Ельцин - Минаев Борис Дорианович. Страница 121

Хасбулатов отозвал своих переговорщиков, назвал проблему оружия в Белом доме «искусственной» и отказался вести какие-либо другие переговоры до отмены Указа № 1400.

Вот его слова: «Этот режим мертв, его дни сочтены, нет никаких оснований продолжать какие-то отношения с ним». И еще: ельцинская хунта будет «выкинута из Кремля».

Интересно, что в тот момент, когда толпа на Смоленке прорвала милицейское оцепление и ринулась к Белому дому, Б. Н. находился на Арбате, на празднике, который устроил добрый мэр Лужков. Президент шел среди москвичей и гостей столицы, улыбался, жал руки. От свистящей, гудящей, яростной толпы восставших его отделяло 500 метров! Если бы они знали, что их главный враг так близко, они бы, конечно, свернули на Арбат. Ельцину, пока он идет по Арбату, докладывают обстановку. Он дошел до конца запланированного маршрута и сел в машину. Скомандовал: «В Барвиху!» Для него это столкновение — всего лишь одно из многих, которые происходили в эти дни. Обычное столкновение с милицией. Позднее выяснилось — необычное.

Не «одно из…».

Толпа движется со Смоленки к Белому дому. Она сминает все милицейские оцепления. Милиционеры бегут.

Начинается штурм мэрии, которая находится в бывшем здании Совета экономической взаимопомощи, в 200 метрах от Белого дома. Раздаются первые выстрелы, причем с обеих сторон. Однако милицейская охрана мэрии — не препятствие для восставшей толпы. Толпа врывается в здание, избивает охрану, захватывает начальника лужковского штаба. Вокруг Белого дома начинается вакханалия. «Победа, победа!» — кричат все.

С балкона Белого дома генерал Макашов призывает: захватим «Останкино»!

Несколько десятков вооруженных людей садятся на машины, захваченные у милиции, остальная толпа бредет по центру и по проспекту Мира, размахивая флагами и транспарантами.

Москва замирает в шоке.

Я помню, как мой город внезапно опустел и оцепенел. Куда девалась милиция, столь доблестно сражавшаяся еще недавно с бабушками и дедушками, с демонстрантами и агитаторами? Где ОМОН? Где хоть кто-нибудь? Боевики Белого дома начали беспрепятственно передвигаться по городу с оружием, их никто не останавливал.

Никто в этот момент не знал, что произойдет дальше.

По радио «Эхо Москвы» передавали тяжелую тревожную музыку — больше ничего. Раз в десять минут включались дикторы с новостями, но новостей не было — никакой официальной реакции, боевики Макашова и Баркашова все так же продолжают свое движение к телецентру.

По телевизору шел футбол, играли, как сейчас помню, «Спартак» и «Ротор». Но в середине второго тайма трансляция прервалась. Телевизор погас. Я с ужасом смотрел на темный экран.

«Если они смогли взять телецентр, возьмут и Кремль», — наверняка подумала в этот момент вся страна.

Телецентр в Останкине охраняли несколько десятков милиционеров и около тридцати спецназовцев из отряда МВД «Витязь».

Для начала грузовик макашовцев с разгона пробил стеклянные двери здания на улице Королева. Затем боевики сделали выстрел из гранатомета. Были убиты один боец «Витязя», один технический сотрудник и один охранник.

Завязалась перестрелка. Боевики прорвались на первый этаж и постепенно шли ко второму. Кто-то из них нес кассету с заготовленным телеобращением Руцкого…

Почему штурм начался именно с телецентра? Почему не с Министерства обороны? Не с Совета министров? Всё очень просто. Когда выключается привычная телевизионная картинка, у населения возникает полное ощущение, что власть в стране закончилась. Телевидение — индикатор власти, ее состояния, телевидение объединяет страну в единое пространство. В чьих руках телевидение, у того и власть.

…Я жил тогда в Останкине, рядом с телецентром. Понять, что там происходит, было невозможно, все телепередачи прерваны. Услышав выстрелы, я вышел на балкон и в сумерках увидел, как по Аргуновской улице продвигается колонна бэтээров. В колонне шло несколько машин. Ехали очень медленно, осторожно. Вдруг колонна развернулась и поехала назад, по Маломосковской. Затем бэтээры сделали еще один вираж в начале Звездного бульвара и вновь поехали по направлению к Останкино. (Я не знаю, чем были вызваны эти явные колебания командира колонны, но «картинка» очень выразительная.)

В быстро наступившей темноте бэтээры заняли позицию сбоку от толпы. Дали несколько трассирующих очередей поверх голов. (В самом телецентре тем временем продолжал бушевать бой.)

Кто-то из толпы кинул бутылку с зажигательной смесью в бок бэтээра. И тогда произошло то, чего уже давно можно было ожидать. Рассвирепевший командир машины отдал приказ разгонять толпу очередями. А когда люди побежали, залегли под кустами, в скверике, пулеметчик продолжал прошивать темноту, ища всё новые и новые цели.

Появились убитые и раненые… Те, кто мог, разбежались или оказывали первую помощь. Вскоре на улице Королева загудели сирены «скорой помощи».

Трассирующие пули долетали и до Аргуновской. Шпарили мимо окон. Мы с женой постарались положить детей так, чтобы они были в безопасности.

От шальных пуль в своих квартирах в те дни погибли несколько человек.

Примерно в восемь часов вечера Ельцин вылетел в Москву из Барвихи на вертолете.

За 20 минут он долетел до Кремля и вышел на Ивановской площади, рядом с храмами. Вошел в Кремль, поднялся в свой кабинет и попросил соединить его с министром обороны Грачевым.

Тот находился рядом, в здании Министерства обороны на Арбате. «Войска на подходе», — сообщил он Ельцину.

На самом же деле бэтээры Софринской бригады внутренних войск МВД, которые застрелили насмерть несколько человек, ранили несколько десятков и, прекратив штурм телецентра, снова уехали из Москвы, были в ту ночь единственными «войсками», которые сражались на стороне президента.

Ближе к ночи телевизор все-таки включился. Работало Российское телевидение. Из резервной студии на улице Ямского Поля шла прямая трансляция.

Выступали журналисты, политики, известные телеведущие. Егор Гайдар призвал москвичей идти к Моссовету. В ту ночь около Моссовета по его призыву собрались несколько тысяч человек, они жгли костры, вооружались, кто чем может. Гайдар в эту ночь находился рядом с ними. Этот шаг был необходим. Внезапно ослабевшая власть должна была знать, что ее защищают граждане, а не только вооруженные люди, связанные присягой. Да и вооруженные люди, выполняющие приказ, в такой критический момент должны знать, что граждане — на их стороне.

Но была в ту ночь и другая позиция. Ее высказал в том же эфире известный тележурналист Александр Любимов. «Никуда не ходите, — сказал он, резко осудив заявление Гайдара. — Пусть власть договаривается сама с собой».

А вот что сказала актриса Лия Ахеджакова:

«Те, кто смотрит сегодня на эти рычащие, звериные морды и разделяет их злобу, ничему не научились за прошедшие семьдесят лет. Им кажется, что тогда всё было прекрасно: была колбаса (и кого-то бросали в тюрьмы); все прилежно трудились (и людей расстреливали за опоздание на работу); и все жили так хорошо (и миллионы сидели в ГУЛАГе).

Уже три дня подряд в Москве убивают милиционеров, убивают невинных людей. Пожилые женщины в гардеробе в Останкине, женщины, работавшие там за гроши… — их убили выстрелом из гранатомета.

И за что? За Конституцию? Что же это за Конституция — черт бы ее побрал! Это та самая Конституция, по которой народ сажали в тюрьмы… Нормальных людей убивали, пытали, сажали в психиатрические больницы — и всё во имя этой Конституции!

Где наша армия? Почему она не защищает нас от этой проклятой Конституции?»

Состояние, в котором находились и те, кто выступал из резервной студии Российского телевидения, и те, кто их внимательно слушал, можно определить одним словом: шок. Ужас. Точка. Так дальше продолжаться не может. Ситуация должна повернуться или туда, или сюда.