Юность Розы (сборник) - Олкотт Луиза Мэй. Страница 58

Она изумлялась, наблюдая, как подруги вместе разбирали сундук Розы, и слушая их веселые рассказы о всякой появляющейся на свет вещице. Каждый их взгляд, каждое слово показывали, как они сблизились. Роза непременно хотела брать на себя все самое трудное, а Фиби старалась опередить ее: развязывала толстые узлы, разворачивала жесткую бумагу, сильными руками поднимала увесистые коробки. Наконец, усаживая Розу в кресло, она сказала покровительственным тоном:

– Теперь, дорогая моя, садитесь и отдыхайте. Скорее всего, у вас целый день будут посетители, и я не могу допустить, чтобы вы утомились еще с утра.

– Разве это причина, чтобы заставлять утомляться тебя? Позови Дженни, пусть она поможет тебе, иначе я опять подскочу прямо сейчас! – Роза была настроена очень решительно.

– Дженни может занять мое место внизу, но никто не будет ухаживать за вами, пока я тут, – Фиби нагнулась и положила подушку под ноги Розы.

«Все это замечательно, но, право, не знаю, что скажут, когда она появится в обществе вместе с нами. Будем надеяться, что Роза не станет выставлять себя на посмешище», – удаляясь, думала про себя Ариадна. Ей предстояло объявить знакомым грустную новость о том, что большого бала не будет. Еще более мисс Блиш была разочарована тем, что Роза не привезла из Парижа ни одного наряда, которым можно было бы пустить пыль в глаза и возбудить зависть приятельниц.

«Ну вот, сегодня я повидалась со всеми братьями, кроме Чарли. Наверное, он очень занят, только не понимаю, чем», – размышляла Роза, любезно провожая свою гостью до дверей.

Желание ее, однако, исполнилось несколько минут спустя. Отправившись в гостиную, чтобы подобрать подходящие места для привезенных картин, она обнаружила там Чарли лежащим без дела на диване.

– Голос мисс Блиш заставил меня задержаться в этой комнате, пока она не уйдет, чтобы засвидетельствовать почтение замечательной путешественнице леди Эстер Стенгоп [32], – сказал он, поспешно вскочив и шутливо раскланиваясь.

– «Голос лени», я думаю, тут более уместное слово. А что, Ариадна все еще неравнодушна к вам? – полюбопытствовала Роза, вспоминая, сколько было отпущено шуток по поводу неразделенной любви мисс Блиш.

– Нисколько. Фун обошел меня, и, если не ошибаюсь, к весне прекрасная Ариадна станет миссис Токио.

– Как, маленький Фун Си? Даже странно себе представить, что он вырос и собирается жениться на Ариадне! Она о нем ни слова не сказала. Но теперь понятно, почему она так восхищалась моими китайскими вещицами и так интересовалась Кантоном [33].

– Маленький Фун теперь уж взрослый господин, до безумия влюбленный в толстушку Блиш. Пока он изливает ей душу, она без устали работает палочками для еды. Ну, а вас нечего спрашивать, как вы поживаете, кузина, – цветом лица вы посрамили бы саму Аврору. Я собирался прийти раньше, но подумал, что вам надо хорошенько отдохнуть после дороги.

– Я уже в девятом часу бегала по саду с Джеми. А что делали вы, молодой человек?

– «В сновиденьях своих все мечтал и мечтал о тебе», – начал было Чарли, но Роза поспешно с укором перебила его, в то время как кузен стоял и безмятежно улыбался:

– Вы должны бы давно заниматься делом, как другие мальчики. Право, я почувствовала себя трутнем в улье трудолюбивых пчел, когда увидела, как все они торопились по своим делам.

– Но, моя дорогая, у меня нет дела. Я занимаюсь самосовершенствованием. В каждой семье дол жен быть хоть один джентльмен, и, похоже, это мой крест, – ответил Чарли с напускным смирением, которое могло бы произвести должный эффект, если бы не блестящие глаза, выдававшие его истинные помыслы.

– Мне кажется, в нашей семье все джентльмены, – Роза гордо выпрямилась: она всегда становилась высокомерной, если в ее присутствии с пренебрежением говорили о фамилии Кэмпбелл.

– О, конечно, конечно. Я хотел сказать свободный джентльмен. Закабалять себя, как Арчи, против моих принципов. К чему это? Мне не надо денег, у меня их достаточно. Так отчего же мне не наслаждаться жизнью и не веселиться, пока это возможно? Я убежден, что в этом скорбном мире веселые люди просто благодетели человечества.

Нелегко возражать против подобных заявлений, если они исходят из уст красивого молодого человека, олицетворявшего собой здоровье и счастье. Чарли сидел на ручке дивана и улыбался кузине самым обаятельным образом. Роза понимала, что с эпикурейской философии не следует начинать жизнь, но было трудно спорить с Чарли – он всегда уклонялся от серьезных вопросов с таким остроумием, что его действительно можно было счесть за благодетеля человечества.

– Вы так ловко умеете говорить, что я не знаю, как возразить вам, хотя убеждена в своей правоте, – сказала она серьезно. – Мэк не меньше вас любит бездельничать, однако не позволяет себе впустую растрачивать время. Он благоразумно занялся изучением медицины, хотя ему, конечно, приятнее было бы жить со своими книгами и увлечениями.

– Ему это подходит. Он не любит общества, и ему все равно – изучать медицину или блуждать по лесам, набив карманы заплесневелыми философами и старомодными поэтами, – Чарли пожал плечами, ясно выразив, какого он мнения о Мэке.

– Вы называете заплесневелыми философами Сократа и Аристотеля, а старомодными поэтами Шекспира и Мильтона? Мне кажется, это общество более надежно, нежели многие ваши современные друзья, – Роза прозрачно намекнула на баклуши, о которых вчера толковал Джеми. Иногда она была резка в выражениях, а теперь, поскольку давно не читала мальчикам нотаций, это доставляло ей особое удовлетворение.

Чарли, как всегда, ловко сменил предмет разговора, испуганно воскликнув:

– Боже, вы становитесь точной копией тети Джейн! Она точно так же нападает на меня при всяком удобном случае. Прошу вас, не берите ее за образец. Она очень хорошая женщина, но, смею заметить, невыносимо скучная.

Этот хитрец очень хорошо знал, что для девушки нет ничего страшнее, чем быть невыносимо скучной. Роза попалась в эту ловушку, тем более что тетя Джейн далеко не была ее идеалом, хотя девушка и уважала ее.

– Вы забросили живопись? – вдруг спросила она, обратившись к изображению златокудрого ангела работы Фра Анджелико [34], стоявшему в углу дивана.

– Самое прелестное лицо, какое я когда-либо видел. Посмотрите, как его глаза похожи на ваши, не правда ли? – Чарли, по-видимому, вполне владел американской манерой отвечать вопросом на вопрос.

– Я желаю ответа, а не комплимента, – Роза постаралась принять строгий вид и побыстрее отвернулась от картины.

– Вы спрашиваете, бросил ли я живопись? О нет, чуть-чуть малюю маслом, чуть-чуть пачкаю акварелью, а по временам делаю эскизы карандашом, но все это тогда, когда на меня находит вдохновение.

– А как ваша музыка?

– Получше, чем живопись. Не скажу, чтобы я много упражнялся, но довольно часто пою в компании. Прошлым летом я завел гитару и ходил по окрестностям как трубадур. Девушкам это нравится, да и друзей развлекает.

– Вы чему-нибудь учитесь?

– Ну, у меня на столе полно красивых, толстых, солидных юридических книг. Я раскрываю их, когда удовольствия надоедают мне или когда родня бранится. Но думаю, в нынешнем году я как следует выучу только понятие «алиби», – плутовская улыбка в глазах Чарли ясно показывала, что он не прочь иногда воспользоваться этой частью своих юридических знаний.

– В таком случае, что же вы делаете?

– Я наслаждаюсь жизнью, мой прекрасный проповедник! Вот, например, недавно я сыграл в домашнем спектакле с таким оглушительным успехом, что всерьез подумываю избрать своей профессией сцену.

– В самом деле? – воскликнула Роза с испугом.

– Отчего же нет? Если я должен трудиться, чем же этот труд хуже любого другого?

– Для этого необходим большой талант, которым вы не обладаете. С талантом можно чего-то добиться, а без него лучше и не думать о театре.