Замужем за облаком. Полное собрание рассказов - Кэрролл Джонатан. Страница 112

Кен взял нож из рук Эдмунда.

– Я написал тому мастеру и попросил прислать мне письмо жены с заказом, если оно у него сохранилось. Он его прислал, и теперь это письмо в рамке стоит на моем столе. Взгляните, какая изящная гравировка. При этом нож отлично сбалансирован. Такую качественную работу можно выполнить только вручную, Билл. Все лучшее в нашей жизни создается через непосредственный контакт: лезвие ножа, хлеб, любовь…

Когда Эдмондс вечером вернулся из поездки, он сел на диван в своей гостиной, даже не сняв пальто, и обвел взглядом комнату. Где же находится его Ведран? Какую вещь он сможет носить в кармане, через нее ощущая присутствие жены?

Надо вспомнить, что она дарила ему в последнее Рождество. А что сам он дарил ей в последний раз? К стыду своему, он не смог вспомнить ни тот ни другой подарок. Но разве это так важно? Если ты живешь с кем-то шесть тысяч дней подряд, имея много всего общего, – разве так важно держать в памяти каждую мелочь?

Рассуждая таким образом, Эдмондс совершал обход своей квартиры. Заметив что-либо незнакомое – книгу, фарфоровую статуэтку или иную безделушку, – он брал в руки этот предмет и старался вспомнить, откуда он взялся, кто его купил и при каких обстоятельствах, какова была реакция жены на его появление в доме и так далее.

Претендентов на роль Ведрана нашлось множество, включая деревянного щелкунчика с блошиного рынка в Нью-Йорке, гематитовый шарик (подарок ее сестры) и вырезанного из куска янтаря слоника, которого он привез для нее из Польши. Понравился он ей или нет? Он не смог вспомнить и очень расстроился. Вещица довольно безвкусная, но что-то такое в ней есть. Он уставился на янтарного слоника, пытаясь вспомнить хоть какие-нибудь подробности того, как он дарил его жене, сказанные при этом слова, – но ничего, ни единого проблеска. Это было прямо-таки унизительно.

В его воспоминаниях о жене обнаружилась масса пробелов и черных дыр. Он клял себя за то, что забыл так много деталей их совместной жизни. Как можно быть таким беспечным? Ведь эти воспоминания – единственное настоящее сокровище, оставленное тебе временем.

А каким оскорблением это было для ее памяти! Он жил в квартире, наполненной вещами, которые так долго украшали и разнообразили их дни. Но сейчас он как будто впервые видел многие из них, не в силах вспомнить, как и зачем они тут появились.

Подавленный и растерянный, Эдмондс в течение следующих нескольких дней бродил по квартире подобно туристу, впервые попавшему в знаменитый музей; вот только вместо подробного путеводителя он располагал лишь обрывками воспоминаний. Наткнувшись взглядом на очередной незнакомый предмет, он изучал его до тех пор, пока что-нибудь не прояснялось. А если не прояснялось ничего, он считал эти воспоминания окончательно утерянными и убирал вещь с глаз долой, в самый темный угол гостиной. Он планировал впоследствии переместить неопознанные предметы в шкаф, чтобы не отвлекаться на них, занимаясь теми, о которых он хоть что-то помнил.

Все это заняло неделю – целую неделю, – по прошествии которой он позвонил Кену Элфорду и задал ему один вопрос. Во время той автобусной экскурсии они держались вместе и много говорили о своих женах, а в конце обменялись номерами телефонов. Услышав в трубке голос Кена, Эдмондс назвался и сразу перешел к сути дела:

– Кен, а что, если я так и не смогу найти своего Ведрана? Вдруг вообще не существует такой целительной вещи, в которой я ощутил бы частичку жены?

– Она существует, Билл. Где-то в твоей жизни или в твоем сознании она наверняка существует. Просто ты ее еще не отыскал. – Голос старика звучал уверенно и ободряюще.

Эдмондс опустил голову, крепко прижимая трубку к уху:

– Однако все происходит наоборот, Кен: чем дольше поиски, тем больше обнаруживается пробелов в памяти. Я очень многое забыл… Это ужасно. Такое впечатление, будто у меня ампутированы некоторые участки мозга. В своем доме не узнаю свои же вещи. Но ведь они были частью нашей совместной жизни!

В конце фразы Эдмондс услышал в собственном голосе испуг. И он действительно был испуган.

Элфорд заговорил после долгой паузы:

– Возможно, первая половина отмеренного нам срока предназначена для жизни как таковой, а вторая отводится для воспоминаний – или попыток вспомнить. С этой точки зрения мы поступаем неправильно, тратя время на стенания по умершим. Вместо этого следует вспоминать, наслаждаясь каждой деталью, которую удастся выудить из забвения. И всякий раз, когда это происходит, мы чувствуем себя лучше, потому что таким образом наши близкие понемногу возвращаются к нам; это все равно что заново создавать их с нуля. – Внезапно Кен рассмеялся. – Немного напоминает создание франкенштейновской версии жены из всего, что тебе удалось о ней вспомнить. – Он вновь усмехнулся и продолжил: – Шучу, да… но вы-то меня понимаете. Это одна из причин, почему я постоянно ношу в кармане ее подарок, – когда я прикасаюсь к ножу, он говорит: «Хватит скорбеть, лучше попробуй вспомнить».

Слушая его речь, Эдмондс вертел в пальцах янтарного слоника. Он хотел, чтобы тот с ним заговорил, как нож Элфорда. Чтобы подробно описал события того дня, когда жена получила его в подарок. Что она говорила? Как была одета? Следуя совету Кена, Эдмондс сомкнул пальцы на сувенире и, беззвучно двигая губами, попросил:

– Расскажи мне.

Вода не может волноваться

За ужином в тот вечер он сообщил ей о своем открытии:

– Сегодня я провел тайную операцию.

Глаза ее загорелись, и она кивком попросила его продолжать, потому что любила эти его истории. Ей нравилось, как он их рассказывает.

– Знаешь квартиру на третьем этаже прямо под нами? Ту, где идет нескончаемый ремонт?

– Еще бы! Мы ведь об этом говорили на прошлой неделе, помнишь?

– Ну так вот, мне наконец-то удалось туда проникнуть. Я заметил, что ежедневно около полудня рабочие уходят обедать и отсутствуют примерно полчаса. Дверь они чаще всего оставляют открытой – наверно, чтобы проветрить помещение. И я пошел на разведку. Захотелось взглянуть, что они там делают уже черт знает как долго.

Она улыбнулась. Ее парень вечно вытворял такие вещи – совал свой нос туда, куда не следует, или шокировал неприличными вопросами совершенно посторонних людей, рискуя нарваться на неприятности. И порой нарывался, однако его умение располагать к себе людей помогало выпутываться из самых опасных ситуаций. Словом, тот еще хлюст, но при желании он мог быть забавным и очаровательным. Ей не терпелось послушать его историю отчасти в надежде на то, что его таки поймали. Интересно, как он выкрутился в этот раз.

– Когда я вошел, внутри никого не было, и я прикинул, что имею минимум четверть часа на то, чтобы осмотреться.

– А потом они вернулись? Что ты им сказал? Что было дальше?

Ему нравился энтузиазм, с которым она принимала его рассказы, но не нравились ее попытки забежать вперед и поскорее узнать развязку. Ну какой смысл в шутке, если свести ее к одной финальной фразе?

– Погоди! Дай рассказать по порядку.

Он поднял руку ладонью вниз и погладил воздух, как будто гладил ее по макушке, успокаивая и призывая к терпению.

Ей в нем нравилось очень многое, но не нравилось то, как он порой с ней обращался, – словно ей было девять лет от роду.

– И знаешь, что я нашел там после стольких недель работ? Пустоту – абсолютную пустоту. За это время можно несколько раз отремонтировать и меблировать квартиру, так нет же! Там вообще не оказалось мебели – ни единого стульчика. Да, отделано все в лучшем виде, это факт. Наверняка вбухали кучу денег в паркетные полы, кухонную стойку из белого камня и все такое. И полно всяких выпендрежных приборов на кухне – космический корабль, и только. Кто-то здорово раскошелился на все это, но сама квартира пуста, как ледовый каток в разгар лета.

Она пропустила мимо ушей его последние слова, самозабвенно рисуя в своем воображении восхитительно гладкий паркет карамельного цвета и белокаменные кухонные стойки. Ей хотелось такую же квартиру! Как часто она мечтала о квартире или особняке, где будут такие паркетные полы и стойка, а также большие эркерные окна с видом на сельский ландшафт – или на море! Из ее нынешней квартиры была видна лишь грязная суетливая улица, где беспрестанно сигналили машины, а по ночам драли глотку пьянчуги. Она пыталась представить себе, что эта квартира находится не здесь, а в каком-нибудь романтичном и экзотическом месте, вроде Рима или Экс-ан-Прованса. Тогда, по крайней мере, это была бы грязная римская улица, и пьянчуги орали бы на благозвучном итальянском языке, а не просто мать-перемать.