Доктор Данилов в сельской больнице - Шляхов Андрей Левонович. Страница 35

— Бездонные зеленые глаза, высокий лоб мыслителя, губки-ягодки и зубки-жемчужины… — продолжила Елена. — Ты там любовные романы писать еще не начал?

— Скоро начну, — пообещал Данилов, радуясь тому, что Елена шутит, значит, пребывает в более-менее сносном расположении духа. — И посвящу его тебе. Только сейчас я звоню не за этим, я насчет Нового года. Как-никак — семейный праздник.

— Да, — согласилась Елена. — Но не настолько, чтобы праздновать его в твоей реанимации.

— Конечно. — Данилов представил себе эту картину. — Но если вдруг я не сумею освободиться, то вы ведь можете по пути в Питер или обратно сделать небольшой крюк и заехать ко мне. Если я буду знать время вашего приезда заранее, то непременно буду свободен…

— Я так давно не была на празднике в общаге…

— Почему? — перебил Данилов. — Сходим в ресторан, попразднуем, обменяемся подарками, поболтаем, а потом я усажу вас в московскую электричку, и…

— Помашу ручкой!

«Далась ей эта ручка!» — с досадой подумал Данилов. — И через три часа вы будете уже дома.

— Звучит заманчиво… — Данилов не стал уточнять, к чему относятся эти слова — к тому, что через три часа Елена с Никитой окажутся дома, или к самому приглашению.

— А тебе это действительно надо?

— Что «это»? — переспросил Данилов.

— Чтобы мы приехали.

— Очень надо, иначе бы не приглашал. Зачем уточнять?

— Ну мало ли… Вдруг ты напился, под воздействием минутного порыва решил пригласить нас в Монаково и сразу же пожалел об этом.

— Давай не будем придумывать то, чего не было, а? Если один раз я позволил себе выпить немного виски, это не значит, что я должен ежедневно напиваться!

Данилов на самом деле не пил ничего спиртного с того раза. Не потому, что ограничивал себя, а потому, что не хотелось, да и поводов не было.

— Не заводись, Вова. — Голос Елены заметно смягчился. — Уже и спросить нельзя. Мы приедем к тебе четвертого января, подгадаем так, чтобы с утра пораньше. Кстати, ты не звонил на днях Игорю?

— Нет. А что с ним?

— Насколько я поняла, там очередная смена караула, причем очень эмоциональная.

— Откуда такие сведения? — Данилов не мог представить, чтобы Полянский стал делиться с Еленой сокровенным, максимум — мог просто оповестить о замене одной пассии на другую, не углубляясь в сферу эмоционального.

— Я звонила ему на днях, был у меня вопрос по его профилю, и краем уха слышала гневные вопли, которые шли фоном к разговору.

— Что за вопрос? — Данилов заподозрил, что поводом мог быть он сам, и немного напрягся.

— По поводу чудодейственного эффекта льняного масла, если тебе так интересно.

— А что оно такого делает, кроме послабления?

— Способствует похудению!

— Ну, это ясно и без Полянского — все слабительные средства способствуют похудению.

— Хотелось проконсультироваться со специалистом, — рассмеялась Елена.

Так на веселой волне и закончили разговор. Обрадованный Данилов, не откладывая, позвонил Полянскому. В периоды смены караула тот иногда нуждался в дружеской поддержке. Не столько в смысле советов и утешений, сколько в смысле выговориться и убедиться в правильности решения.

— О, глазам своим не верю, что звонит наш ссыльный каторжник!

— Ты уж определись — ссыльный или каторжник, — ответил Данилов. — Это разные виды наказания. А то нелогично получается. И лучше называть меня земским врачом. Ближе к реальности.

— К черту ссыльного каторжника! — не стал спорить Полянский. — Хочешь быть таким — будь. Как там земская жизнь?

— Бьет родниковым ключом по темени. Сам-то как?

— Уже нормально. — Голос Полянского слегка поскучнел. — Но что было… Шум и ярость, только без Фолкнера! Я, конечно, подозревал, что Маша очень эмоциональна…

Данилов хмыкнул. Прожить с женщиной несколько месяцев бок о бок и всего лишь подозревать, что та очень эмоциональна, — это уметь надо! Ах, Полянский, Полянский, мастер уклончивых выражений.

— …но не настолько, чтобы устраивать скандалы после того, как я деликатно предложил расстаться! Удивительно, как нежная дева за секунду превращается в разъяренную фурию!

— А еще она вязкая, как патока, — поддакнул Данилов. — Прилипчивая — не отодрать.

— Вот, даже ты успел заметить! — обрадовался Полянский.

— Да нет, не успел, — честно признался Данилов. — Просто ты обычно говоришь о своих бывших, что они вязкие, как патока или болото.

— Я? — удивился Полянский. — Ну-у… Может быть. Каждый раз думаешь, что встретил…

— …свою половинку…

— …а на самом деле оказывается…

— …что снова наступил в…

— …ту же воду. Вова, ты позвонил мне для того, чтобы поиздеваться?

— Нет, конечно, как ты мог такое подумать?! — возмутился Данилов. — Просто я так давно и хорошо тебя знаю, что мыслю в унисон с тобой!

— Слушай, а ведь мое расставание с Машей может плохо сказаться на твоей работе в Монаково, — спохватился Полянский.

— Умирающему сквозняк не страшен, — успокоил Данилов.

— У тебя проблемы со здоровьем?

— Нет, просто я имел в виду, что на моей работе, пожалуй, ничто не может сказаться плохо. Такая у нас обстановка. На днях родильное отделение закроют, а там и до нашего доберутся…

— И что тогда? Что ты будешь делать? Или тебе уже можно возвращаться?

— Насчет возвращаться я как-то не уверен, но можно переехать в другой район или в Тверь… Я, смею надеяться, зарекомендовал себя…

— Опять переезжать?

— Можно подумать, Игорь, что мне долго собраться! Забрал документы, собрал вещи и вперед! Нищему собраться — только подпоясаться. Мы, земские врачи, по всей России требуемся.

— Ага, сегодня только министерскую статистику видел: 150 000 врачей не хватает по стране, и где-то 800 000 среднего персонала. Только стоматологов переизбыток, почти в два раза.

— У нас, представь себе, и стоматологов мало.

— А кого у вас там хватает?

— Пациентов, — ответил Данилов и, подумав, добавил: — И еще начальства. Я вот никак не могу взять в толк, зачем главврачу агонизирующей сельской больницы семь или восемь заместителей?

— Роскошно живут главные врачи сельских больниц!

— Не то слово.

Полянский шутил насчет роскошной жизни, а Данилов говорил серьезно. Машину главного врача ежедневно видели все сотрудники, и все знали, что у него есть трехкомнатная квартира в Монаково, большой двухэтажный каменный дом за городом на берегу Волги, огромный катер водоизмещением в три тонны и две квартиры в Твери, обе немаленькие и в центре города.

Данилов был далек от того, чтобы начать завидовать главному врачу, но подобный уровень личного благосостояния никак не сочетался с состоянием учреждения, им возглавляемого. Конфуций бы сказал, что он не видит здесь гармонии между личным и общественным, и оказался бы прав. В качестве наглядного примера можно было бы взять больничную «Газель» выпуска 1997 года, предназначенную для социальной перевозки (например, отвезти с трудом передвигающегося инвалида-монаковца в одну из тверских больниц на консультацию или обследование, которые невозможно пройти в Монаково) и новенький автомобиль главного врача. Ее заводили редко, потому что бензина на нее давно не отпускалось, и заправка производилась за счет того, кому надо было прокатиться до Твери и обратно. Туда-сюда, в пробочке постоять, в объезд, тариф равнялся двадцати литрам бензина плюс литр (уже не бензина, а водки) водителю, чтобы тот подвез как можно ближе, а не остановился за полкилометра от места назначения, помог сесть и вылезти, возможно, и проводил бы до кабинета. Не всякий пенсионер потянет такую дорогую услугу.

Разумеется, бензин на автомобиль отпускался. Так уж положено: если есть на балансе исправное транспортное средство, то и топливо для него должно быть. «Газели» как транспорту с длинными концами на месяц полагалось 860 литров 92-го бензина. Юрий Игоревич отоваривал талоны, получаемые от завхоза Ивана Валерьевича, 95 бензином для своей красавицы с 25 % потерей в литраже. Ничего предосудительного он в этом не видел, потому что давно привык путать казенный карман со своим, кроме того, ездил на своей машине по служебным делам: на работу, по району и в Тверь. В подобной ситуации оплачивать бензин из собственного кармана было бы верхом глупости.