Фактор «ноль» (сборник) - Дантек Морис. Страница 26

С этого мгновения я переходил на нелегальное положение, вступал в мир постоянной фальсификации, вступал в мир, находящийся на ярком свету и от этого лишь более подпольный.

Ехать по трансканадскому шоссе было бы быстрее, но мне совершенно не нужна скорость.

Мне опять нужна дорога, тающая в небе, являющаяся протетическим расширением земли. Мне нужны белые пейзажи, словно вырезанные ортоскопическим объективом, мне все еще немного нужна Красота как земное эхо Благодати.

В Квебеке я начал с «Хилтона». Я легко убедил парня за стойкой в том, что мои карты случайно размагнитились, но, к счастью, я могу заплатить наличными. У меня нашлись американские доллары, максимально разрешенная сумма, которую я заготовил как раз перед пересечением границы.

Американские доллары. Даже в Канаде они остаются международным сезамом. Они ценятся в любых условиях, на любых широтах. Я подумал, что составлю серьезную конкуренцию туристам из Бостона или Майами.

Выехав из Квебека, мы остаемся в его окрестностях. Я устроил для Люси экскурсию в резервацию гуронов в Лореттвилле. Мы сразу же находим убежище в одном из расположенных неподалеку мотелей. Американские доллары еще раз выручают нас. Здесь даже более, чем где бы то ни было.

Мы продолжаем ехать. Оставив Квебек позади себя, я переправляюсь на остров Орлеан, мы выбираем гостиницу с просторным номером. Я сбиваю цену за три полных недели. С помощью американских долларов и мертвого сезона я добиваюсь своего, произнеся буквально пару слов.

Остров находится в самой середине Святого Лаврентия, он служит промежуточным звеном между двумя берегами реки, чья ширина здесь становится впечатляющей.

Когда мы уедем, в конце месяца, то продолжим движение на юг.

Мы будем менять один берег на другой до Тадуссака, потом до Бэ-Комо, пользуясь попутными мостами или переправляясь на паромах, ежедневно совершающих рейды между берегами.

Потом нам останется лишь следовать по дороге номер триста восемьдесят девять к северу.

Я – карта. Я – нарисованная местность. Я – комплекс данных, путешествующий в ярком свете этого столь ясного, столь голубого дня, в воздухе, бесконечно напоенном золотом, с дрожащими при каждом преломлении бесчисленными лучами. Я – деревья, я – лобовое стекло, металлические пилоны, движущаяся водная поверхность. Я нахожусь посередине реки, я – середина реки.

Я – река.

Я теку, у меня нет точного местоположения, но мое присутствие неизменно.

Я уже не здесь, но при этом я пребуду здесь вечно.

Такова была цель моей жертвы в башне. Перевоплощаясь там, в тех экстремальных условиях, я подписывал кровью тайное соглашение с этим миром, точнее, с тем, что будет в этом мире разрушено.

То есть с Красотой.

С Красотой и Благодатью.

Они уничтожат все. Они осквернят все святыни. Они умножат мерзости, которые эта планета, немало повидавшая на своем веку, еще не видела.

Начнут они, как всегда, видимо, с самих себя.

Они будут пожирать друг друга, беспрерывно возрождаясь в этой аутофагии [29].

Прежде всего, они истребят самых лучших своих товарищей. Людей редких Немногочисленных. Одиноких Меньшинство из меньшинства. Потом адский круг расширится. Целые народы будут уничтожены. Нации будут стерты с карты. Города исчезнут в столбах огня и дыма, как миллионы объединившихся Всемирных торговых центров. Целые регионы планеты будут разорены, но и оставшимся пощады не будет.

Будут задействованы все технические средства. От оружия неолита до последнего арсенала новейших военных лабораторий.

Все, что можно придумать, будет придумано. Все, что можно создать, будет испробовано.

И проделано все это будет под знаменем Мира.

Красота будет стерта в порошок.

Благодать будет повсеместно преследоваться.

Да, действительно, пора уходить.

После двух спокойных недель мы покинули гостиницу на острове Орлеан. Квебекская зима подходит к концу. Я еду по трансканадской дороге, добираюсь до Труа-Ривьер, решаю продвинуться до Ривьер-дю-Лю, чтобы остаться там на некоторое время, а потом на железнодорожном пароме перебраться на северный берег.

Я – карта.

Пейзажи этих краев не кажутся мне незнакомыми, хотя моя нога ступает сюда впервые за тысячу лет моего существования на земле.

Не только я знаю здешнюю природу. Можно подумать, что она тоже меня узнает. Она словно разговаривает со мной, и я могу ей ответить, хотя все это происходит в абсолютном молчании.

Молчание Чисел, молчание надписей, молчание тела, хранящего тайну.

Если она говорит со мной, это значит, что ей нужно мне что-то сказать.

Ей нужно сказать мне: продолжай движение, останавливайся лишь на ночь, мчись без передышки, не теряй скорости, растворяйся во мне. Ты – карта, я – природа, я – Америка, ты – последний alien [30]. Вдвоем мы являемся настоящим, сверхживым организмом.

Месяц бога Марса возвращается, чтобы придать красный оттенок земле людей, чья кровь непрерывно струится в жилах с тех пор, как я пришел наблюдать за ними. Месяц бога Марса сопровождает начало периода нашего бродяжничества по Квебеку и некоторым районам Нового Брюнсуика.

Мы едем. Мы – карта. Мы едем, разговаривая с природой, которая нам отвечает, делясь с нами всей своей еще принадлежащей ей Красотой.

А Красоты у нее еще предостаточно, и мы любуемся ею.

Мы проехали Гаспезию, север, побережье до окрестностей Шедиака, юго-восток, залив Фанди до Нового Брюнсуика, мы мчались без остановки, от мотеля до мотеля. Мы прошли по оконечности Канадского Щита. И не оставили там никаких следов. Мы ехали, оставаясь невидимыми.

Месяц бога Марса только что закончился. Весна немного запаздывает, но лед на Святом Лаврентии уже действительно тронулся. При потеплении на одну или две сотых градуса лед, чей серый перламутр сверкает под неизвестно откуда льющимся светом, лед, победить который в разгар зимы могли лишь особые корабли, лед, казавшийся непробиваемой броней, раскололся на множество дрейфующих льдин, на маленькие плавучие айсберги, похожие на обледеневшие спасательные круги.

Начинается утро. Мы ждем отправления железнодорожного парома на Тадуссак, сидя в машине. Наше радио передает местную рок-волну.

Мы дремлем.

Погода серая, угрюмая. Темные воды реки теряются в сером горизонте и смешиваются с серым небом.

Начинается мелкий моросящий дождь. Это какая-то тончайшая изморось, покрывающая все наледью. С течением дней она превратится в череду ливней, температура воздуха немного потеплеет. Я думаю, что погода для такого дня стоит идеальная. Весна уже пришла, просто она, как и мы, остается невидимой. Она изменила свою внешность, стала серой, иголкой в куче иголок.

Я являюсь здесь не только картой местности, но и метеорологической службой времени года.

Весна тоже, кажется, хочет превратиться в нашего союзника.

Она сможет уподобиться нам, а мы сможем уподобиться ей.

Мы научимся разговаривать с ней, а она научится нам отвечать.

С каждым днем я все лучше и лучше понимаю особенности бродяжнического образа жизни, приключений, охоты, в которой ты или жертва, или хищник. Поскольку отныне, при помощи новых союзников, я доведу свой план до благополучного завершения. Мой бродяжнический план. Из дичи я скоро превращусь в охотника. И я стану не просто охотником, я стану охотником, принявшим облик дичи.

Самую страшную ловушку расставляет тот, кто, не довольствуясь своей безобидной внешностью, изображает намеченную жертву.

Все ваши возможности таятся в самой дикой природе. В ней прячется цивилизация, она ждет, пока кто-нибудь откроет к ней путь и извлечет ее на свет.

Цивилизация гораздо более дика, чем природа, она и есть ее активный, сжатый, сокровенный принцип.

Оттенки облаков в небе становятся практически читаемыми знаками, снабженными смыслом не только структурированным, но и структурирующим. Земля отвечает на сияние звезд музыкой, не слышимой, не воспринимаемой ни одним из ваших органов чувств, но вдруг наполняющей вас ощущением ее присутствия. Луна пишет свои послания волнами света по глади рек, озер, океана. Высокая атмосфера пронизана лучами, чьи источники находятся на двух земных магнитных полюсах, то есть в металлическом сердце планеты.