Счастливо оставаться! (сборник) - Булатова Татьяна. Страница 18

– Осторожно, – шикнула на внучку Полина. – Опрокинешь!

Ольга смущенно подобрала ноги. На деда старалась не смотреть, все больше по сторонам. Не было ничего интересного – один задрапированный белой простынею сервант.

Девочка всегда любила рассматривать стоящие в нем старинные фарфоровые фигурки: девушка в капоре (солонка) и мужчина в цилиндре (перечница). Еще была чудо-масленка – пучок фарфоровой редиски. Ее Полина Михайловна никогда не выставляла на стол, ссылаясь на художественную ценность и преклонный возраст. На самом деле старшие Звягины хранили в ней деньги. Семейную тайну Ольге выдал дед, взяв с нее честное слово молчать. Она и молчала.

На людях девочка Зиновия Петровича стеснялась. Особенно этой дурацкой на полноса лиловой родинки, поэтому, завидев деда, всегда направлялась в другую сторону якобы по неожиданно возникшему делу. Звягин легко разгадывал Ольгину хитрость, поэтому менял направление и выбирал другую дорогу. Зато дома внучку с рук, пока была маленькая, не спускал и всегда держал свое отражение на расстоянии вытянутой руки.

Как сердилась младшая Звягина на деда за то, что приехал к ней в больницу, где она провела чуть ли не месяц из-за того, что наступила на ржавый гвоздь и до последнего скрывала от матери распухшую в ступне ногу. Тогда первой забила тревогу Полина – заподозрив, что у внучки температура, неосторожно спросила:

– Что у тебя болит, Олюшка?

Продал, как всегда, Вовка:

– Нога у нее, баба, болит…

Увидев эту злополучную ногу, Полина, никого не спрашивая, договорилась со школьным «уазиком» и сама, не спросив ни сына, ни невестку, отвезла Ольгу в районный центр.

Когда опасность миновала, приехал Зиновий Петрович. Вся палата, так думала Ольга, теперь таращилась на это мерзкое пятно с удвоенным старанием: два урода на одной койке. А дед, как нарочно, раскладывал, не торопясь, в тумбочке свежее белье, пакеты с печеньем. А потом развернул шоколадную конфету и зачем-то разрезал ее на мелкие кусочки своим знаменитым перочинным ножиком. Нарезал и пропахшими папиросами двумя пальцами протянул к ее рту. Оля тогда чуть не расплакалась и сердито отвернулась от деда…

Еще вспомнилось. Опять же в связи с изменившим свой облик сервантом. Там за стеклом стоял рюмочный набор с графином. Набор как набор, если не считать, что каждый предмет в нем являл собой расписную рыбу с золотыми губами и короной на голове. Царь-рыба – графин и рюмки-рыбки. Они отражались в зеркале, а потому казалось, что в зеркальных водах плещется волшебная стая рыб. Зиновий Звягин с почтением кланялся большой рыбине, бережно вытягивал пробку-корону и наливал себе беленькой, а внучке капал на самое дно сладкого кагору.

– Полине не говори, – предупреждал он Ольгу и двигал мелкую рыбешку по столу. Заговорщицки чокались: «За встречу!» – и обнявшись, замирали от счастья.

– Ты на мой нос не смотри, – успокаивал девочку дед. – Это меня птица счастья клюнула…

Ольга не верила: «Меня же, мол, не клевала…»

– А я вот умру, и тебя клюнет… Счастье мое к тебе перейдет.

Дед вот умер. Счастьем и не пахло. Оплывшим воском пахнет, чем-то сладким немного. Дома – Ираида, Вовка, Трифон. В гробу – дед.

– Иди, Степан. Встречай Ирку, – недовольно заклекотала Марья. – Не видишь, что ли?

Звягин уже и сам видел направляющуюся к калитке жену в черной косынке. Занервничал, раздумывая, встать или не встать.

– Иди! – прикрикнула на него старуха и засеменила к двери. – Иди.

Степан встал, с грохотом отодвинул стул и направился к выходу. Марья проворно распахнула дверь и, кривляясь, поклонилась Звягину в пояс. Тот не успел еще миновать сени, как старуха хлопнула дверью и задвинула щеколду.

– Полька, – скомандовала она. – Чего расселась? Полотенце неси! Воду давай.

Полина Михайловна не шелохнулась.

– Я принесу, теть Маш, – предложила Ольга.

– Сядь! – крикнула Косых и грохнулась на соседний стул. – Молитву знаешь?

Девочка отрицательно помотала головой.

– Господи, еще учительская внучка, – заскрежетала старуха и притянула Ольгу к себе за шею.

Та дернулась, но Марья пригнула кудрявую голову к своим коленям и забормотала: «Господи, Отец наш Небесный…» Ловко расцепила холодные Зямины руки, отчего лежавшая на них иконка завалилась куда-то под топорщившийся пиджак покойного, и резко подняла многострадальную Ольгину голову за волосы.

Девочка закричала, Полина вскочила, бросилась к Марье, пытаясь вырвать внучку из рук, но не тут-то было. Старуха что-то отчаянно бормотала и, не обращая внимания на кричащих, ледяной рукой покойника водила по Ольгиному носу с родимым пятном. «Земля – к земле, вода – к воде…»

– Не на-а-а-да… – орала девочка, но Марья не отпускала.

Растрепанная Полина Михайловна пыталась поймать негнущуюся руку мужа, в дверь колотили, а старуха Косых снова и снова тыкала Зяминой рукой в Ольгино лицо. Наконец Марья как-то разом обмякла, отпустила Ольгу и растеклась по стулу, прикрыв бегающие глаза.

Девочка перестала визжать, перешла на всхлипы и ткнулась Полине в колени. Ту била дрожь, и она рвущимся голосом приговаривала:

– Ну, все. Вот и все. Олюшка, уже все.

– Полотенце с водой принеси, – глухо, не открывая глаз, просипела Марья Косых.

– Не могу, – дрожащим голосом ответила Полина, не решаясь отпустить всхлипывающую внучку.

– При-не-си… Ты должна… Потом дверь…

Полина Михайловна отстранила Ольгу, прислонила ее к Марье – девочка даже не заметила подмены – и выбралась, опрокинув стул. Старуха с девочкой даже не вздрогнули, зато Степан с Ираидой колотили в дверь все сильнее и сильнее:

– Ма-а-ать! Открой! Открой!

Полина принесла бутылку с крещенской водой и чистое новое вафельное полотенце.

– Гостям приготовила? – захихикала Марья и обильно смочила ткань водой из бутылки.

Полина Михайловна ничего не ответила, только покачала головой.

Когда Степан с Ираидой ворвались в дом, старуха Косых бережно обтирала Ольгино лицо влажным полотенцем. Девочка была в забытьи.

– Убью-у-у, – выдохнул Степан и направился к Марье.

– Убил уже один такой, – беззлобно ответила старуха и посмотрела на Звягина. – Дочь возьми. Уснула. На кровать отнеси.

Степан дрожащими руками поднял девочку и, сдерживая рыдания, понес в родительскую спальню. Марья не отставала ни на шаг. Велела положить на Зямино место. Ольга даже не пошевелилась. Старуха перекрестила девочку и протянула Степану полотенце:

– Рви, – просипела она.

Звягин попытался – мокрое полотенце не поддавалось.

– Зубами рви… – просипела Марья.

Степан надорвал край, и полотенце затрещало. Старуха приняла оба обрывка. Один протянула Полине:

– У порога положи. Под ноги.

Второй обрывок тщательно свернула и приказала Степану:

– Отца приподними.

Тот трясущимися руками повернул Зиновия Петровича на бок, Марья расправила под ним кусок полотенца, нашла иконку, дождалась, пока Степан все поправит, и уважительно бережно скрестила Зямины руки.

– Ну вот и все… Дай воды, – обратилась к Ираиде.

Та, опухшая от слез, разом осунувшаяся и страшная, принесла стакан. Старуха сделала глоток, обрушилась на стул и жалобно попросила:

– На улку меня…

Степан с женой, притихшие, измученные, вывели под руки трясущую головой Марью и усадили точно на то место, где ровно час назад дожидалась она их меченую дочь. Спустя какое-то время Ираида выглянула с крыльца и нашла скамейку абсолютно пустой. К дому потянулись люди. Полина Михайловна встречала печальных гостей. Степан курил на веранде. Ольга мирно спала. До самого вечера.

Когда начало смеркаться, Ираида засобиралась домой:

– Я уж, Степ, не вернусь, сидеть с вами не буду – все-таки дети. Оставлять боязно…

Ираида Семеновна уже было собралась пересказать свекрови вчерашние приключения Оли и Вовки, да та вовремя невестку остановила:

– Иди-иди, Ира. Мы сами здесь побудем, – и с мольбой взглянула на сына.

Степан с готовностью кивнул головой, но на всякий случай жене предложил: