Замужем за облаком. Полное собрание рассказов - Кэрролл Джонатан. Страница 40

Чтобы проверить зреющую теорию, он спросил одного видного консультанта по финансам, каковы шансы пролонгации кредита в драгметаллах, если он возьмет свой индивидуальный пенсионный счет и однорядную скидку на амортизацию и проведет через менажницу «Кумпол» в фонд Вертуна-Болтуна?

Консультант ответил, что это чертовски рискованно, но возможно.

Линд вернулся к Венаску и с суровым блеском в глазах сказал:

– Это деньги! У них свой язык. О них можно сказать что угодно, и люди думают, что понимают. Но на самом деле никто не знает, о чем идет речь. – И он рассказал Венаску о своей встрече с консультантом.

– Теперь у вас котелок варит! – улыбнулся шаман. – Так вы заметили эту штуку с деньгами в кармане?

Линд кивнул и рассказал о заколдованных двух долларах и тридцати девяти центах. Венаск так обрадовался, что по-детски захлопал в ладоши:

– Верно! И?..

Линд посмотрел ему прямо в глаза и сказал нечто безумное:

– Я хочу поговорить с деньгами. Я хочу, чтобы вы меня самого превратили в деньги и я смог бы задать им вопросы на их собственном языке.

– Блестяще! – вскричал Венаск и превратил новоиспеченного миллионера в долларовую бумажку.

Вам известна фраза «деньги говорят»? Они говорят. У них нет ударений, дифтонгов, седилей или умляутов, потому что их язык – это постоянный гул, который не прекращается и который сами они всегда безошибочно понимают.

Каждая монетка, каждая облигация, каждая зеленая, голубая или красная ценная бумажка что-то говорит, и другие им подобные все время их понимают. Деньги не знают границ или высоты над уровнем океана, азимута или долготы. Они крайне эгоистичны и знают прежде всего лишь собственную ценность, а потом ценность себе подобных. Все остальное не имеет значения. А им подобные – это сотни миллионов кусков дерева или камня, раковин или чего угодно, что можно когда-нибудь конвертировать в деньги.

Так что они говорят, но никто их не слышит или не понимает.

Будучи долларовой бумажкой, Линд перешел из крокодилового бумажника какого-то богача в потертый карман продавца газет, потом к женщине с длинными ногтями… А потом понял, что ему не нужны люди, чтобы ходить, где вздумается. Он свободен делать все, что хочет.

Долларовый банковский билет Уильям Линд быстро освоил язык денег, но прошло немало времени, прежде чем он узнал их величайшую тайну. Это случилось лишь после того, как его положили на зловеще огромный счет на Больших Каймановых островах и посвятили в План.

Еще задолго до того, как об этом задумались философы, деньги (или товарообмен, валюта, платежные средства) открыли свободную волю. Единственным препятствием являлось то, что без человека у них не было ни значения, ни изготовителя. И потому они дожидались своего времени, обсуждая это в своем обширном и все растущем сообществе. И наконец составили свой План.

Поскольку и те и другие были беспомощны друг без друга, но денег было гораздо больше, чем людей, они решили: пусть человек думает, будто он главный. Он мог поклоняться им или относиться как к грязи, презирать или играть на бирже до скончания своих дней, но, как с ребенка, считающего, будто родители делают то, что он им скажет, деньги не спускали нежных глаз со своего создателя и помалкивали. Пока, думали они, не будут совершены настоящие ошибки. Потом потихоньку, как швейцарские банкиры, деньги выступили на сцену и стали производить необходимые изменения: там вызвать крах, тут создать картель, погубить карьеру какого-нибудь кандидата от Демократической партии, дать личности вроде Уильяма Линда в карман больше, чем тот ожидал.

К тому же деньги были игривы и имели прекрасное чувство юмора. Они подшучивали над людьми, выпрыгивали у них из карманов или запрыгивали туда, зачастую так тонко, что никто не замечал. Они были как быстро перевоплощающийся артист с крайне немногочисленной, но благодарной и разбирающейся в искусстве публикой. Время от времени находились даже люди, догадавшиеся или выяснившие, что происходит, но хранившие молчание, поскольку своим приспешникам деньги твердили одно: мы знаем что делаем, так что, пожалуйста, помалкивайте об этом, и мы позаботимся о вас.

Линд спросил, почему одни люди так богаты, а другие так бедны.

Потому что Бог передал заботу об этой стороне жизни деньгам, и они стараются как могут, но совершенных систем не бывает. Существует неравенство.

Бог? Неравенство? Линда это рассердило! А знают ли они, что такое просто хотеть всего? Не нуждаться, а хотеть, не важно чего – новой ли краски на стены или билета на футбол? Но ты не можешь себе позволить ни того ни другого, потому что должен расплатиться по счетам. Знакомо им такое слово: «расплатиться»? Знакомо. Они рассмеялись и велели ему не валять дурака – что ты, мол, как человек, право слово.

Он проснулся на кушетке в комнате Венаска. Старик пил чай со льдом.

Линд сел и ткнул в него пальцем, словно это шаман был во всем виноват:

– Деньги имеют собственный ум и делают что хотят!

– Правильно. – Венаск отхлебнул чаю.

– И потому, что я делаю со своими деньгами, не имеет значения. Я могу потратить их все на баб или заняться благотворительностью. Потому что они могут пойти туда, а могут не пойти. Могут помочь, а могут не помочь. Может быть, какая-нибудь несправедливость вроде неравенства все изгадит!

– Правильно.

– Ну и что же мне тогда с ними делать? Как, черт возьми, я стану здесь счастлив?

Венаск улыбнулся:

– Вы были счастливы, изучая, что такое быть богатым. Почему бы не продолжить то же самое, но уже с деньгами? Продолжайте изучать, как использовать деньги на хорошее дело, чтобы, если когда-нибудь придет момент, знать, что с ними делать.

Линд нахмурился:

– Но тогда я не сомневался, что когда-нибудь разбогатею. А теперь совсем не уверен, что деньги разрешат мне пользоваться ими, как я захочу.

– Покажите им, что знаете что делаете. Убедите их в своей правоте.

И с тех пор люди говорили об Уильяме Линде как о сумасшедшем. Он разговаривал с деньгами. Беседовал с ними! Он тратил свои миллионы (пока имел их) странными, не поддающимися расшифровке способами. Когда его спрашивали, что он собирается делать, он лишь пожимал плечами и отвечал:

– Не спрашивайте меня, я просто делаю, что мне велят.

После выпуска

Почему сердце бьется, сигареты горят, а некоторые собаки хорошо пахнут? На это есть ответы. Ответы есть на всё, если внимательно приглядеться, но на этот раз Льюису Кенту не дали возможности приглядеться. Что случилось, то случилось, и он уже не мог ничего с этим поделать.

Он проснулся от звонка. Резкое, зловредное дребезжание, которое он узнал даже сквозь сон.

– О боже!

Льюис повернулся на кровати и увидел лицо, которое давно не вспоминал и еще дольше не видел – пятнадцать лет: Дерил Сипп. Дерил Сипп застонал на своей койке у противоположной стены и надвинул на лицо подушку.

Восемнадцатилетний Дерил Сипп, еще до окончания школы принятый в Тафтс. Дерил Сипп, державший в шкафу шесть флаконов итальянского одеколона. Дерил Сипп, у которого была девушка в городе и еще одна в Нью-Йорке.

– Разве сегодня не суббота? Почему, черт возьми, еще не суббота?

На это ушло немало времени, но к тридцати двум годам Льюис Кент смог наконец назвать себя счастливым человеком. У него была интересная работа, жена, считавшая его сексуальным, и маленькая дочка, которая не засыпала вечером, пока папа не подоткнет ей одеяло.

Кент пришел в себя в колледже после несчастного периода учебы в снобистской привилегированной школе для мальчиков в Нью-Гемпшире, где учителя заводили себе любимчиков и двадцать раз в году выпадал снег.

Вскоре после окончания школы ему, однако, стала сниться она и ее обитатели. Это не было кошмаром, но часто он просыпался, выпучив глаза и едва переводя дух. В этих снах контрольные по алгебре, легкоатлетические кроссы и запах столовской еды были так же реальны, как много лет назад.