Замужем за облаком. Полное собрание рассказов - Кэрролл Джонатан. Страница 38

– А как же ваша дочь?

– Она выйдет в коридор. Мы можем задвинуть занавеску. – Ее рука продолжала двигаться по пуговицам.

– Нет.

Блузка распахнулась; сквозь красивый сиреневый кружевной лифчик просвечивала звездно-белая тайна кожи.

– Послушайте, Франческа. Постойте, а? О боже. Подумайте о вашей дочери!

Женщина посмотрела на девочку, потом снова на меня:

– Можете переспать и с ней. Предпочитаете ее? Я могу выйти! – Она громко рассмеялась, подмигнула Хайди и стала застегиваться. – Видишь, милая, иногда я тебе не нужна. Достаточно найти мужчину, занимающегося компьютерами.

– Эй, хватит. – Наконец взяв себя в руки, я встал, собираясь выйти.

– Н-н-не ух-х-ход-д-дите, п-п-пожалуйста! – Девочка крепко схватила меня за руку и не отпускала. На ее лице читался страх и стыд. Она встала со своего места и обхватила руками мою шею. – Пожалуйста, не уходите, пожалуйста. Я уб-уб-беру ее!

Обняв ее, я медленно снял ее руки с моей шеи, одновременно подталкивая обратно на место. Усадив девочку, я обернулся к Франческе… Которой там не было. Которой не было нигде. Я стоял спиной у самой двери, и она не могла обойти меня, чтобы выйти.

Разрываемый сильнейшей тягой бежать отсюда к чертовой матери и неодолимым любопытством узнать, что же такое тут происходит, я все-таки застыл на месте и стал ждать чего-то, что подскажет мне следующий ход.

Поезд начал замедлять движение, и по трансляции объявили, что мы подъезжаем к Розенхайму, последней остановке перед Мюнхеном. Я сел. Хайди скользнула ко мне. И тут она сделала нечто непозволительное, отчего я содрогаюсь даже сейчас. Очень нежно она взяла мою руку и засунула себе под юбку, между ног. Прошла миллисекунда, прежде чем я попытался вытащить руку. Но не мог, потому что девочка удерживала ее там и была сильнее, гораздо сильнее меня. И меня больше напугала эта сила, а не то, где находилась моя рука. Сколько было лет этой девочке? Одиннадцать? Двенадцать? Но двенадцатилетний подросток не может обладать такой силой.

Когда Хайди заговорила, я услышал голос вполне нормальной девочки без всякого заикания.

– Она что, не понравилась вам? Скажите, что вам нравится, и я сделаю для вас это. Обещаю. Что угодно!

– Что ты делаешь, Хайди? Что ты делаешь?

Ее рука еще крепче сжала мое запястье. Очень, очень крепко.

– Разве она не показалась вам шикарной? Цвет ее волос и как она курила «Кэмел»? Вот такой буду и я. Вот такой я хочу стать, когда состарюсь. Вот такой я хочу сделаться. – Она прищурила глаза. – Вы мне не верите? Вам это не кажется шикарным? Вот такой я буду, и все мужчины будут хотеть меня. Все захотят потрогать меня и послушать, что я говорю. Я знаю много историй и прочего. И смогу сказать все, что захочу.

– Но почему не можешь сказать сейчас?

Она сдавила мне руку так, что я вскрикнул.

– Потому что заикаюсь! Вы слышали! Думаете, я прикидывалась? Я ничего не могу с этим поделать.

Я бросил свои попытки вырваться.

– Но сейчас ты же говоришь нормально.

– Потому что ваша рука там. Мужчины будут все время хотеть меня, потому что я буду говорить, как она. Я буду красивой и буду красиво говорить.

– Это ты создала ее?

Она чуть ослабила свой захват и посмотрела на меня, ожидая реакции.

– Да. Она вам не понравилась? Она нравится всем мужчинам. Они всегда хотят ее. Что бы она ни попросила, они говорят «да». А раз они хотят ее, то захотят и меня. Потому что я буду такой.

У меня был выбор – подыгрывать и притворяться или сказать правду в надежде, что…

– Она слишком много говорит.

Хайди перестала сжимать мою руку, но продолжала удерживать ее под юбкой.

– Что вы имеете в виду?

– Она слишком много говорит. С ней скучно.

– С-ск-ск-кучно?

– Да. Она слишком много говорит о себе, и часто это неинтересно. Я перестал ее слушать. Я больше смотрел на тебя.

– Почему? Она не показалась вам красивой?

– Красивой, но скучной.

– Другим мужчинам так не казалось! Они всегда хотели ее! И всегда ее получали!

– Не все мужчины одинаковы. По мне, с женщиной должно быть интересно.

– Это важнее, чем быть красивой? – Она словно задавала мне вопросы из опросного листа. И мне оставалось только отвечать.

Практически весь остаток пути до Мюнхена она задавала мне вопросы о «Франческе». Как мне понравился ее голос? А что могу сказать про ее фигуру? Что было не так в ее болтовне? Захотел бы я переспать с ней, если бы она была одна?

Я так и не узнал, кем… была эта женщина. По понятным причинам мне не хотелось сердить девочку или еще больше ее расстраивать. Я по мере сил ответил на все вопросы, а их, поверьте мне, было немало. Я отвечал до самого Мюнхенского вокзала, где она встала, когда поезд замедлил ход, и сказала, что ей нужно идти. Ничего другого, ничего больше. Отодвинув стеклянную дверь, напоследок улыбнулась мне и ушла.

Мое мнение о том, что же это было? Я перебрал множество вариантов. Что у нее было представление о совершенной женщине, какой бы она хотела стать, и она создала ее из своего несчастья, чтобы занять ее место, когда сможет влезть в ее взрослую оболочку. Но она была мала и наделала ошибок. То, что девочке кажется шикарным и сексуальным, у нас, взрослых, часто вызывает улыбку. Это одно предположение. А может, Хайди была ведьмой, играющей в свою версию «Панической руки» – игры, которую я, естественно, попытался отыскать, но так нигде и не нашел. Или же… Не знаю. Это звучит совершенно глупо и беспомощно, но я не знаю. Извините, если вас не удовлетворил мой ответ.

Я видел Хайди еще один раз – последний. Сойдя с поезда, я увидел, как она бежит по перрону в объятия симпатичной пары, которая с восторгом ее встретила. Мужчина взял девочку на руки и не выпускал, а женщина непрестанно целовала. Хайди не обернулась. А я держался на расстоянии.

Я шел сзади подальше от них и был рад, что она меня не видит. А потом увидел Селин. И знаете, кто пришел с ней в столь поздний час? Фиона. Очаровательная Фиона – ее дочь.

Медведю в пасть

Дело было так. У Уильяма Линда никогда не водилось денег. До тридцати лет ему хотелось всего, но он не получал ничего. Серебристые автомобили, вечерами проносящиеся мимо по левому ряду, их приборные щитки, как далекие города зеленого света, посылающие тайные послания.

Вот чего ему хотелось: серебристых автомобилей.

Женщины, выходящие из лимузинов, выходящие из дорогих магазинов, из аэропортов, выходящие на солнце женщины в темных очках.

Вот чего ему хотелось: женщин в темных очках.

И еще много чего – вы сами понимаете.

Линд усердно работал, но из этого не получалось ничего хорошего. Он работал от звонка до звонка, но денег хватало только на оплату счетов, и все. Когда вы бедны, вы мечтаете разбогатеть, так как уверены, что дорогие вещи делают жизнь лучше. Да, улучшают, но, когда вы богаты, это «лучше» приобретает новые очертания. Чего бы еще новенького? Неискушенному Линду виделось лишь шелковистое, как на страницах журналов, мерцание супермоделей с высокими голубоватыми бокалами в руках, с настоящими латунными пряжками на чемоданах, посреди неестественно пурпурных лавандовых холмов на юге Франции.

У него была девушка – не помню, как ее звали, – которая дала ему ценный совет: если у тебя нет денег, смотри, что с ними делают Они, чтобы хотя бы знать, куда их деть, когда заведутся свои. Линд не сомневался, что когда-нибудь деньги у него заведутся. Тут и говорить не о чем.

Они ходили в музеи. Они употребляли определенные выражения. У них волосы были подстрижены вот так. Они говорили, что читают Шекспира. Он составил список на трех страницах. В ресторане Они отсылали еду обратно на кухню. Ставили свои автомобили как попало, не интересуясь, помешают ли кому-нибудь.

Когда список был составлен, больше всего Линда восхитило, что ведь и он может кое-что из этого! Если накопить немного денег, он тоже может подстричься вот так. Сборник Шекспира стоит всего ничего, как и билет в музей. И любой может заучить определенные выражения.