Ровесники. Герой асфальта (СИ) - Курносова Елена. Страница 65

Размеренно тикали часы на стене…Где-то во дворе лаяла собака – истерично, с надрывом. Но всё это было там…За гранью…Разум не воспринимал ничего лишнего, он целиком и полностью сосредоточился на нас. На мне и на Виталике…Казалось, эта комната – целый мир, за пределом которого ничего нету. Ни о чём не хотелось думать, и все мои недавние душевные терзания выглядели глупо и смешно на фоне нашей идиллии. И в самом деле, к чему вся эта суета? Любишь-не любишь, серьёзно-несерьёзно…Зачем забивать себе голову подобной ерундой? Нужен ли мне этот постоянный самоанализ? Я хочу расслабиться. Пусть всё идет своим чередом…И уже не помня себя, я целовала Виталика с той нежностью, на которую только была способна. Я всегда считала, что хорошо умею целоваться. И сейчас продолжала считать так же, несмотря на то, что Канарейка сегодня пытался меня в этом разубедить. Но с Виталиком я опять чувствовала себя на высоте, и то, что его опыт в общении с девушками был равен нулю, приходилось очень кстати. Потому что рядом с ним я была опытной и раскованной. Я знала, что делать, знала, как стать еще желанней…Хотя больше, кажется, было и некуда.

Виталик в плане отношений между парнем и девушкой был довольно старомоден – уже в который раз я в этом убеждалась. Воистину рыцарское благородство, по всей видимости, являлось самой главной проблемой в его жизни. Пример тому – бегство Олеси от Виталика к Вадиму. Таким девушкам не нужны телячьи нежности. Им нужен секс сразу же, в первый день. Виталику это кажется пошлостью. Мне, кстати, тоже. Может быть, я не такая уж и испорченная, какой меня считает Канарейка?...Господи, да почему же я всё время пытаюсь перед ним оправдаться?! Неужели меня так волнует мнение этого самоуверенного пижона?! Знакомый голосок внутри меня язвительно запищал: «А разве не волнует? Этот «самоуверенный пижон» сразил твою маму наповал своим умом. А это не каждому под силу! Он вытащил тебя из дома, благодаря ему ты сейчас находишься в объятиях Виталика. Тебе же хорошо, не отрицай. Так что бы ты делала без Вадима Канаренко?»

Что ж…Без Вадима Канаренко я бы и под домашним арестом никогда не оказалась. И не стоит о нём думать. К тому же рядом звучал страстный шепот Виталика:

- Я тебя люблю, Ксюшка…Я тебя люблю…

Это были не просто слова. Всё, что говорил и делал Виталик, было искренним выражением чувств. Его честная, открытая натура не терпела фальши, она была насквозь пропитана какой-то священной теплотой, успокаивала и радовала сердце. И уже в который раз приходило мне на ум: почему? Почему все мы, девчонки, такие дуры? Почему не ценим настоящих чувств, предпочитая порок – нравственности? Почему нам хочется быть обманутыми, брошенными, почему мы осознанно закрываем глаза на всё плохое, когда сталкиваемся с красивыми парнями? Хотя, если разобраться, красота красоте рознь – она, как и многое другое на белом свете, понятие растяжимое. Вот Виталик…Разве можно его назвать некрасивым? Особенно сейчас, когда лицо и глаза его лучатся любовью? Да никого, кажется, краше Виталика в эти мгновения на свете не найти! И даже Канарейке до него далеко. Потому что при всех своих достоинствах одного, самого главного Вадим, видимо, начисто лишен, а именно – умения по-настоящему ЛЮБИТЬ. От того-то и нету в его глазах того удивительного огня, который делает человека прекрасным не только снаружи, но и изнутри. А Виталик этим огнём весь так и светится. И можно ли его, такого замечательного и сияющего не любить?..

- Всё…Всё…- Переводя дыхание, Виталик внезапно сел на диване. – Хватит…Не могу больше…

И так откровенно, так доверчиво прозвучали в его устах эти слова, что я, не сдержав умиления, подскочила вслед за ним и, обхватив его шею, принялась целовать в лицо:

- Чего – хватит? Чего – не могу?

- Не надо, Ксюш…Правда…- Виталик неловко пытался освободиться, я чувствовала, как горят его щёки, как обрывается дыхание, но что-то не давало мне остановиться, словно чёртик, спрятавшийся где-то внутри моего сознания, решил таким образом поиграть с Виталиком.

- Чего – не надо?.. Ты что, боишься?...За кого? За меня? Или за себя?

- За себя…И за тебя тоже…

- Ой-ой.. Неужели мне что-то угрожает? – Я понимала, что начинаю издеваться и поэтому пыталась обратить свое поведение в шутку. Виталику же, кажется, было вовсе не до смеха.

- Нет…Ты что, думаешь, я могу тебя обидеть? Ты мне не доверяешь?

- Доверяю, Виталь. Только тебе одному и доверяю. Ты удивительный парень.

- Ты тоже.

- Что – тоже? Я тоже удивительный парень?

Я засмеялась. Виталик подхватил мой смех, и обстановка сразу разрядилась. Правда, не надолго. Хлопнула входная дверь, и я, взглянув на Виталика, поняла, что теперь моей чести точно ничего не угрожает. От недавнего вожделения не осталось и следа – лицо моего поклонника застыло как восковая маска.

- Отец?

Виталик молча кивнул. Не знаю – почему, но его напряжение само собой передалось вдруг и мне. И неуютно сразу стало в этой маленькой полуосвещенной комнате так, словно я пришла сюда без разрешения и делаю что-то непозволительное. Ну, по меньшей мере, чужую квартиру обворовываю. Так и сидели мы на диване, прижавшись друг к другу тесно, как белые мишки, унесённые в открытый океан на крохотной льдине. Стоит пошевелиться, сделать шаг в сторону – и всё, проглотит пучина, с головой накроет холодный, всесильный мрак. Поэтому нельзя двигаться…И отрываться друг от друга нельзя под страхом смерти. Тишина как в могиле…Только часы тикают, и сердца наши вторят им в унисон.

- Чего так поздно? – Голос Галины Петровны, доносившийся из прихожей, тоже звучал напряжённо, я даже отсюда слышала как он дрожит.

- Дел много. – Голос главы семьи заставил меня вздрогнуть. Никогда ещё я не слышала, чтобы люди, прожившие вместе много лет, так разговаривали друг с другом.

- Какие могут быть дела в воскресенье?

- Слушай, ты всё равно в моей работе ни хрена не смыслишь! Так чего суешься со своими идиотскими вопросами? Лучше бы пожрать предложила, я голодный как собака!

И опять тишина…Что ж, всё понятно. Типичный пример неблагополучной семьи, в которой каждый сам по себе и сам за себя. Я такие только в кино видела и не особенно верила в их существование. А тут с первого мгновения всё как на ладони: ни любви, ни даже элементарного уважения. Холод… Равнодушие…Бессилие…Как можно жить в подобной атмосфере? Я посмотрела на Виталика – он сидел, не шевелясь, уставившись в невидимое пространство немигающими глазами. Первым моим желанием было обнять его, положить руку на плечо, но его отстраненность остановила этот порыв. Виталику, казалось, было и не до меня вовсе.

- Виталька где? Опять шмонается? – Раздался строгий вопрос уже откуда-то из ванной.

- У себя в комнате. – С кухни откликнулась Галина Петровна. Она что-то наспех готовила: гремела кастрюлями, сковородками, хлопала дверцами шкафов.

- У себя? Чего это с ним сегодня? Заболел что ли?

- У него гостья.

- Кто-кто?

- Гостья. Девочка.

- Ну, дожили до светлого дня…

Даже дураку было бы понятно, что сказал это господин Павлецкий не в прямом смысле. Язвительная ирония прозвучала в его словах очень откровенно. Виталик шумно выдохнул воздух из легких, беспокойно заёрзал на диване – пружины под ним жалобно заскрипели все сразу.

- Мне пора, наверное? – Шёпотом спросила я. – Пойдём, проводишь меня…

К моему удивлению, Виталик с легкостью согласился.

- Да…Сейчас.

Не уверена, что перед выходом из комнаты я сумела в полной мере привести себя в порядок – в комнате Виталика, на мою беду, не нашлось ни одного зеркала. Поэтому пред светлые очи его отца я предстала, наверное, не в самом лучшем виде, а именно – с растрёпанными, всклокоченными волосами и размазанными глазами.

- Добрый вечер.

Павлецкий-старший так и застыл на выходе из ванной. Представляю, чего он обо мне сейчас подумал!

- Здрасьте.

Ну конечно, так я и думала: презрения в одном коротком слове хватит на целую тираду. И взгляд соответствующий. Впрочем, на моей скромной персоне Павлецкий долго свое внимание задерживать не собирался – сын интересовал его куда больше.