Мистер Умляут встряхнул их в горсти. Остальные игроки ждали затаив дыхание. Поняв, что мы так просто не исчезнем, мистер Умляут сказал:

— Идите подождите меня в фойе, — и бросил кости. Девять. На этот раз кое-кто из игроков возрадовался.

— Сэр, боюсь, я вынужден настаивать, — промолвил «кощей», указывая на нас.

Мистер Умляут в свою очередь махнул рукой в сторону фойе:

— Слышали, что сказал крупье?

«Крупье». Да, это звучало изысканнее, чем «кощей». Наверно, его так называли потому, что в этой игре можно выиграть или проиграть по-крупному.

В этот момент к нам подошел мужчина, распоряжающийся всеми столами для игры в кости. Крупье над всеми крупье, то есть Крупный Босс.

— В чем проблемы? — спросил он.

— Никаких проблем, — сказал мистер Умляут, а затем прошептал Гуннару и Кирстен: — Уходите. Незачем устраивать тут сцену.

Кирстен промолчала, но не двинулась с места. Зато у Гуннара было что сказать за них обоих.

— Сцена... — проронил он. — Ладно.

Он кивнул и пошел назад. Я подумал, что сейчас мы отправимся ждать в фойе, но тут Гуннар резко развернулся прямо посреди прохода. Наверно, сейчас он скажет что-то значительное и мыслепробуждающее, одну из своих подходящих моменту фальшивых цитат. Но нет. Гуннар решил, что пришло время спеть. И не какую-нибудь там тихую, проникновенную песенку. Он взревел во всю глотку, и из его рта вырвались звуки, подобных которым я никогда в жизни не слышал:

— Дю гамла, дю фриа, дю фьельхёга нур...»

Кажется, эта «интервенция» будет не из стандартных.

— Это шведский гимн, — пояснила мне Кирстен.

— Дю тиста, дю гледьерика фёна!

Мистер Умляут пялился на сына с того рода замешательством, которое может испытывать только родитель.

— Яг хельсар диг, венасте ланд уппо йур...

Кирстен присоединилась к брату, и теперь они грянули дуэтом. Поскольку шведского гимна я не знал, то загорланил самое шведское, что мне было известно, а именно песню старой, семидесятых годов прошлого века, группы ABBA.