Ровесники. Герой асфальта (СИ) - Курносова Елена. Страница 28

- Не волнуйся. – Шепнула я, положив руку на локоть Виталика. – Она же сказала, что даст тебе возможность исправить. К понедельнику выучишь как следует.

- Ага. – Уныло кивнул Виталик. Оптимизма в его голосе я что-то не уловила.

- Нет, ну правда. – Я отчего-то разволновалась, начала утешать Виталика ещё интенсивней. – Это же первая двойка, наверное, правда?

- Правда. – Подтвердил он к моему огромному облегчению

- Ну вот! – Обрадовалась я. – Исправишь, обязательно!

- Исправлю. Только до понедельника ещё как до луны, а дневник отцу сегодня надо показывать. А ему доказывать и обещать смысла нет. Он меня за двойку уроет.

- В каком смысле уроет?

- В прямом.

Я поняла, что он не шутит. И меня почему-то испугало его ненормальное ледяное спокойствие. Он словно под танк готовился кидаться, сжимая в руке гранату. Больше уточнять я не стала, памятуя о том, что говорить про родителей Виталик не любит. Но основательно задумалась. Прежде я полагала, что мамы строже, чем моя просто не существует на свете. За моей успеваемостью она с первого класса следила очень усердно и пристально, не давая мне лениться. Каждый день проверяла, как я приготовила уроки, однако, что касается дневника – его-то мама особенно не изучала. Только в конце каждой четверти открывала последнюю страницу для того, чтобы посмотреть итоги. После этого быстро листала и ставила на каждой страничке свою чёткую витиеватую роспись. Отец был далёк от всех этих мелочей, его задачей считалось материальное обеспечение семьи, а духовное моё воспитание, стало быть, целиком считалось маминой заботой – это помимо всех её домашних дел.

Мама Виталика, насколько я помню, не являлась домохозяйкой, а, по его словам, торговала на рынке. Отец же вообще был очень занятым человеком. Однако при всей его занятости у него хватало времени изучать дневник сына каждый божий день, да ещё и читать нотации по поводу плохих оценок. Но что это значит – уроет? Мне как-то не верилось в то, что на пороге двадцать первого века за двойки можно бить. Правда, спрашивать я не стала – только крепче сжала в своих пальцах локоть Виталика. Он посмотрел мне в глаза и улыбнулся – тепло, ласково и преданно. Он словно видел во мне спасение от всех своих бед. И мне, если честно, очень нравилось быть этим спасением.

Глава 10

И снова мы шли из школы втроём. «Святая Троица» - мысленно усмехалась я и думала почему-то о том, что ходить так мы будем теперь постоянно. Не знаю, радовало меня это или раздражало. Вроде бы и хотелось побыть наедине с Виталиком, но в то же время приятно было лишний раз пообщаться с весёлым, задиристо-остроумным Вадимом, послушать его жизнерадостную болтовню, поспорить с ним о чём-нибудь, а ещё – просто полюбоваться им украдкой (украдкой даже от самой себя!).

Погода стояла солнечная и слегка морозная. Выпавший накануне вечером снег поэтому не таял, а ровно, красиво поблескивал под холодными, уже не греющими лучами. Наше настроение соответствовало окружающей красоте

- Пойдём через рынок. – Объявил Канарейка сразу же, как только мы вышли за ворота школы. – У меня сигареты кончились.

При слове «сигареты» я ощутила приступ тошноты, но вида не показала. Виталик укоризненно вздохнул:

- Вадь, ты б кончал с этим, а?

- Ни с тем, ни с этим я не кончал. – Грубо пошутил Вадим, глаза его как всегда смеялись. – Чего ты-то боишься? Как будто я тебя воровать посылаю.

- Так я и не за себя боюсь. Вдруг тебя поймают с поличным? Не сегодня – завтра и такое может случиться.

- Ну и что? Не расстреляют же.

- Всё равно, ты же на учёте.. – Снова начал было Виталик, но Канарейка перебил его на этот раз уже резко:

- Засохни, Павлецкий, а? Никто меня с поличным не поймает, эти бабки-торгашки дальше своего носа не видят.

К моему глубокому негодованию Виталик действительно «засох», хотя я прекрасно видела и чувствовала, как ему неприятно – причём не столько за себя, сколько за ни в чём не повинных старушек. Я вполне понимала Виталика и от души разделяла его мысли.

- Неужели тебе этих бабулек не жалко? – Сурово обратилась я к Вадиму. – У них и так пенсия, наверное, мизерная, они как могут подрабатывают. А ты их грабишь.

- Жалко. – Абсолютно серьёзно ответил Канарейка. – Но только жалостью сыт не будешь, и уж тем более не накуришься.

Логика – хоть стой, хоть падай. А я всё-таки оказалась права – эгоист Вадим Канаренко конкретный, и пусть Виталик сколько угодно поёт ему дифирамбы, факт, как говорится, налицо. Сам Виталик в эту минуту, похоже, подумал о том же. Чёрные, сросшиеся брови его сошлись к переносице, на лбу образовалась совсем взрослая складка, так не вязавшаяся с довольно ещё детским лицом. Что, задело? Вот так-то. Меньше будешь расхваливать своего лучшего друга.

Местный рынок находился буквально в двух шагах от школы – сразу же через дорогу. Прямо за продуктовым магазином уютно устроился небольшой «пятачок», заставленный прилавками и палаточками – здесь было довольно тесно, оживлённо и многолюдно, несмотря на середину рабочего дня.

Виталик остановился у крайнего прилавка:

- Привет, мамуль.

Мы с Вадимом тоже затормозили.

- Здрасьте, Галина Петровна. – В свою очередь поздоровался и Канарейка.

За прилавком, заставленным самыми разнообразными продуктами, сидела очень полная, прямо-таки необъятная женщина с замысловатой старомодной причёской. Я почему-то сразу поняла, что это парик – в такой холодный ноябрьский день он вполне удачно подходил на роль шапки.

- Виталик…- Увидев сына, Галина Петровна обрадовалась так, словно не видела его по меньшей мере месяц. – Как хорошо, что ты зашёл…

Она начала подниматься – медленно, неуклюже, как и все люди, страдающие избыточным весом. Я с любопытством разглядывала маму Виталика, пытаясь представить её в более уменьшенном виде. Наверное, в молодости она была миленькой девушкой, а если ещё и стройной, то почти красавицей. Даже теперь лицо Галины Петровны сохраняло следы былой привлекательности – на нём не заметны были мелкие морщинки, оно лоснилось, выглядело ухоженным и гладким. Голубые глаза смотрели на нас спокойно и ласково, и даже тёмные волоски над маленьким ртом (такие же, как у нашей директрисы Марго), её, пожалуй, не портили. Правда, сходства с Виталиком я, как ни старалась, отыскать не смогла. Если оно и было – то весьма и весьма отдалённое.

- Да, мы мимоходом. – Объяснил матери Виталик. – А ты чего-то хотела?

С соседнего прилавка подала голос худющая красноносая продавщица овощей и фруктов:

- Ну вот, Галюнь, а ты переживала!

- Чего случилось? – Сразу же забеспокоился Виталик, испуганно глядя на мать. Галина Петровна слабо улыбнулась:

- Да опять давление, сынок…С утра погода-то как менялась…Штормит меня ужасно, еле держусь.

Она отнюдь не преувеличивала – это было видно по лицу. А сейчас почти такое же лицо стало и у Виталика – он чуть ли не метнулся за прилавок, забыв на какое-то время про нас с Вадимом.

- Плохо? Очень? Чего ж ты тут сидишь, мам? Тебе прилечь надо, лекарство выпить.

- Надо бы. – Согласилась Галина Петровна. – Только куда же мне отсюда деваться?

- Ты бы постоял за мамку-то! – Вновь зачирикала торгашка с физиономией алкоголички. – Молодой, здоровый, помогать надо мамке! Такого сына вырастила, вон какой красавец! Сколько ему, Галюнь?.

Виталику явно не нравилось её цыганское щебетание, он мрачнел всё больше, переминаясь с ноги на ногу возле матери. Вадим, кусая губы, с трудом сдерживал смех. Галина Петровна, видно, уже давно привыкла к поведению разбитной соседки и даже по-своему с ней дружила. Ответила она, по крайней мере, охотно и даже с гордостью, как мне показалось.

- Пятнадцать.

- Пятнадцать?! – Алкашка аж завизжала от какого-то одной ей понятного восторга. – Ой, какой большой! Красивый, Галюнь, загляденье! Как учится? Хорошо?