Ставка в чужой игре - Квирк Мэтью. Страница 3

– Копы! – заорал «крышка».

Этого следовало ожидать. Если игра перестает идти по накатанной дорожке или подается знак, что денег выиграно достаточно, то кто-то из команды кричит: «Полиция!» – и все разбегаются. Это последний выход для жулья. Даже если лох выиграл, он потеряет деньги.

Шайка бросилась врассыпную. Сдатчик схватил деньги и карты, сунул их в карман и попытался сбежать. Мои новые приятели из студенческого братства были не прочь поиграть мускулами ради торжества честной игры и блокировали сдатчика с флангов. В результате ему пришлось прорываться мимо меня. Он врезал мне правым хуком по почкам, оттолкнул и рванул прочь. Штабель молочных ящиков рухнул.

Парни прокричали ему вслед весьма замысловатые угрозы. А я лишь смотрел, как он убегает.

– И ты позволишь этой мрази тебя ограбить?! – воскликнул кто-то из зевак. – Ты же честно выиграл, мужик. Я бы на твоем месте отыскал этого чувака и вышиб из него свои денежки.

– Никогда не делай ставок в чужой игре, – ответил я, пожал плечами и зашагал прочь.

Выйдя из переулка, я поймал себя на том, что улыбаюсь. Давно не получал такого удовольствия. Выжив в схватке с нью-йоркскими мошенниками, теперь я точно смогу встретиться лицом к лицу со своей стодвадцатифунтовой невестой, ее бабушкой и чайными чашками на ножке.

Весь инцидент занял минут двадцать. Вскоре я уже сидел в «Бергдорфе» между Энни и Ванессой. Боль под ребрами чуть стихла и стала ноющей. Артуро демонстрировал нам достоинства различных ножей для рыбы.

– Майк, – сказала Энни, нежно взглянув на меня, – ты не устал? Может, хватит быть женихом на сегодня?

Прикрывшись от остальных, я изучил то, что украл у парня, пока тот ломился мимо меня. Если носишь такие мешковатые штаны, то будь готов, что тебя обчистят.

Вот он и сбежал с пустыми карманами. А я ушел, вернув свои шестьсот сорок долларов и добавив к ним за беспокойство еще восемьсот, а в придачу к деньгам прихватил и нож, каких мне видеть не доводилось. С узким лезвием, великолепной рукояткой из розового дерева и бронзовыми втулками. На вид ему было лет восемьдесят, испанский или итальянский. Лезвие не было выкидным, но раскрывалось с такой скоростью и легкостью, что разница была невелика. Скорее всего, парень у кого-то отобрал этот нож. В жизни не держал более грозного оружия. Я аккуратно закрыл его и спрятал вместе с деньгами.

Погладив в кармане пачку наличности, я улыбнулся.

– Я отлично провожу время, – возразил я и повернулся к бабушке Энни. – Вы были правы насчет соусницы, Ванесса. Только лиможский фарфор. Кстати, Артуро, – обратился я, потирая руки, – у тебя еще остались те каталоги «Хэвиленда»? [5]

Именно в тот момент, когда я сидел в «Обручальном салоне» между невестой и ее бабушкой, поглаживая в кармане шестидюймовый нож и толстую скатку двадцаток, похищенную из кармана уличного жулика, я и понял, что со мной, возможно, не все в порядке. Как и с мечтой о спокойной респектабельной жизни, за которой я гнался много лет.

Глава 3

С отцом Энни мы встретились через полчаса во французском ресторане с тремя мишленовскими звездами. [6] Он пил шампанское и разговаривал по мобильнику, развалясь свободно посередине дивана. Закончив беседу, он поздоровался с Энни и Ванессой. Потом взглянул на меня, на Энни и спросил:

– Ты все еще размениваешься на этого типа?

Ему никто не ответил. Тогда он хохотнул и стиснул мне руку:

– Шучу! Садитесь!

Ларри Кларк, он же сэр Лоуренс Кларк, – бывшая звезда английского регби, ныне работающая финансистом и управляющая хеджевым фондом. Он излучает агрессию и прекрасное здоровье и предпочитает тот сорт юмора, который сводится к дурацким розыгрышам. Обманув же – хохочет.

Он сохранил крепкую фигуру нападающего, а лысую голову ежедневно надраивал до состояния блестящего розового шара, как поступают в наши дни многие руководители на высоких должностях. Такой облик хорошо сочетался с кислой миной, которую он надевал всегда, когда смотрел в мою сторону.

Я так вдохновился победой над шулерами, что был не против преломить хлеб с Кларком и обменяться с ним парочкой ударов. После второго блюда я извинился, встал из-за стола и выследил в лабиринте винных стеллажей нашего официанта. Я перехватил счет за обед, украв этот шанс у Кларка. Пришлось поуговаривать, но я все же убедил официанта, и он позволил мне заплатить.

Даже от облапошивания жулья я не получил столько удовольствия, как от выражения лица Ларри в конце трапезы, когда официант объяснил, взглянув на меня, что «этот господин обо всем позаботился».

Когда после обеда мы направились к парку, Ванесса заявила, что устала, и попросила Энни проводить ее в отель. Кларк спросил, не может ли он «позаимствовать меня на минутку».

Я заподозрил подвох. Энни пожала плечами.

– Я верну его в целости и сохранности, – пообещал Кларк, но после моей обеденной выходки и его еле скрываемой ярости я уже не был в этом уверен.

Я не стал возражать. Наша свадьба – дело решенное. Наверно, он наконец-то решил заключить мир.

Мы прошли к тому участку Пятой авеню, который застроен громадинами от «Макким, Мид энд Уайт», [7] отелями «позолоченного века» [8] и клубами баронов-разбойников. [9]

Кларк повернул ручку, и мы вошли через массивную деревянную дверь в какое-то здание. Вывески у входа я не заметил. Возможно, это его клуб и он хочет заключить мирный договор под бренди и сигары. Я не любитель клубных разговоров, хотя за последние несколько лет и научился получать некоторое удовольствие, подыгрывая собеседникам: смеялся вместе с теми, кто жаловался, что «беден как церковная мышь» или до чего им надоели шестидесятифутовые яхты со стальным корпусом. Но если такая беседа ознаменует конец моих хлопот с Лоуренсом, то я не против.

Он провел меня в библиотеку, и мы уселись в глубокие кожаные кресла. Обошлись без светской беседы: Кларк подался вперед и сразу приступил к делу:

– Я знаю твою семью, Майк. И знаю, что вы за люди. Тут я ничего изменить не могу. Энни приняла решение, и с этим мне тоже поделать нечего.

Вот что я получил после многих лет упорного труда: службы на флоте, потом страданий в колледже и на юридическом факультете Гарварда, когда вечерами я бывал настолько измотан и голоден, что в восемь часов уже заваливался спать. Возможно, мне было трудно приспособиться к этому миру, но, сидя в библиотеке и выдерживая злобный взгляд Кларка, я понял, что причина отчасти заключена в том факте, что этой сладкой жизни самой нелегко подладиться под меня. Он все еще считал, что я какой-то преступник, а вся моя биография – одна большая афера.

– Ларри, – сказал я, зная, что он ненавидит этот фамильярный тон, – мы с твоей дочерью любим друг друга. Мы нашли друг друга. Мы заботимся друг о друге. Нас связывает нежность, а это редкость. Я искренне хочу, чтобы мы с тобой начали с чистого листа и нашли способ ужиться. Тогда все станет проще, а Энни будет счастлива. Что скажешь?

Он не ответил и только дважды стукнул массивным кольцом по мраморному столику. Дверь открылась, вошли двое.

– Это мои адвокаты, – представил их Кларк.

Вот тебе и бренди с сигарами! Больше всего Кларку не давало покоя наше разительное сходство. Он тоже родом был никто, а состояние начал сколачивать на мутных сделках с лондонской недвижимостью. Когда он впервые попытался отвадить меня от Энни, я намекнул, что знаю про его грязные делишки. После этого мне стало чуть легче дышать, но и врага я себе нажил. Он всегда негодовал из-за того, что я его переиграл.

Если мошенничаешь достаточно долго, то можно скупить весь сценический прикид, необходимый, чтобы выглядеть добропорядочным человеком, – даже манеры. Но у меня возникло опасение, что Кларк в конечном счете убедил себя в том, что он действительно весь белый и пушистый. Такой сорт лицемерия опасен, и я – из-за своего прошлого, знаний и любви его дочери – представлял для него серьезную угрозу. Несмотря на все гадости, которые он говорил про меня Энни, я старался быть выше этого. Я не рассказал ей о его прошлом. Это было бы крохоборством.