Ельцин - Минаев Борис Дорианович. Страница 96

Что касается спиртного, то во время работы над Соглашением я был как за рулем, и все остальные вели себя почти так же. Только когда с трудом удавалось найти приемлемую для всех формулировку, мы позволяли по чуть-чуть хорошего коньяку.

В. Кебич:

— Больше всего обсуждалась судьба Президента Горбачева, как быть с государствами, которые не участвуют в совещании, схема внешнеполитической деятельности и схема обороны страны.

Никогда не вставал вопрос о том, что у нас, например, разорвутся связи между заводами. Нам казалось, что это навечно, незыблемо… Соглашение было для нас больше политическим заявлением. Мы были возмущены поведением Горбачева и готовы были подписать все, что угодно».

Из Соглашения об образовании СНГ:

«Мы, Республика Беларусь, Российская Федерация (РСФСР),

Украина как государства — учредители Союза ССР, подписавшие Союзный договор 1922 года, далее именуемые высокими договаривающимися сторонами, констатируем, что Союз ССР как субъект международного права и как геополитическая реальность прекращает свое существование…»

Как видим, у каждой стороны, подписавшей новый договор, была своя логика. Попробуем понять логику Ельцина в этот момент. Горбачев упустил исторический шанс для создания нового Союза, растратил свой потенциал в бесконечном согласовании формулировок. Без Украины подписание договора, считал Б. Н., стало и вовсе бессмысленным. Поэтому миссию Горбачева он решил взвалить на себя. Заставить Украину подписать документ о едином политической и экономическом пространстве. Втянуть в это пространство другие республики. Без этого договора, как считал Б. Н., всем странам бывшего СССР грозили хаос, угроза военных конфликтов, гражданская война, экономическая яма. Договор давал хоть какие-то шансы на проведение экономических реформ, на дальнейшее движение вперед.

С легкой руки Горбачева все трое участников Беловежских соглашений были объявлены «предателями», «заговорщиками», главной целью которых было «развалить Союз» и «устранить от власти Президента СССР». Между тем достаточно взглянуть на ситуацию непредвзято, чтобы понять: другого выхода просто не было. Сегодня это звучит парадоксально, но история требует понимания логики событий, без учета позднейших оценок и стереотипов.

В Беловежской Пуще Ельцин пытался спасти Союз.

«В начале 90-х, — вспоминает Наина Иосифовна, — когда Россия оказывала безвозмездную экономическую помощь странам СНГ, и кредитами, и энергоресурсами, деньги туда шли постоянно, я говорила Борису Николаевичу: что мы делаем, скажи? Ведь у нас в стране такие проблемы! Не платят пенсии, стипендии, пособия, беда с медициной, со стариками, зачем? Он сказал однажды: “Там тоже живут наши люди”. Понимаете? Наши люди».

В этот же день, 8 декабря вечером, они попытались связаться с главой Казахстана Назарбаевым, чтобы предложить ему прилететь в Пущу. Попытка не удалась. Назарбаев находился в воздухе, летел в Москву, и связаться с ним через бортовую связь оказалось невозможно. Ельцин наблюдает за тем, как его помощник пытается связаться с самолетом Назарбаева. Ельцин видит, как драматично, нервно, спонтанно развивается этот сюжет.

Но у этого договора и не может быть спокойных торжественных декораций. Это инъекция, которую делают тяжелобольному, задыхающемуся, умирающему человеку.

Назарбаев позвонил уже из Внукова, предварительно переговорив с Горбачевым. На приглашение он отреагировал сдержанно, сказал, что текст соглашения надо сначала изучить.

Горбачеву о принятом в Беловежской Пуще решении сообщил по телефону Станислав Шушкевич. Вот как выглядел этот разговор, в передаче самого М. С.:

«Мне позвонил Шушкевич и сказал, что мы, мол, вышли на соглашение и хочу вам зачитать.

— Какое соглашение?

— Да вот такое.

— А почему именно вы звоните?

— Звоню как депозитарий.

— Подождите, вы все уже решили? Уже два дня назад?

— Да, и мы тут говорили с Бушем, он поддерживает.

— Вы разговариваете с президентом США, а президента своей страны вы в известность не ставите… Это позор! Стыдобища! Нечисто это. Вот такая мораль. Но тем не менее я через это перешагнул. Потому что есть страна, есть люди».

Поясню значение слова «депозитарий», которое употребляет Шушкевич в этом разговоре. Помимо взаимного признания суверенности и нерушимости границ (очень важный момент в это смутное время!), три республики берут на себя историческое наследие СССР, которого больше не существует как субъекта международного права: его договоры, его долги, его собственность и т. д. Эту роль и имеет в виду Шушкевич, говоря о себе как о «депозитарии» [21]. А возможно, он просто обозначал, осознавал себя ответственным хранителем только что подписанного документа.

А вот как об этом рассказывает Егор Гайдар, который тоже был в Беловежской Пуще:

«Подписав документ, Б. Ельцин в присутствии Л. Кравчука и С. Шушкевича позвонил Е. Шапошникову, сказал о принятом решении, сообщил, что президенты договорились о его назначении главнокомандующим объединенных вооруженных сил Содружества. Е. Шапошников назначение принял. Потом последовал звонок Джорджу Бушу, тот выслушал, принял информацию к сведению. Наконец звонок М. Горбачеву и тяжелый разговор с ним».

Сам Горбачев выступил с заявлением, в котором высказался по поводу Беловежских соглашений весьма резко. Но эта резкость была запоздалой и неловкой. Кроме того, как всегда, сказалась двойственность натуры Михаила Сергеевича. То, что в договор вошла Украина, он посчитал «позитивным».

…Наступают последние дни 1991 года. 12 декабря Верховный Совет РСФСР ратифицировал соглашение. (Страны Средней Азии, руководители которых срочно собрались в Ашхабаде, также решили присоединиться к соглашению. В конце декабря состоялась встреча в Алма-Ате, на которой членами СНГ, как соучредители и равные партнеры, стали: Азербайджан, Армения, Белоруссия, Казахстан, Киргизия, Молдавия, Россия, Таджикистан, Туркмения, Узбекистан. Позже к ним присоединилась Грузия.

25 декабря Горбачев делает последнюю лихорадочную попытку повернуть события — начинает работу инициативная группа по созыву Чрезвычайного съезда народных депутатов СССР. Но съезд собрать так и не удалось…

СССР закончил свое существование.

Итак, Горбачев должен уйти. Это уже понятно.

Но Ельцину необходим посредник при разговоре с президентом СССР. Он просит об этом Александра Николаевича Яковлева, любимого и самого верного горбачевского соратника («Мы с Сашей — это же один проект!» — с горечью говорил впоследствии Горбачев о Яковлеве), за последний год порвавшего и с партией, и с Горбачевым.

Вот как описывает эту встречу Андрей Грачев:

«Сразу же по возвращении Ельцина они договорились о встрече для обсуждения условий “сдачи” Кремля. Она состоялась 23 декабря в Ореховой гостиной и продолжалась почти десять часов. За это время президенты, к которым в роли своеобразного секунданта присоединился А. Яковлев, в неспешном мужском разговоре получили возможность не только обсудить технические процедуры перехода государственной власти от Союза к России — передачу архивов Политбюро и личного так называемого сталинского архива Президента, а также ядерных кодов, — но и окончательно выяснить отношения. Договорились об условиях отставки Горбачева: президентская пенсия, дача, автотранспорт, охрана, помещение для “Горбачев-Фонда” в бывшей “Ленинской школе” для активистов из братских компартий. (Ельцин с подозрением отнесся к этой непонятной для него структуре, считая, что она может стать “гнездом оппозиции”. Горбачев заверил его в том, что у него нет таких намерений.)

Обсудили планы российского президента по реформированию экономики — в первые же недели 1992 года скомпонованная Бурбулисом команда Гайдара предполагала “перейти Рубикон” и отпустить на свободу почти все цены. Ельцин, рассчитывавший на основании их заверений, что к осени экономика придет в себя после первого шока “рыночной терапии”, попросил “хотя бы первые полгода его не критиковать”. Михаил Сергеевич пообещал, что будет поддерживать его, “пока тот будет двигать вперед демократические реформы”. Условились, что 25-го, сразу после выступления по телевидению с заявлением об отставке, Борис Николаевич придет к нему в кабинет для передачи ядерных шифров. Горбачев на следующий день, дозвонившись до Буша и распрощавшись с ним, сказал: “Можете спокойно отмечать с Барбарой Рождество. Завтра я ухожу в отставку. С ‘кнопкой’ все будет в порядке”. Он пообещал до Нового года освободить свой кремлевский кабинет для нового хозяина. Ельцин не возражал, тем более что ждать оставалось недолго.