Нью-Йорк - Резерфорд Эдвард. Страница 92
Их мудрость была доказана двенадцать лет назад, когда Британия вступила в тяжелейшую борьбу с империей Наполеона, а Соединенные Штаты, повязанные с Францией договором о дружбе, очутились в ловушке между противоборствующими сторонами. Уэстон испытал сперва раздражение, когда Британия, не будучи в силах снести нейтральные торговые отношения Америки с врагом, начала чинить препятствия американскому судоходству, затем отчаяние, когда споры переросли в более серьезный конфликт, а после – ярость, когда в 1812 году Америка и Британия вновь оказались в состоянии войны.
У него остались горькие воспоминания о ней. Британская блокада Нью-Йоркской бухты едва не разорила его торговлю. Бои вдоль Восточного побережья и дальше, в Канаде, обошлись в десятки миллионов долларов. Проклятые британцы даже спалили президентский особняк в Вашингтоне. Когда это скотство закончилось три года спустя и Наполеон сошел с подмостков истории, облегчение Уэстона дополнилось железной решимостью.
Америка впредь не должна попадать в подобное положение. Она обязана быть прочной, как крепость. Недавно президент Монро пошел и на большее. Он заявил, что в целях подлинной безопасности Америки необходимо сделать сферой ее влияния все западное побережье Атлантики – Северную Америку, Карибские острова и Южную Америку. Другие страны пусть ссорятся, если им нравится, в Европе, но не в Америках. Это было дерзкое заявление, но Уэстон был полностью с ним согласен.
Зачем американцам заокеанский Старый Свет, когда у порога есть собственный, необъятный континент? Могучие реки, пышные долины, бескрайние леса, великолепные горы, плодородные равнины – страна бесконечных возможностей, протянувшаяся на запад и обгоняющая закат. Богатство и вольница целого материка на тысячи миль – бери и пользуйся!
И эту великую правду, эту грандиозную панораму Уэстон хотел донести до сына в их путешествии на запад.
Ибо как минимум для Нью-Йорка и для Мастеров в частности недавно построенный канал был составным элементом этого величественного уравнения. И Мастер постарался растолковать Фрэнку его важность еще до отъезда. Разложив на столе в библиотеке карту Северной Америки, он показал главное:
– Посмотри, Фрэнк, вот Аппалачи, они начинаются в Джорджии и тянутся вдоль всего Восточного побережья. В Северной Каролине они превращаются в Грейт-Смоки-Маунтинс. Дальше проходят через Виргинию, Пенсильванию, Нью-Джерси и вступают в Нью-Йорк, где становятся сперва Катскильскими, а потом – Адирондакскими. Все старые тринадцать колоний находились с восточной стороны Аппалачей. Но будущее за другой стороной, Фрэнк. Великий американский Запад.
И он размашистым жестом прочертил путь до Тихого океана.
Те области, что уже принадлежали Соединенным Штатам, были закрашены. Территория, лежавшая далеко на западе, за Скалистыми горами, – нет. После войны 1812 года испанцы отдали Флориду, но их огромная Мексиканская империя еще тянулась вдоль Тихоокеанского побережья до графства Орегон – открытой местности, которую Америка и Британия контролировали совместно. Однако огромный пласт к востоку от Скалистых гор, простиравшийся от Канады до самого Нового Орлеана, был закрашен. Это была Луизианская покупка – территория величиной со старые тринадцать штатов, взятых вместе, которую Джефферсон за бесценок приобрел у Наполеона.
– Наполеон был великим полководцем, но никудышным дельцом, – сказал Уэстон Фрэнку.
Бо?льшая часть Луизианской покупки еще не разбилась на штаты, хотя Уэстон считал это делом времени. Но он обратил внимание сына на области, расположенные ближе к западу и ниже Великих озер.
– Взгляни на эти новые штаты, Фрэнк. Огайо, Индиана, Иллинойс, над ними – Мичиган, а внизу – Кентукки и Теннесси. Они богаты всем, особенно зерном. Будущие закрома мира. Но Нью-Йорку не достается ничего. Все зерно, домашняя скотина и другие товары с запада текут на юг, сперва по реке Огайо, а потом по Миссисипи, – Уэстон провел пальцем линию через огромные речные бассейны, – пока не достигнут Нового Орлеана для перевозки морем. – Он улыбнулся. – Поэтому, мальчик мой, мы и построили канал Эри.
География явно благоволила к жителям Нью-Йорка. Близ Олбани на западном берегу Гудзона, в том месте, где в него впадает река Мохок, между Катскильскими и Адирондакскими горами, существовало широкое и проходимое ущелье, где можно было проложить канал. Отойдя от Гудзона, этот канал протянулся до Великих озер на Среднем Западе.
– Вот здесь, – сказал Уэстон, – сразу под озером Онтарио и рядом с озером Эри, находится город Буффало. В него привозят всевозможные товары. А канал заканчивается чуть ниже.
– Значит, теперь мы можем возить товары на восток, а не на юг?
– Именно так. Сухопутные перевозки обходятся дорого и занимают много времени. Но по каналу баржи с зерном дойдут от Буффало до Нью-Йорка всего за шесть дней. А цена… Она падает с сотни долларов за тонну до пяти. Это меняет все. Богатства Запада потекут через Нью-Йорк.
– Наверное, это не очень приятно для Нового Орлеана.
– Нет… Но это его забота.
Вчера Уэстон и Фрэнк целый день осматривали последние секции канала. Счастливые часы! Инженер устроил им экскурсию. Фрэнк занимался любимым делом, а Уэстон с гордостью отмечал, что инженер впечатлен его толковыми вопросами.
Но сегодня он хотел показать сыну еще кое-что.
Во время путешествия он уже раз или два об этом заговорил. Едва они отчалили по Гудзону, Уэстон оглянулся на величественные скалы Палисады, вдали за которыми покоилась в золотой дымке Нью-Йоркская бухта, и спросил:
– Правда, красивый вид, Фрэнк?
Но угадать мысли мальчика было трудно. В Вест-Пойнте, когда они любовались великолепием простершейся на север долины Гудзона, Уэстон, у которого от романтики этого зрелища всегда захватывало дух, вновь обратил его внимание на красоты.
– Очень здорово, па, – ответил Фрэнк, но отец заподозрил, что он попросту подыграл.
Пустившись в долгий путь на запад мимо озер и гор, взирая на красочные панорамы и сказочные закаты, Уэстон деликатно показывал Фрэнку то одно, то другое – пусть парень проникнется.
Он собирался показать сыну не только просторы и богатства материка, но и духовные особенности Америки – великолепие бескрайних земель, грандиозность свободы, природное изобилие и справедливые притязания на величие. Старый Свет был не менее живописным, но далеко не столь грандиозным. Здесь, в долине Гудзона, воплотилась она, природа, распространявшая свое царство на равнины, пустыни и горделивые горы Запада – непопранная, покоящаяся в руце Господней. Америка, какой видели страну ее подлинные сыны на протяжении бессчетных веков, пока не явились его собственные предки. Он хотел поделиться с сыном и увидеть, как овладеет его сердцем это великое чудо.
Вот почему он привел его нынче сюда. Если уж это головокружительное зрелище не проймет мальчонку, то непонятно, что и делать.
– Озеро Онтарио расположено выше, чем Эри, – негромко сказал он Фрэнку, когда они достигли конца тропы. – Вода течет между ними по каналу и доходит до места, с которого она падает вниз. Сам увидишь.
Фрэнк наслаждался сборами. Дома он с интересом изучал пункт назначения на карте. Фрэнк любил карты. В отцовской библиотеке был вставлен в рамку большой план застройки города Нью-Йорка. На нем изображалась безупречная сеть длинных улиц. Со времен британского правления город уже вышел за старые границы на несколько миль, но, судя по плану, ему предстояло разрастись до Гарлема. Фрэнку нравилась простая и четкая геометрия плана, а также то, что речь шла о будущем, а не о прошлом.
Вчерашний осмотр канала ему тоже пришелся по душе. В народе тот в шутку звался Большой канавой. Но шутить оказалось не над чем, потому что канал действительно поражал. Фрэнк знал о нем все. Его могучее русло было распахано на сто шестьдесят миль к западу до долины реки Мохок, а дальше тянулось еще двести миль до канала возле Буффало. На этом протяженном пути канал пришлось поднять на шестьсот футов с помощью пятидесяти шлюзов с двенадцатифутовыми стоками. Рабочие-ирландцы выкопали ров; стены выстроили специально приглашенные немецкие каменщики.