Ельцин - Минаев Борис Дорианович. Страница 95

Или уж, по крайней мере, судом истории?

То, что они делают, называется, по-моему, словом «мир». Они устанавливают мир на территории бывшего СССР, которого к тому времени де-факто уже не существует. Они предотвращают войну.

Вот что рассказали позднее участники Беловежских соглашений:

«С. Шушкевич:

— Идея встретиться здесь возникла у меня. Сначала я пригласил в Беловежскую Пущу только Ельцина. В первый раз еще в Ново-Огареве… Ельцин согласился приехать. Ближе к декабрю мы созвонились, и я повторил приглашение. Я в шутку спросил у Бориса Николаевича, не позвать ли Горбачева. Ельцин ответил, что, если будет Горбачев, тогда он не поедет.

7 декабря Ельцин прилетел в Минск. Мы встретились с ним в кабинете Председателя Совета Министров Белоруссии Вячеслава Францевича Кебича (мой кабинет как Председателя Верховного Совета был существенно скромнее). Я предложил принять трехстороннее коммюнике. На уровне совета Горбачеву, что нужно делать. Примерно так: “ Горбачев, ты не правишь, опасность очень большая, хватит говорить о Союзном договоре…” То, что мы изначально предлагали, было значительно мягче подписанного в итоге в Вискулях (название резиденции в Беловежской Пуще. — Б. М.) соглашения… формулировка о том, что Советский Союз как геополитическая реальность прекращает свое существование, родилась прямо там.

Прилетел Кравчук, я встретил его в аэропорту, и он сразу же сказал: ради коммюнике можно было бы и не приезжать. Мол, надо идти дальше. И мы полетели в Вискули.

Л. Кравчук:

— Ельцин привез с собой горбачевский текст о создании Союза. Горбачев делал нам предложение: Украина вправе внести любое изменение, пересмотреть целые параграфы, даже составить новую редакцию при единственном условии — она должна подписать этот договор. Ельцин положил текст на стол и передал вопрос Горбачева: “Подпишете ли Вы этот документ, будь то с изменениями или без них?” Сам он сказал, что подпишет только после меня. Таким образом, судьба договора зависела целиком от Украины. Я ответил: “Нет”. Тут же встал вопрос о подготовке нового договора. Специалисты работали над ним всю ночь. Подписали документ быстро, без каких-либо обсуждений и согласований…

B. Кебич:

— В то время Кравчук и Ельцин не дружили. Поэтому в Вискули летели на разных самолетах. Я сопровождал Ельцина, а Шушкевич — Кравчука. Прежде всего их надо было помирить.

Когда прибыли, Кравчук с премьером Фокиным пошли на охоту, потом провели ужин, ужин затянулся…

C. Шушкевич:

— Почему была выбрана именно резиденция в Вискулях? Она строилась специально для высокопоставленных лиц. Оборудована средствами спецсвязи, рядом — военно-воздушная база. Я сам впервые был в этой резиденции. Надо отдать должное нашему правительству — оно все сделало по самому высшему разряду. Мне оставалось делать вид, что я здесь хозяин и всех приглашаю…

Подозрений, что Горбачев предпримет “штурм”, у нас не было, хотя такой вопрос обсуждался. Но вспомните, что это было за время. Ново-Огаревский процесс зашел в тупик, в стране безвластие. Кто решится силой пресечь нашу попытку хоть как-то решить проблему? КГБ? После отстранения Крючкова этой силы можно было не бояться. Армия? Шапошников — интеллигентный, деликатный человек, он никогда бы на это не пошел…

Л. Кравчук:

— Горбачев к силовым методам не обратится, это исключено. Как руководитель СССР он завоевал мировой авторитет тем, что начал демократические преобразования. Я не думаю, что он может прибегнуть в конце к действиям, которые похоронят демократию и личность, с которой связана перестройка. Это серьезно для истории.

…Тем не менее, во время встречи были предприняты все необходимые меры безопасности. Резиденцию “Вискули” охраняло спецподразделение. Офицеры из службы безопасности Ельцина и Кравчука постоянно переговаривались с Москвой, Киевом, Минском (у Шушкевича своей службы безопасности не было). На случай внезапного нападения был установлен контакт с ближайшими воинскими частями, пограничниками, службами ПВО.

С. Шушкевич:

— Вечером в резиденции мы сели работать втроем: Ельцин, Кравчук и я. Но втроем мы договорились фактически только о том, что дальше будем работать вшестером. Вскоре к нам присоединились премьер-министр Украины Фокин, Председатель Совета Министров Белоруссии Кебич и госсекретарь Бурбулис. И до самого завершения встречи мы работали уже в этом составе.

Фокин и Кебич, главы исполнительных властей государств, опытные люди, не раз корректировали наши формулировки, четко объясняя, какие сложности они могут породить на практике. Что касается Бориса Николаевича, то он пригласил не главу правительства, а госсекретаря. Честно говоря, пост, занимаемый тогда Бурбулисом, был для нас не очень понятен. Но Бурбулис был вторым лицом в государстве — раз так счел Президент России, мы и воспринимали его как второе лицо. Бурбулис был политически инициативен. Я помню, что именно он поставил перед нами вопрос: а вы согласитесь подписать, что СССР как геополитическая реальность (я помню, что “геополитическая реальность” — его слова) распался или прекратил свое существование?

Вечером мы для начала договорились концептуально: осознаем опасность неконтролируемого развала СССР, вправе констатировать, что СССР распался, должны сделать все, чтобы сохранить военную связку. Мы осознали, что распадается ядерная держава, и каждое из государств, принимающих участие во встрече, имеет на своей территории ядерное оружие… Мы сошлись на том, что это нужно оформить официальным документом, и дали поручение рабочей группе, в которую входили представители от каждой стороны. И было сказано: за ночь — сделать.

Б. Ельцин:

— С нашей стороны над документами работали Бурбулис, Шахрай, Гайдар, Козырев, Илюшин. Была проделана гигантская работа над концепцией, формулами нового, Беловежского договора, и было ясно, что все эти соглашения надо подписывать здесь же, не откладывая.

С. Шушкевич:

— День 8 декабря глубоко врезался мне в память. С утра Фокин с Кравчуком ушли на охоту. Ельцин от охоты отказался. Фокин завалил кабана, которым мы потом вечером закусывали.

К работе над документами приступили после завтрака. Я понимал, что документ нужно сделать аккуратно, и мы вычитывали каждое слово.

Сначала мы писали само Соглашение. Получали от рабочей группы вариант преамбулы: это нравится, это не нравится… Давайте попытаемся оттенить вот такой элемент, такой…

Согласны. И преамбула уходит назад, в рабочую группу. И так с каждым пунктом Соглашения. Он принимался только тогда, когда вся шестерка была согласна…

Кравчук был таким сдерживающим. Он все время фильтровал пункты Соглашения с позиции прошедшего на Украине референдума. Мы могли туда включить любые фразы по интеграции и по взаимодействию. Но особая позиция Кравчука отметала любое “братское единение” Украины в рамках бывшего СССР.

Белоруссии было нужно, чтобы Соглашение не противоречило нашей Декларации о независимости: мы заявили в ней о стремлении к нейтральности и безъядерности.

Там не было наивных. Украине нужно было для нормального становления признание ее независимости Россией — не как наследником бывшего СССР, а как главным правопреемником. Честно говоря, нам нужно было то же самое. Я ведь понимал, что если мы приняли Декларацию о независимости, в признании нашей независимости нет проблем ни с одним государством, кроме России.

Мы оставили едиными фактически только военную структуру, стратегические вооруженные силы.

Когда Соглашение было готово, решили, что Заявление мы подпишем тройкой — массовок устраивать не нужно.

Из рабочей группы мне запомнился Шахрай. Когда мы с очередным пунктом заходили в “тупичок”, Шахрай уходил на пять-десять минут и возвращался с приемлемой формулировкой. Он не был безропотным исполнителем, выяснял все до мелочи. И я вдруг увидел такого… игрока. И юриста очень высокого ранга. Это было неожиданностью.