Там, где свобода… - Харви Кеннет Дж.. Страница 13

Мак повернулся и ушел. Сел в большой автомобиль, взятый напрокат, и уехал. Прежде обнял мать. Без слов. И все. Кто его знает, куда он поехал. Может, в гостиницу? Или на самолет? Родня желала ему добра. С братьями он не разговаривал. Перебросился парой фраз с Джеки. Поцеловал в щеку. Один ее быстрый взгляд. Только один. И потом он уехал. Прочь отсюда.

В полночь его сыновья пели. На кухне. И братья пели. Их голоса отзывались в его груди одним голосом. Все было мирно, хорошо. Хорошо, что они собрались. Но осталась пустота. Все стояли. Кто прислонясь к плите, кто в дверях. В руках держали бутылки и бокалы. Повсюду была тишина. Но не здесь. Его сыновья пели. Пели баллады, которые пел он. Те, что пел еще его отец. Их голоса наполняли его сердце. Любовь к ним наполняла его сердце. Он глотнул еще рома. Пиво здесь было не к месту. Нужен был ром. Он закрыл глаза. Постарался уверовать в это единство. Ждал. Слушал, пока созвучие их голосов не умолкло. И он тоже замолчал. И тогда вступил женский голос. Началась партия женского голоса. Голос Джеки. Прекрасный, как у ангела. Ровный и верный. В своей скорби. Она была спокойна. Когда пела для Бобби. Ее голос был полон им. Он умиротворял. Усмирял все мысли в голове, оставляя лишь одно чувство.

Кэролин тоже сидела тихо. У него на коленях. Тихо, как мышка, прижав одну руку к животу. Он держал ее, а она слушала пение. Смотрела, как поет ее мама. Как снова запели ее дядьки. Ее милое личико было все внимание. Рот приоткрылся. Нежные губки и щечки. Изумление в глазах. Она никогда еще не видела ничего подобного. Да еще так поздно. Что это все значит?

Глава 3

Голову было не поднять с подушки. Никто и ничто не имело значения. Ему не было дела до бегущих дней. Без него. Глаза были словно выжжены и засыпаны пеплом. Они таращились на ковер, пока он не закрывал их.

Потом он засыпал. Ему снился сон о его детях, в котором он был убийцей. Где они похоронены, знал только он. Его допрашивал следователь. Он просыпался от телефонного звонка или от стука в дверь. Он словно увяз в грязи.

«Кого он пытается обмануть?» — спрашивал он себя. Его кости были мертвым грузом. Он был жив только потому, что жило его тело. Потому что билось постылое сердце. Не знало, когда ему остановиться.

Он подумал о Рут. Одна. В доме. Эта мысль была тяжела, как булыжник. Кэролин. Джеки. Серые валуны. Уиллис.

Он открыл глаза. Все то же самое. Ничего не изменилось. Все вещи, все люди в точности те же. Тот же груз. Тот же цвет. Та же бессмысленная жизнь. Что ему со всем этим делать? Если бы все умерли, его бы это ничуть не тронуло. Сон был бы только лучше. Крепче. Темнее. Все умерли. И собрались вместе.

Несколько дней спустя пришел Рэнди. Уселся на край кровати.

— Ты все болеешь? — Рэнди покачал кровать, проверяя ее на прочность. — Хорошие пружины.

Он смотрел в потолок, положив тяжелую руку на лоб. В глазах было то темно, то ясно.

— Ты что — простудился? — Рэнди собрался было пощупать ему лоб, но он шлепнул его по руке. Так вышло, случайно. Он не хотел.

Рэнди встал, но не потому, что обиделся.

— А ну-ка, проснись и пой. — Он стукнул коленями в спинку кровати. — Пора в школу.

Он не отвечал.

Рэнди постоял, подышал. Сглотнул. Огляделся.

— Ты бы лучше перебирался ко мне. А то тут с тобой некому нянчиться.

Он вздохнул, но это вышло нечаянно, при вдохе.

Подойдя к шкафу, Рэнди вытащил старый чемодан и раскрыл его на кровати. Снова вернувшись к шкафу, спросил:

— Эти платья берем?

Он отвернулся со слезами на глазах. И это все, что шутка могла из него выжать. Это были даже не его слезы. Это не он плакал. Они просто навернулись. Как будто вместо смеха.

Они пили в баре. Последний раз, когда он смотрел на часы, был четвертый час утра. Он никого не хотел видеть. Он пил без остановки. Это занятие было ему по нраву. Ничего другого он не хотел делать в своей жизни. Пить ром и быть уверенным в себе. Уверенным в себе и в роме.

Рэнди либо совсем ушел, либо болтался где-то поблизости в баре.

Вокруг было темно. Рука держала стакан. Он даже не поднимал глаз. Он видел только свои руки на краю стойки и стакан с ромом. Ничего не слушал. Не слышал.

— Вы только посмотрите, кто это! — раздался голос у него за плечом.

Он узнал этот голос.

Жирный голос, полный песка, приблизился.

— Да это Мистер Невинный собственной персоной!

Можно было и не оборачиваться. Это был Гром. Гром и с ним еще кто-то. Двое или трое. Чем больше, тем веселее.

Гром встал рядом и по привычке вытаращился ему в лицо, тяжело дыша. Из-за жира вокруг шеи. К тому же он был пьян.

— Мистер Невинный, как насчет выпить на твои невинные денежки?

Он не поднимал глаз от своего стакана. На руках и плечах заходили желваки. На животе и на челюстях. Еще немного, и им всем конец. Он развернется к ним, изрыгая рык. Один миг — и никто не устоит на ногах. Он раскидает всех этих мерзавцев по углам.

На стойку легла жирная рука Грома с раздувшимися до блеска пальцами.

— Ром! — крикнул он барменше.

Когда та принесла стакан, Гром сказал:

— Мистер Невинный платит.

Они с барменшей уставились друг на друга.

— Что-то не похоже, — сказала она Грому, криво улыбаясь и показывая, что Гром ей не нравится.

— Нет, похоже. — Гром опорожнил свой стакан. — И за другой он заплатит. — Пустой стакан опустился на стойку. Дзынь. Грому нужен второй, но Гром в порядке.

Барменша снова посмотрела на него. Прикинула расстояние между ним и Громом и другими. Сколько их. Ее глаза забегали. Один, второй. Еще двое. Ждут своей очереди.

— Ты хотел правды. Плати за нее.

Он поднял свой стакан и спокойно выпил. Глядя прямо перед собой. Он был терпеливый человек.

Гром придвинулся ближе и заговорил оглушительным шепотом:

— Дорин Рич. Кто развлекался с Дорин Рич? — хохотнул он, широко разинув пасть. — Ха. Кто?

Мускулы напряглись до предела. Одного касания хватило бы, чтобы взорваться. Кончик пальца. Дуновение ветерка. Гром оглянулся на тех двоих, что стояли за ним.

— Дай ему еще один, — сказал он.

Барменша налила еще один. В ее взгляде читалась тревога о будущем. Будет трудно. Что бы там ни было.

— Славно. — Гром опрокинул стакан. — А как насчет ребят?

— Всем налей, — велел он.

Они мигом подскочили и стали рядом. Гром справа, Сквид и Уиллис слева, локти на стойке, пили ром, за который он платил. Уютная компания. Один из них убийца.

— Как в старые добрые времена, — заметил Гром, поднимая стакан.

Остальные тоже подняли стаканы.

— Старые времена, — услышал он слова Уиллиса и его опасный смех.

Он молчал, стараясь не думать о Джеки и Кэролин. До сих пор ему это удавалось. Пусть живут своей жизнью. Без него. Но сейчас рядом был Уиллис.

Гром глядел ему в лицо, выжидая, чтобы что-то ему высказать, от чего-то освободиться.

Молчание накапливалось. Молчание силилось вырваться наружу. Распространиться. Он среди этих троих, которые знали о нем больше, чем он сам о себе знал. В ту ночь. Они были там. Все. Может быть, и другие.

Гром все таращился на него. С жирной усмешкой на своем жирном лице.

Трудно было заставить себя отвести взгляд, не видеть, что у Грома на уме, что он хочет сказать, какую пакость затевает. И тут он произнес слова, которые нарочно приберегал для этого случая, может быть, несколько дней приберегал:

— Жаль твоего парня.

Барменша застыла за своей стойкой. Сквид и Уиллис оцепенели. Ни один мускул больше не дрогнул. Шум за спиной вдруг стих. Жизнь остановилась.

«Жаль твоего парня».

Это его задело. Это его завело. Не только смерть, но как Гром это произнес. Виновато. Как прозвучали слова. Так, что он понял, что Гром к этому причастен. Повернув голову, он взглянул Грому в лицо. Ром в его глазах объяснил все.