Ледяной рыцарь - Леванова Татьяна Сергеевна. Страница 29

– Куда слезла! А ну назад! Сейчас тронемся! – догнал ее сердитый окрик.

– Пусть Звезды осветят твой путь, – поцеловала ее на прощанье хозяйка. – Упрямая девочка. Все же отправилась в дорогу… Вот платочек возьми, домовушка тебе передал, за кашку. Где бросишь, там дорога будет, ты проедешь – и пропадет.

Машу снова усадили в сани. По бокам встали два конных рысаря, грозных и неприступных на вид. Обоз тронулся, возница легонько дернул за вожжи… А девочка все смотрела, как бежит за санями тетка Марья. Она помахала ей рукой, затем щелкнула пальцами – где-то далеко, на краю Опушкина, снежная девочка открыла глаза и глубоко вздохнула, как Снегурочка в сказке. Когда последние избы Опушкина скрылись за заснеженными елями, Маша дала волю слезам. Она плакала, потому что ей было жаль тетку Марью, потому что знала, что больше никогда не увидит Опушкино, корову Зорьку, Варю, дядьку Сухостоя. На сердце у нее было печально, но, если честно, не так уж тяжело. Она ехала, куда собиралась – на Теплый берег, в замок Морского ветра. Туда, куда увезли ледяного рыцаря.

Глава 20

Бесполезная венцесса внушает опасения

Сани поскрипывали, снег летел из-под копыт лошади, заснеженные ели плавно двигались навстречу, воздух казался вкусным, как мороженое – арбузно-сочным, свежим, сладким. Маше было тепло и удобно, но довольно скучно, она смотрела на спину возницы, обтянутую потертым коричневым мехом, потом начала оглядываться. Она сосчитала людей в отряде. Конных рысарей оказалось двенадцать, тринадцатым был сам Шестипалый, к ним трое возниц с санями, набитыми мешками, сундуками, свернутыми шкурами. Сама девочка сидела между двумя огромными мешками, шуршащими и ровными, она не могла предположить, что могло в них находиться. Первоначально рысари казались Маше одинаковыми, затем она ради развлечения принялась искать различия. Чуть больше меха на доспехах, чуть выше шишак на шлеме, чуть гуще или длиннее борода – и девочка уже давала прозвища: медведь, монгол, богатырь…

– Скучаешь? – к ней подскакал Шестипалый. – Жалеешь о деревне?

– Немного, – ответила девочка. – Мне жаль добрую женщину, которая приютила меня.

– Не жалей о той жизни, – ответил ей рысарь. – Ты достойна большего, чем доить коров и мыть полы в общей избе, ты чистопородная, как и я. Встретишься с тетей, вернешь себе титул и заживешь роскошно – замки, развлечения, сражения, выйдешь замуж за веника. Кстати, скажи мне, какое воспитание ты получила.

Маша еще в Опушкине поняла, что Шестипалый не станет для нее союзником, она решила играть роль венцессы до тех пор, пока не достигнет Теплого берега. А то еще он подумает, что обознался, выкинет из саней посреди леса.

– Я не получила блестящего рысарского воспитания. Вероятно, вы слышали, много лет я страдала от проклятия ледяной кости и только недавно, как раз перед штурмом Громовой груды, пришла в себя.

– Все верно, – задумчиво кивнул рысарь. – Как ты получила ледяное проклятье? Съела холодеющую птицу? Нашла странный камень в кладке стены?

– Я не помню, – урок Маша усвоила четко. – Я была слишком мала. Кроме того, годы, которые я провела в недвижимости, повлияли на меня, память возвратилась лишь частично.

– Но ты смогла бы ответить на вопросы рысарского собрания?

– Да, историю своего рода я помню лучше, чем свою…

– Хорошо, – снова кивнул Шестипалый. – Надеюсь, ты оправдаешь наши надежды. Будешь достойна породниться с моей породой. Но для путешествия ты абсолютно бесполезна. Советую смирно сидеть в санях и не высовываться!

– Я не бесполезная… – Маша задохнулась от обиды. Она ненавидела, когда к ней относились пренебрежительно. Да, она не владела оружием и ожидала, что в пути о ней будут заботиться, накормят и защитят, но ей тоже хотелось хоть чем-то помочь, у нее были здоровые ноги, руки, голова, магия, в конце концов!

Не слушая ее, рысарь принялся отдавать приказания вознице. А Маша от нечего делать рассматривала Шестипалого, стараясь найти в нем признаки родства с легендарным Гривухой. Ничего в его скуластом суровом лице, в серых глазах не было рысьего, в отличие от привенихи. Правда, волосы, что выбивались из-под шлема, были такими же, рыже-черными, хоть и заметно посеребренными сединой. Потом глаза девочки скользнули на рысарского коня. Он казался необычным, под стать всаднику. Слишком крупным, по сравнению с другими лошадьми, вернее, слишком высоким. Зачем-то он весь был закован в железо, поверх которого была накинута попона так, что ни один волосок, даже хвост не показывались, и девочка не могла судить о масти коня. Он явно был сильнее и быстрее остальных.

Скрип саней и приглушенный цокот копыт убаюкивал, Маша прислонилась к одному из шуршащих мешков, начала дремать, ей было тепло… Ей снилась привениха в убежище дикушек, она наступала на нее, сердилась и повторяла: «Почему ты вечно убегаешь от мамы с папой, из моего замка, от тетки Марьи, чего тебе дома не сидится?» Маша твердила ей, что это получается без ее особого желания, на самом деле она очень скучает по дому, ни разу не уходила по собственной воле, но тетка не слушала ее, кричала все громче: «Куда ты бежишь? Совести у тебя нет, дома надо подвиги совершать, а не в чужих краях!» Потом ее крик превратился в ужасающий рев, она начала расти, подняла огромные черные лапы…

В этот момент Маша вдруг поняла, что проснулась, и на нее рычит не привениха, а огромный черный медведь, стоящий на задних лапах у ее саней. Она широко распахнула глаза, увидела невероятно длинные кривые зубы, стекающую слюну, вдохнула запах, идущий от мокрой шерсти, и едва не потеряла сознание… Орал возница, лошади бились, грызли удила, вставали на дыбы под рысарями. Только закованный в латы конь Шестипалого, ведомый твердой рукой, попер прямо на медведя. Всадник держал в руке пику, направляя ее в зверя. Когда пика вонзилась в бок медведя, тот взревел с удвоенной яростью, отвлекаясь на нового врага, взмахнул лапами. Удар вскользь пришелся по замершей от ужаса девочке, распоров когтями шубку, куртку и опрокинув ее с саней. Шестипалый закричал, пришпорив коня и надавив на пику, он протащил медведя на ней. В это время кто-то из рысарей, такой же огромный, как медведь, справился наконец с перепуганной насмерть лошадью, подскочил со своей пикой, и они поволокли зверя уже вдвоем. Тут подоспели остальные рысари, но Шестипалый уже повалил зверя, прикончив его несколькими ударами своего огромного меча, выдернутого из ножен за спиной. В пылу схватки никто не подумал о Маше, поэтому, когда она поднялась из сугроба, отплевываясь от снега и кашляя, многие издали удивленный возглас. Девочка, не обращая ни на кого внимания, отряхивалась, она успела щелкнуть пальцами, восстанавливая кожаную куртку – когти зверя прорвали кожу, но лишь слегка царапнули броню из драконьей стали. Шестипалый схватил ее за руку до того, как она восстановила шубку.

– Ты жива! – воскликнул он. – Немедленно, перевязку! После такого удара, такие когти… Что у тебя за броня?

– Просто кожа, – Маша вдруг испугалась, что он заинтересуется драконьей сталью, произведенной в мире балаганщиков. – Простая кожа.

– Но шуба в клочья…

– Я успела прыгнуть, – настаивала Маша. – Когти скользнули по шубе, но не глубже!

– Я думал, она упала, – сказал возница.

– Я был уверен, что она уже у Звезд на горе! – вмешался рысарь.

Шестипалый глянул на шубу, перевел взгляд на Машу, потом проронил:

– Все по местам.

Маша кашлянула и полезла в сани. Ушибленный медвежьей лапой бок здорово болел, даже дышать было трудно, но попросить о помощи девочка не решалась – как бы она объяснила синяк или, не дай бог, сломанное ребро. Скрючившись меж двух мешков, она терпела, стиснув зубы, краем уха прислушиваясь к разговору рысарей, собирающихся взять медвежью тушу с собой.

– Зажарим вечерком…

– После темной недели мясо есть нельзя.

– Тем, кто в пути, можно. Много мы навоюем на овсе да воде. Мы ж не кони.