За Россию - до конца - Марченко Анатолий Тимофеевич. Страница 40

Деникин не переваривал приторности изъяснений и потому мрачно насупился. Врангель тотчас же уловил это изменение в настроении главкома и внёс нужные коррективы:

   — Зная ваш честный, не приемлющий похвал характер, Антон Иванович, множество раз я старался удержать себя, но вы же сами видите, что проявление к вам доверия придумано не мною. Да если сказать честно, такие проявления необходимы не столько вам, сколько нашей доблестной армии. Чего стоит армия без авторитета командующего, без почитания, пусть даже и восторженного?

   — Сие мне ведомо, — уже миролюбиво отвечал Деникин. — Но ведомо и другое. Приведу вам, Пётр Николаевич, пример, свидетелем которого был лично. Думаю, вы помните о том, что в тысяча девятьсот одиннадцатом году происходили царские манёвры войск под Киевом? Участвовал в них и полк вашего покорного слуги. Так вот, я был свидетелем небывалого, могу сказать, даже мистического энтузиазма, который вызвало и у военных И у штатских лиц появление царя. Крики «ура!» звучали безостановочно, я видел лихорадочный блеск глаз у собравшихся людей, я видел, как в руках солдат дрожат ружья, взятые «на караул». Думаю, и вы не раз были очевидцем подобного ликования. И что же? Именно так, как я рассказал вам, приветствовал царя тот самый народ, который всего лишь через несколько лет сбросил своего обожаемого монарха с престола, а потом расстрелял и его, и всю его семью.

Врангель с удивлением посмотрел на Деникина: он и представить не мог, что «старик» — так за глаза он называл Деникина, хотя «старику» было только сорок шесть лет, — вдруг пустится в подобные воспоминания.

   — Всё течёт, всё изменяется, как утверждают господа материалисты, — сказал Врангель. — Впрочем, виной тому — большевистский переворот, принёсший в головы людей неслыханное умопомрачение. Впрочем, и государь император своим безволием и малодушием к тому руку приложил.

   — Не нам судить, — уклончиво произнёс Деникин: даже и сейчас, когда государя императора уже не было на свете. Он не считал этичным пускать стрелы в его адрес. — Я к тому, Пётр Николаевич, что ликование толпы в определённых условиях ещё не есть точный показатель её искренности и приверженности тем или иным идеям. К тому же настроение толпы непредсказуемо изменчиво: от любви до ненависти — один шаг. Простите за банальность, но это истина, которая подтверждена всей историей человечества, начиная с библейских времён.

   — В грустные, отнюдь не располагающие рассуждения мы с вами пустились, дорогой Антон Иванович. Так недолго и беду на свои головы накликать. Что касается меня, то я верю в то, что армия уверенно идёт за бывшим командиром легендарной «Железной» бригады.

Врангель сделал точный ход: упоминание о бригаде, с которой Деникин воевал в Карпатах во время мировой войны, было Деникину дороже любой лести. И тотчас же понял, что не ошибся: Деникин опять ударился в воспоминания:

   — Да, помню, в феврале тысяча девятьсот пятнадцатого года «Железная» бригада была переброшена на помощь сводному отряду генерала Каледина. Было то у местечка Лутовиско, в направлении на Ужгород. Сильнейший мороз, снег — по грудь. Весь путь, пройденный моими стрелками, обозначался торчащими из снега неподвижными человеческими фигурами с зажатыми в руках ружьями. А живые, утопая в снегу, идя навстречу смерти, продвигались вперёд. Бригада таяла с каждой минутой... Полковник Носков, однорукий герой, шёл впереди полка, вёл солдат в атаку прямо на отвесные ледяные скалы...

Деникин умолк, съёжился, будто снова почувствовал себя в том страшном бою.

   — Да, были люди в наше время, — задумчиво произнёс Врангель, стараясь попасть в унисон настроению Деникина. — Была б у нас с вами такая вот «Железная» бригада, мы бы уже были не в Екатеринодаре, а в Первопрестольной.

   — А мы будем там. — Голос Деникина зазвучал твёрдо и решительно, будто он уже отдал приказ о последнем броске на Москву. — И у нас немало героев, их надобно только воодушевить, зажечь идеей.

   — Тот-то, что идеей, — подхватил Врангель. — «Железная» отчего так доблестно сражалась? Защищала Россию-матушку от иноземного ворога. А мы идём против своих же братьев, хотя и отравленных большевизмом. Придёт время — одумаются, да будет поздно.

Деникин будто не слышал этих слов, произнесённых Врангелем, сидел задумавшись.

   — А было ещё, — вдруг оживился он, — в тех же Карпатах, только годом ранее... Я вам не надоел, Пётр Николаевич, своими россказнями?

   — Что вы, что вы, весьма польщён вашим доверием...

   — Так вот, представьте, ноябрь, снежный буран. А Брусилов... Извините, но мне приходится произносить это имя, которое сейчас и произносить-то не хочется: продался старик большевикам! Но факт есть факт. Сей бывший генерал приказал двум корпусам перейти в наступление, чтобы овладеть Бескидским хребтом. А как прикажете выполнять? Дорог решительно никаких. Ледяные тропинки по крутым склонам гор.

   — Представляю себе, — подхватил Врангель, — по таким тропинкам разве что диким козам ходить. Знакомая картина. — Ему вдруг захотелось прервать Деникина и рассказать боевые эпизоды из своей собственной жизни, но он не решился: «Обидится старик, что перебил».

   — Да-да, это вы точно подметили — разве что дикие козы... — Деникин вдруг начисто позабыл, о чём хотел рассказывать, и мучительно искал потерянную нить. — Да-да! — наконец обрадованно воскликнул он. — В Карпатах, именно в Карпатах! — Деникин был рад, что памятное происшествие вновь ожило в его голове. — Представьте, за стрелками шли лошади... — Врангель поморщился: он терпеть не мог, когда «серая пехота», игнорируя традиции кавалеристов, обзывает коней лошадьми. — На лошадях, — не заметив неудовольствия своего собеседника, продолжал Деникин, — мешки с патронами и сухарями. Нам удалось перевалить через Карпаты, вторгнуться в Венгрию, прямо в тыл австриякам. Подождите, подождите, какой же городок мы тогда взяли? — задумался Деникин, напрягая непослушную память. — Такое, знаете ли, затейливое названьице, дьявол его забери! Ну да бог с ним! Короче говоря, захватили более трёх тысяч пленных, девять орудий, много оружия и трофеев.

   — Слыхал, слыхал, как же! — восторженно откликнулся Врангель. — Сей героический факт непременно войдёт в историю военного искусства. Помнится, Брусилов вам поздравление прислал?

   — Что было, то было — прислал. Телеграмму. Бригаду мою назвал молодецкой. Слал низкий поклон, благодарил от всего сердца. Но разве теперь, когда сей генерал показал своё истинное лицо, есть резон хвастаться его телеграммой?

   — И тем не менее боевые удачи всегда сопутствовали вам! — не без зависти воскликнул Врангель.

   — Смотрите, не сглазьте! — испуганно отозвался Деникин, осенив себя крестным знамением, и вдруг радостно вскричал: — Вспомнил!

   — Что вспомнили? — Врангель даже вздрогнул от неожиданности.

   — Название того городка вспомнил: Мезо-Лаборч! Мезо-Лаборч, Пётр Николаевич!

— Да какое это имеет значение? — подивился радости Деникина Врангель. — Бели бы вы, Антон Иванович, паче чаяния, и не припомнили — экая беда! Будущие военные историки всё равно раскопают сей героический эпизод, больно он выигрышный для того, чтобы оживить сухие, казённые исторические трактаты!

27

Специальный поезд председателя Реввоенсовета Льва Троцкого прибыл в Курск, когда уже совсем рассвело. Свирепый мороз сковал всё вокруг ледяным панцирем. Приземистые купеческие дома, припорошённые густым инеем, увешанные, словно гирляндами, множеством огромных сосулек, представали перед человеческим взором сказочными дворцами.

Паровоз всё ещё сипло и возбуждённо дышал горячим паром, когда из салон-вагона появился Троцкий. Духовой оркестр простуженно взревел встречным маршем, в громе которого яснее и оглушительнее всех звучали звенящие, трескучие удары барабана. Троцкий по-юношески стремительно спрыгнул со ступенек и резкими, нервными движениями стал пожимать протянутые руки встречавших его местных начальников.