Ровесники. Герой асфальта (СИ) - Курносова Елена. Страница 54

- Немыслимо! Ужасно! Чего вам в жизни не хватает?! Избалованные мерзавцы, вас бы в сорок первый год отправить, что бы вы там делали, тунеядцы?! А в блокаду Ленинграда?!

- А ты, Кондрашова, как тебе не стыдно?! Только пришла в школу, тебя так встретили хорошо, приняли в коллектив! А ты так себя ведешь! Девочка называется!

- Это Канаренко, больше некому! Надо было с самого начала её предупредить, чтоб на пушечный выстрел к нему не подходила! Это же бич божий, его давно от общества пора изолировать!

- Самое время, по-моему, это сделать! Довольно с ним нянчиться, уже просто сил никаких нет!

- Канаренко!.. Нет, вы только посмотрите на него! Он нас даже не слышит! Издевается в наглую!

- Канаренко, как ты стоишь?! Ты нарочно что ли так себя ведёшь? Тебе нравится над нами изгаляться?! Где ты находишься, ты отчет себе отдаёшь или нет?!

Вадим и в самом деле, кажется, скучал. Он стоял, немного склонившись на один бок, то и дело перенося центр тяжести с правой ноги на левую и наоборот. Я подозревала, что делает это Вадим не столько из вредности, сколько из-за своего плачевного состояния, однако его демонстративные зевки и увлеченное созерцание серого неба за окном говорили сами за себя – со стороны, по крайней мере, это спокойствие выглядело оскорбительно.

- Господи! Кто бы только знал, как я с ним устала…- Марго сидела за столом, сцепив вместе пухлые пальцы обеих рук прямо перед собой. Даже костяшки побелели от натуги. Она готова была заплакать и едва боролась с этим искушением. – За что мне такое наказание на старости лет?!.. Почему я должна краснеть, слушая о том, какие у нас неуправляемые дети в поселке живут?.. Мне словно ведро с помоями на голову вчера утром по телефону вылили, я со стыда чуть сквозь землю не провалилась… Чуть не умерла… Извинялась зачем-то…Словно это мои собственные дети…

- Успокойтесь, Маргарита Ивановна. – Сидевшая рядом завуч – средних лет женщина в очках, заботливо положила тонкую руку на крутое плечо директрисы. – Давайте я вам таблеточку валидола дам, легче станет, вот увидите.

- Спасибо, Ядвига Степановна…Не надо…

Ядвига Степановна… Дал же бог имечко! Более нелепого сочетания я ещё не слышала.. Мысли проносились в голове как-то отстранённо, словно и не мои они были вовсе. В отличие от Канарейки, мы с Виталиком стояли навытяжку, прямо, и к нашему поведению никто не мог придраться. Щёки мои слегка горели, Виталик напротив был белым как мел. Нам было стыдно. Мы раскаивались и готовы были просить прощения у всех собравшихся здесь учителей. Но наши скромные персоны мало их занимали. Вскользь проехавшись по нашим именам, педсовет полностью переключился на Вадима Канаренко. Ему, как основному «массовику-затейнику» припомнили все его грехи, начиная чуть ли не с первого класса. Если бы меня начали атаковать подобным образом, я бы, скорее всего, разревелась на месте и добровольно ушла бы из этой школы навсегда. Но это же я. Вадиму всё было по барабану, и это не удивительно – за девять лет постоянного хулиганства у него, наверное, успел выработаться стойкий иммунитет к подобного рода судилищам.

Не меньше меня краснела и наша классная руководительница Елена Игоревна. Это была ещё совсем молодая женщина – лет тридцати, не больше. Меланхоличная, трепетная и весьма чувствительная особа, она смотрела на Вадима безмолвно, полными укора прозрачно-серыми глазами и качала русоволосой головой. Не учительница, а студентка-практикантка! Представляю, как ей сейчас, должно быть, тяжело участвовать в фактическом уничтожении школьной звезды.

- А вы что скажете, Елена Игоревна? – Ядвига Степановна требовательно окликнула недавнюю студентку. – Вы всё-таки классный руководитель, что вы думаете по этому поводу?

Елена Игоревна стала похожа на спелый помидор.

- Ну… Я думаю, что дальше так продолжаться не может. Надо принимать кардинальные меры…

Готова поспорить – она говорила то, что от неё хотели услышать, а не то, о чем думала на самом деле. Почему-то мне показалось, что Елене Игоревне жаль исключать Вадима из школы, и в душе она надеется на какое-то чудо.

- Ты слышал, Канаренко? – Марго подняла на Канарейку страдальчески взгляд. – Слышал?

- Слышал…Маргарита Ивановна, можно мне куда-нибудь присесть? А то мне в милиции все почки отбили, я себя так плохо чувствую.

Это стоило увидеть воочию! Такой же, наверное, Николай Васильевич Гоголь представлял себе немую сцену своей бессмертной комедии «Ревизор». Педагоги как сидели, так и застыли, словно заморозила их та самая Снежная Королева из нашей новогодней сказки, только глаза у них механически продолжали моргать. Боковым зрением я видела, как стоявший возле меня Виталик изо всех сил сжимает губы, подавляя рвущийся наружу хохот. Слава богу, этого никто не заметил – все взоры сейчас были как один устремлены на Канарейку. Вадим, конечно, снова дурачился, но делал он это столь вежливо и трогательно, что даже при всём желании, педсовет не мог обрушиться на него с новым потоком брани.

Маргарита Ивановна наконец-то вспомнила о том, что для поддержания в себе жизни нужно периодически дышать и шумно глотнула воздух, после чего судорожно кивнула Вадиму на одиноко стоявший возле окна стул.

- Ну…С-садись…

- Спасибо большое. – Канарейка был просто цвет вежливости. Не спеша усевшись на стул, он как самый примерный ученик в школе сложил руки на коленях и внимательным лучистым взглядом окинул всех представителей педагогической инквизиции.

Отвечающая за воспитание детей благообразная старушенция первая пришла в себя и сразу же поспешила вернуть тему разговора в прежнее русло. Нас обсуждали вдоль и поперёк, нам выносили самые страшные приговоры и мы, что самое обидное, не имели никакой возможности спорить и оправдываться. Мысленно я уже попрощалась с этой школой. Не удалось мне тут и недели полной проучиться. Сказать кому-нибудь из моих прежних тверских педагогов – не поверили бы. А может это и не я вовсе? Может, та Ксюша так и осталась жить в том городе, а сюда приехала совсем другая девочка? Ну вот, уже и крыша начала съезжать потихоньку – раздвоение личности одолело. Ох, да что тут удивляться? С такими заморочками ещё и не то будет. Мама узнает, что меня из школы исключают – живьём съест. Вот, скажет, докатилась! Образование среднее даже полностью не смогла закончить. Шуруй теперь в вечернюю школу, другого выхода у тебя нет. Будешь там с тупицами за одной партой сидеть благодаря своей распущенности… Я так явно слышала мамин строгий голос, что спину холодило от пробирающего страха. Кажется, это всё…Конец…Меня даже Канарейка теперь не спасет. Эти акулы просвещения уже приняли решение. Сами, не вызывая родителей. А это серьёзно. Серьёзней просто некуда.

Дверь распахнулась рывком – в кабинет вошла Воронина. Даже не вошла, а практически вбежала, задыхаясь от быстрой ходьбы. Уже переступив порог, она спохватилась:

- Извините… Можно, Маргарита Ивановна?

Кажется, никто не был против.

- Можно. Заходите, Татьяна Евгеньевна. Вы по какому вопросу? – Марго хотела предложить ей сесть, но, оглядевшись, сообразила, что свободных стульев больше нет, и сконфуженно кашлянула. Правда, Татьяна Евгеньевна садиться и не собиралась. Шагнув к директорскому столу, за которым, тесно прижавшись друг к другу, расположился весь педсовет, она замерла в замешательстве на какой-то миг, потом, обернувшись, посмотрела на нас с Виталиком, на Вадима, и снова обратилась к Маргарите Ивановне:

- Мне сказали, что вы их хотите исключить. Это правда?

- Правда. – Смело заявила Ядвига Степановна, угрожающе поблескивая линзами своих очков, однако Воронина на неё даже не взглянула.

- Вам не кажется, что вы торопитесь с этим решением?

- Нет, нам не кажется. – Завуч ещё раз попыталась привлечь внимание к себе. – А вы что-то против имеете, Татьяна Евгеньевна?

- Я…- Начала было та, но осеклась на полуслове, выразительно взглянув на Канарейку. – Вадюш, будь добр, выйди отсюда ненадолго. Подожди в коридоре.