Доктор Данилов в сельской больнице - Шляхов Андрей Левонович. Страница 37

Отправлять ребенка с матерью в Монаково пришлось ночью, когда температура поднялась до тридцати девяти. Не дождавшись приезда «скорой помощи» (в тот день как назло сломались сразу две машины), отец Верочки отвез жену с ребенком на своей «четверке».

— Тяжелый ребенок! — всполошилась дежурный терапевт (отдельных дежурных врачей на педиатрию в ЦРБ не полагалось — слишком большая роскошь для сельской больницы) и вызвала из дома Еву Михайловну.

Она пришла, осмотрела Верочку, выслушала мать и поставила диагноз пневмонии. Рентгенологическое подтверждение не требовалось: температура и ослабление дыхания в правом легком явно свидетельствовали в пользу поставленного диагноза, а понапрасну облучать пациентов, тем более таких маленьких, не годится. Лечить решила ампициллином, все равно другого подходящего антибиотика в больничной аптеке не было.

Такие симптомы, как отсутствие влажных хрипов в правом легком и отставание в дыхании правой половины грудной клетки, Еву Михайловну не насторожили. Хрипы могут добавиться и позже, а отставание наблюдается и при пневмонии.

Зато Ева Михайловна показала Верочку хирургу: заведующему хирургическим отделением Крамсалову. «При высокой температуре следует исключить хирургическую патологию!» — этот принцип в общем-то правильный, ей вбили в голову на родной кафедре. Поводом для консультации хирурга было «исключение острой хирургической патологии в брюшной полости», именно так было записано рукой Евы Михайловны в истории болезни.

Крамсалов пришел, осмотрел пациентку (в детях до года он разбирался плохо, но какому же еще хирургу показывать?) и написал, что данных за острую хирургическую патологию в брюшной полости нет.

Состояние Верочки не улучшалось, и на вторые сутки лечения Ева Михайловна увеличила суточную дозу ампициллина в полтора раза. Рентген делать не стала, Ева Михайловна старалась облучать как можно меньше.

На третьи сутки пребывания в стационаре Верочка, по выражению старшей сестры педиатрического отделения Князевой, «капитально ухудшилась»: посинела, начала задыхаться, температура рванула за отметку «41». Ева Михайловна среагировала мгновенно — перевела Верочку в реанимационное отделение.

В отделении дежурил Олег Денисович, Данилов давал наркоз на операции, а доктор Цапникова набиралась дома сил для следующего дежурства. На памяти Олега Денисовича это был первый случай поступления в отделение столь юной пациентки. Массивная антибиотикотерапия, детоксикационная терапия, реанимационные мероприятия, летальный исход. Так вкратце можно описать те три часа двадцать пять минут, которые Верочка прожила в реанимационном отделении.

— Я этого так не оставлю! — пообещал отец Верочки, примчавшийся в больницу по вызову жены. — Виновным придется ответить!

Угроза была высказана Олегу Денисовичу, но впрямую касалась и педиатрического отделения, в котором Верочка пролежала двое с половиной суток.

Ева Михайловна кинулась срочно дорабатывать историю болезни, в результате чего та увеличилась вдвое.

Вскрытие выявило множественную мелкоочаговую деструкцию, то есть распад легочной ткани, осложнившуюся сепсисом. Проверка прокуратуры не нашла в действиях врачей злого умысла или преступной халатности, а также поводов для возбуждения уголовного дела.

Оба причастных заведующих отделениями понесли административное наказание: получили по строгому выговору с занесением в личное дело. Ева Михайловна не возражала, прекрасно понимая, что дешево отделалась. Если бы она не поработала после смерти Верочки над ее историей болезни, то можно было и под суд угодить.

А вот Олег Денисович воспринял выговор с обидой, переходящей в негодование.

— Я в этот летальный пинг-понг больше не играю! — возмущался он на конференции после того, как Елена Михайловна зачитала приказ главного врача о наказания виновных. — Педиатры лечат ребенка три дня, а помирать переводят ко мне! Что я могу сделать за три часа, да еще в нашей богадельне?! За что мне выговор лепить?! За компанию?!

— Комедия Островского «Без вины виноватые», акт второй! — пошутил острослов Крамсалов.

— Акт последний! — взвился Олег Денисович и принялся стаскивать с себя халат.

Халат затрещал по швам, явно предостерегая Олега Денисовича от необдуманного решения.

— Олег Денисович, давайте мы продолжим этот разговор у меня в кабинете! — не очень уверенно потребовала Елена Михайловна.

— Нет уж, разговаривать мы будем здесь и сейчас!

Олег Денисович скомкал халат и швырнул его в направлении заместителя главного врача. Халат не пролетел и половины пути, распластавшись на полу подбитой птицей.

— Вам же в марте категорию подтверждать!

Последний довод заместителя главного врача по медицинской части не подействовал на Олега Денисовича. Впрочем, нет — подействовал. Как красная тряпка на быка.

— В … … … я видел вашу категорию вместе с вашей больницей! — сорвался Олег Денисович. — Как ишачить без продыху — так это моя прямая обязанность, а как пиво пить — так прорва ушастая!..

Связь между работой без продыху и пивом аудитория не уловила, но в большинстве своем смотрела на Олега Денисовича сочувственно — довели, мол, человека.

— Я же не требую какого-то особого отношения! Я просто хочу, чтобы ко мне относились по-человечески! С пониманием!..

Работа на износ, да еще нервная, неимоверно обостряет чувство жалости к себе и потребность в справедливости.

— Гори оно все синим огнем! — возопил, направляясь к двери, Олег Денисович и, не удовлетворившись одним проклятием, добавил более экспрессивное: — Е…сь оно конем!

Елена Михайловна обалдела от происходящего настолько, что спросила:

— Куда вы, Олег Денисович?

— В отдел кадров! А потом в поликлинику! И если мне там попробуют не дать больничный с моим давлением, то я знаю куда обратиться, чтобы поставить всех на уши, то есть раком! Простите мне мою природную простоту, Елена Михайловна, но других слов у меня просто не осталось!

Олег Денисович вышел, как и положено — хлопнув на прощание дверью. Аудитория загудела, обсуждая случившееся.

— Он вернется! — сказала заведующая приемным отделением Мельникова. — Успокоится и вернется.

— Вы его с Карлсоном путаете, Татьяна Евгеньевна, — сказал Крамсалов. — Это Карлсон улетал и возвращался, а Смолов не вернется.

— Почему вы так думаете, Александр Викторович?

— А зачем ему возвращаться? За новым выговором или за новыми подвигами?

— Не нравится мне ваше настроение, Александр Викторович! — вмешалась Елена Михайловна.

— Оно и мне самому не нравится, но что имеем, то имеем… — проворчал Крамсалов.

Старшая сестра отделения анестезиологии и реанимации Ксения Викторовна встала с места, чтобы подобрать халат.

— Смотри, Ксюш, будешь следующей, — поддела ее старшая сестра «травмы».

— Это не свадебный букет! — огрызнулась Ксения Викторовна.

Она отряхнула халат, аккуратно сложила его и вернулась на свое место.

— Да он вообще ни хрена не теряет, а только выигрывает! — громко сказал терапевт Заречный. — Возьмет в Москве дежурств в реанимации на полторы ставки и будет ездить туда раз в трое суток. Головной боли в десять раз меньше, а тысяч семьдесят чистыми получать станет.

— Почему же он раньше так не поступил? — спросила заведующая гинекологией Бороздина. — Что его у нас держало?

— Престиж держал, Ольга Вячеславовна. Заведующий отделением, все с ним считаются, ценят… А как обидели, так он прозрел.

— Виктор Анатольевич! — Не сумев справиться с Олегом Денисовичем, Елена Михайловна решила отыграться на Заречном. — Выбирайте выражения, вы же взрослый человек! Что значит обидели? Юрий Игоревич никого не обижает! Он наказывает по заслугам, а не по какой-нибудь своей прихоти! Следите за тем, что вы говорите, пожалуйста!

Заречный ничего не ответил, только посмотрел в глаза Елене Михайловне и демонстративно-неторопливо расстегнул сначала самую верхнюю пуговицу на своем халате, а затем следующую.