Одним ангелом меньше - Рябинина Татьяна. Страница 18

Какая все-таки безликая красота! Стандартная красивая кукла. Как можно полюбить такую? Лада ведь всегда, с первого класса, была просто хорошенькой куколкой. С такой же кукольной душой.

Любовь зла? Но это не любовь, это болезнь. А как еще сказать, когда человек захватывает тебя целиком, берет в плен душу? Когда нет сил бороться? Когда видишь, что любимая недостойна не только любви, но и просто доброго слова, но ничего, ничего не можешь с собою поделать? Ах, если бы мы любили только достойных! Она будет издеваться над тобой, унижать, а ты закроешь на все глаза. Пусть унижает, пусть изменяет, но только не прогоняет совсем. Быть хоть частицей ее жизни. Обожаешь ее — и ненавидишь. Ненавидишь ее. Ненавидишь себя. И знаешь, что не сможешь уйти. Потому что как бы ни было плохо с ней — без нее будет хуже во сто крат.

Как, ну как избавиться от этого? С Ней ушло все: надежды, мечты, радость жизни. Вся моя теперешняя жизнь — сплошная боль, боль воспоминаний. И ненависть. К той, что убила во мне душу, ведь моя душа была всегда с Ней. Лады нет. Она умерла. Как легко было убить Ее — гораздо легче, чем жить теперь.

Но Лада оказалась сильнее. Она живет где-то рядом, в каком-то соседнем мире. Она приходит, воплотившись в похожих на Нее девушек, таких же красивых, сводящих с ума своим телом, с холодным стальным взглядом.

Вот она идет. Походка от бедра, коричневое пальто развевается, волосы струятся по плечам, по спине. Еще несколько минут назад мне было легко и спокойно, и даже память, никогда неспящая память, не могла заставить меня страдать так, как раньше. Но почему тогда так гулко бьется сердце, почему кровь шумит в висках?

Девушка вошла в подъезд. Черная вывеска с золотыми буквами: «Гарант-L». Прошло полчаса, час, но она так и не вышла. Работает в этом самом «Гаранте»? Что-то не давало мне уйти, забыть.

Прошло несколько часов. Давно стемнело. Наконец она вышла и направилась в сторону метро. Пойти за ней? Несколько минут колебаний — и наконец решение. Нет, сейчас она мне не нужна. Главное, я знаю, где ее можно найти.

Спешный забег по магазинам, давка в метро, радость отчима и его жалобы на здоровье, на «страшные цены», на скуку и одиночество… Мысли о девушке, так похожей на Ладу, — как будто фоном всему. Сон — зыбкий, тревожный. «Где тебе справиться со мной!» — смеялась Лада. Полная луна пробивалась сквозь занавески и смеялась вместе с ней…

Не составило большого труда выяснить по справочной телефон страховой компании «Гарант-L», а потом позвонить туда и, прикинувшись рассеянным клиентом, узнать имя красивой блондинки в коричневом пальто. «Наверно, это Юля, — ответили мне. — Юлия Ремизова. Другой похожей у нас нет».

Из трубки повеяло могильным холодом.

«Ну что, — улыбнулась где-то рядом Лада, — ты видишь, нас много. Я не одна. Я здесь, а они — там, у вас. Они — часть меня!»

«Да, ты права. Но я не сдамся. Ты, как могла, убивала меня, мою душу, мою гордость. И мне пришлось убить тебя. Я буду искать тебя в любом обличье. Она умрет — значит, умрет часть тебя. Она считает себя королевой, любимицей судьбы? Так я убью ее в тот момент, когда она будет уверена, что судьба сделала ей очередной подарок!»

Лада испуганно умолкла.

Вот уже два часа следователь мурыжил Толика, снова и снова задавая одни и те же вопросы. Толик краснел, бледнел, потел — ему было плохо. Ну очень плохо. Это вчера он был кум королю и сват министру и наотрез отказывался о чем-либо беседовать. А сегодня его ломало, и он, наверно, стал бы сговорчивей, но только если бы смог взять в толк, о чем же его спрашивают.

— Так где же вы были в ночь на семнадцатое февраля? Точнее, с двух до трех часов ночи?

— У девушки…

— Имя, фамилия, адрес.

— Не знаю. Она проститутка.

— Эта проститутка — ваше алиби, — голос следователя, монотонный, как осенний дождь, казалось, пробивал насквозь череп и мозг.

— Я ничего не сделал.

— Когда вы в последний раз видели Марину Колычеву?

— Колычеву? Я такой не знаю.

— В ее сумке была ваша визитка.

— Нет. Не знаю.

Без тени эмоции следователь достал из папки фотографию и протянул Толику.

— Так бы и сказали. Я ее фамилии не знаю. Эта ходит в клуб, где я… работаю. Ну и познакомились. Дал ей визитку, она обещала позвонить. И продинамила.

— Ее убили. В ночь на семнадцатое февраля.

— Это не я! — заорал Толик, сжимая руками гудящую, как колокол, голову.

— Хорошо, давайте начнем сначала. Где вы были в ночь на семнадцатое февраля?..

— Короче, Павел Петрович, там опять все в пролете. Так и остались мы с Самохваловым. — Иван сидел перед начальником за длинным приставным столом и отчитывался за неделю. — Вроде все сходилось: и знаком Лысенко с Колычевой, и отшила она его, и алиби нет, и даже одежду он сам стирал, чего за ним никогда не водилось. И Самохвалов, если не врет, видел мужика, который за Колычевой шел. Весь в темном. Правда, он отнюдь не среднего телосложения, как Семеныч утверждал, зато у него пальцы длинные и тонкие. Он, между прочим, когда-то был примерным ребенком и музыкальную школу окончил. Потому и кличка у него — Пианист.

— И что? — Бобров по привычке поглаживал лысину.

— Да в том-то и дело, что ничего. Вернее, очень даже чего, но не наше. Стрельбу он, оказывается, затеял, потому что принял нас за бандитов. Теперь ведь, наверно, мода такая у бандитов — милиционерами представляться и корочки показывать. Ну, следователь колол его, колол, а тот в ломке, соображает плохо. Смекнул наконец, что ему мокруху пишут, и поплыл. Он, оказывается, в ту ночь с дружками магазин в Озерках грабанул. Всех сдал, подчистую. Это у них игра такая — кто кого первым заложит. Ну, дружков взяли, те все подтвердили, барахло выдали. Оказывается, у них уже третий налет был, причем сторожу одному череп проломили, до сих пор в реанимации. Вот «разбойникам» радость! Хоть бы премию дали, что ли.

— А одежда?

Иван фыркнул:

— Одежду на всякий пожарный на экспертизу отдали. В общем, оказалось, там все в дерьме, так и не отстирал толком. Где он его столько нашел — ума не приложу. Говорит, упал в темноте.

— Да… — покачал головой Бобров. — Как Константин?

— Ничего, помаленьку. Навылет прошло, ничего не задело. Крови, правда, много потерял. Поваляется еще. Отдохнет. Он там медсестрам глазки строит, героя изображает. Куда ему торопиться. Мне теперь одному под чешенковскую дуду плясать.

Юля посмотрела на часы и начала собирать сумку. До конца рабочего дня оставалось двадцать минут, вряд ли уже появится какой-нибудь клиент. Третий день ей не удавалось оформить ни одного договора, но особой тревоги это не вызывало — временное затишье обычно потом с лихвой компенсировалось днями активной работы.

Девушка подошла к зеркалу, расчесала длинные светлые волосы, расправила воротник кружевной блузки, одернула пиджак и — как всегда — осталась довольна собой. Оставалось придумать, на что употребить вечер. Можно позвонить кому-нибудь из приятелей и пригласить себя куда-нибудь. Можно заехать к одной из подруг. А можно поехать домой, сварить спагетти с карри и шампиньонами, которые она не позволяла себе уже больше месяца, поваляться на диване перед телевизором. Наташа, ее подруга, с которой они вместе снимали квартиру, уехала на пару дней к тетке в Новгород, значит, никто не помешает насладиться покоем и одиночеством.

Юля решила выпить на дорожку кофе. На улице опять стояла промозглая слякоть. Еще утром она промочила ноги, и хотя, придя в офис, сразу надела запасные колготки и переобулась в туфли, весь день ее познабливало. В помещении было прохладно, и сотрудники то и дело грелись чаем или кофе. Вот и сейчас чайник оказался еще горячим. Юля насыпала в чашку кофе, сахар, налила воды и села поближе к батарее.