Приключения инспектора Бел Амора. Вперед, конюшня! - Штерн Борис Гедальевич. Страница 48

Мы сдержанно перекивнулись: привет, мол. Не бросаться же друг другу на шею — сколько лет, сколько зим! Три зимы и три лета, всего лишь. За три года с небольшим, что мы не виделись, Войнович откормил такую ряху, что, как говорится, «день скакать — не обскакать, три дня ср…- не обоср…».

Сейчас он приканчивал, судя по количеству пустых тарелок перед ним, третий завтрак. Я прикинул: раз-два-три глубоких тарелки. Точно, слопал за раз три порции то ли спагетти, то ли макарон по-флотски. Я присел за его столик и спросил:

— Как тут кормят, Тиберий?

— Хорошо. Не жалуемся. Повар хороший. Борщ.

— Борщи хорошо готовит?

— Его фамилия Свекольник. Прозвали Борщом.

— Это плохо, что повар хороший.

— Почему?

Кроме ряхи Войнович отрастил пузо. Жрет макароны, как не в себя, да еще по-флотски — с хлебом. Тоже мне, земеэс!

Я похлопал его по арбузику:

— Что с тобой, Тиберий? Кто это тебя так заделал? На каком ты месяце? Когда собираешься в декретный отпуск?

— Нет чтобы пожелать приятного аппетита,- ответил он, но все же смутился и отодвинул тарелку.

Это хорошо, что он смутился. Значит, еще не проел остатки спортивной злости.

— Нет, завтрак доешь,- сказал я.- Приятного аппетита! Впереди у нас трудный день, тебе надо хорошо заправиться. Но вот обед раздели с другом, а ужин…

— А ужин я оставлю Лобану! — догадался Войнович.

Мы посмеялись. Лобан нам не враг, но все футболеры — как профи, так и тиффози,- любят подтрунивать над Лобаном, разговор о нем считается хорошим тоном и нейтральной, но занятной темой, вроде разговора о погоде. Как же без Лобана,- футбола без Лобана не бывает.

— Лобан никогда не ужинает,- поддержал я этот разговор.- Лобан себя блюдет.

— Лобан худой, потому что злой,- сказал Войнович.

— Или наоборот — злой, потому что худой.

— Да. Он злой и худой, потому что он сыроед и потому что совсем не пьет. Даже коньяк па шару.

Ладно, с Лобаном разделались. Я опять принюхался и спросил:

— Послушай, чем здесь пахнет? Или мне кажется?

— Не тем, о чем ты думаешь. Не коньяком. Клопами.

— Шутишь?

— Во-от такие! — Войнович показал ноготь указательного пальца и почесался.- Совсем заели, собаки подковерные.

— Бр-р! Надо пригласить в конюшню бабу Валю и тетю Катю.

— А кто им будет платить?

— Дядя Сэм,- не раздумывая, ответил я.

— А где он деньги возьмет?

— Это вопрос к нему. Пусть думает.

— Правильно, дядя Сэм что-нибудь придумает. Хочешь совет?

— Совет от Войновича всегда готов выслушать.

— Отмени сегодняшнюю тренировку. Не дело — начинать с понедельника.

— Уже отменил. Сообщишь об этом конюшне?

Войнович кивнул.

КОНСПИРАТИВНАЯ ВСТРЕЧА В ПЛАНЕТАРИИ.

ДЖЕНЕРАЛЬ ГУ-СИН.

Но тяжелый понедельник на этом не закончился. Более того, этот чертов понедельник продолжался весь год, им же и завершился. Как говаривал академик Тутт на своем родном карданвальском, описывая состояние первичной материи в Черных дырах: «Kako Kosmos, tako Hronos — yako Gumus un kloako» (к сожалению, в переводе с карданвальского теряется смак каламбура; приблизительный перевод: «Как Пространство, так и Время, болтаются, как г… в ополонке»). К вечеру я вернулся домой — то есть в Планетарий «так называют небоскреб Управления Службы Охраны Среды из-за торчащего над облаками купола» и имел беседу с бригадным дженералем Гу-Сином.

— И все-таки зачем я вам нужен? — опять спросил я.- Я вспыльчивый холерический тип со средним техническим образованием — так записано даже в моей служебной характеристике. Почему выбрали именно меня? Мало ли есть на свете толковых безработных тренеров?

Дженераль Гу-Син развел руками, отвел взгляд и ответил словами председателя Сура: — Я сам толком не пойму. Но Лобан настаивает именно на вашей кандидатуре.

Я пожал плечами. Ответ меня не убедил.

ЧЕРНАЯ ТЕТРАДЬ.

ПРОБЛЕМА ПОСТОРОННЕГО НАБЛЮДАТЕЛЯ.

«Одно из невнятных и самых темных мест в отчете. Никто не разводил руками и не пожимал плечами.

Наша беседа с дженералем Гу-Сином не ограничилась этими двумя фразами, а продолжалась на крыше Планетария часа два до самой темноты. Почему на крыше?

— Неуютно здесь,- признался дженераль.- Мне все время кажется, что за нами кто-то наблюдает. Чeртовщина какая-то… Кто-то в спину смотрит, вся спина в мурашках. У вас нет этого ощущения?

— Есть. В этом здании все мы под наблюдением,напомнил я.- Кто-то в спину смотрит, кто-то в анкеты заглядывает.

— Кто же?

— Вы. Обычное режимное наблюдение.

— Это так,- усмехнулся дженераль,- но я говорю о другом наблюдении. С тех пор, как мы взялись за этот проект, я чувствую себя неуютно. Мы лезем в неизвестность и провоцируем наблюдение неведомой силы… какого-то неведомого Постороннего Наблюдателя. Стены, стены… Ладно, полезли на крышу.

Здесь, над темными мокрыми облаками, я впервые узнал о Проекте «поначалу он назывался совсем мудрено — «Проект по легированным сплавам для сельскохозяйственных контейнеров» (ПРОПЛЕСК), за этим подозрительным названием явно что-то скрывалось; простое название Проект Глобальной Диффузии — ПРОГЛОД — возникло позднее», который (проект) доложили в своем письме президенту д'Эгроллю наши ведущие физики-теоретики. Поначалу Президент отнесся к проекту скептически4, но все же поручил дженералю Гу-Сину организовать дополнительные лабораторные исследования и сделать первые пробные шаги.

— А там будем посмотреть,- сказал Президент и добавил вполголоса: — И не забывайте о Постороннем Наблюдателе. Посоветуйтесь но этому вопросу с академиком Капельцыным.

Так на самой ранней стадии ПРОГЛОДА возникла проблема Постороннего Наблюдателя. Она уже была обозначена в историческом письме, подписанном десятью бессмертными академиками, где подпись Капельцына стояла второй, сразу после подписи Лон Дайка. Я проконсультировался с Капельцыным. Он объяснил мне, что проблема Постороннего Наблюдателя в научных исследованиях возникла еще в глубокой древности, о ней задумывался сам Эйнштейн.

— Например, по Эйнштейну, для этого Постороннего Наблюдателя человек, падающий с крыши, остается неподвижным относительно здания,- так объяснял Капельцын.- Каково? Или такой парадокс: Посторонний Наблюдатель, куда бы он ни шел, переносит с собой центр проходимой им местности. Но если он случайно (или умышленно) попадает в выгодную точку пространства-времени (например, пересечение дорог в час пик), откуда не только его взгляды, но и вещи (пешеходы, автомобили) расходятся в разные стороны,тогда субъективная точка зрения совпадает с объективным расположением вещей, и восприятие обретает всю полноту. Местность расшифровывается и становится понятной. Понятно?

— Более чем,- ответил я.

Капельцын меня понял и посоветовал не брать в голову эти эйнштейновы умосозерцания.

— Надо уметь отстраняться,- сказал он,- надо уметь выбирать точку зрения и просто наблюдать, чтобы получить какой-нибудь результат, потому что результат в современной науке зависит от точки зрения Отстраненного (Постороннего, Внешнего) Наблюдателя, а не от наблюдателя внутри научного проекта.

Такое вот. Многим эта проблема казалась надуманной, но только не мне; я ломал голову: кто он, этот таинственный Посторонний Наблюдатель, к которому все время обращался Эйнштейн? «Для Постороннего Наблюдателя все равно,движется ли поезд относительно Земли, или Земля относительно поезда». (Хорошенькое дело! Таким образом, самый мудрый Посторонний Наблюдатель — это нищий на перекрестке: он никуда не едет по отношению к Земле, вокруг него надают с крыш самоубийцы, встречаются старик и юноша — братьяблизнецы, и он воспринимает мир с наибольшей полнотой!) Я чувствовал этого Постороннего Наблюдателя.

За нами кто-то следил. Я шкурой ощущал Его постоянное присутствие и в каждом, кто попадал в мое иоле зрения, видел Его агента. Потом мне пришлось долго лечиться от этих навязчивых подозрений.