Вспомнить всё (сборник) - Дик Филип Киндред. Страница 34

– Полицейский автозак уже приехал?

– Я слышал сирены, когда входил в предбанник. Думаю, если не приехал, то уже едет.

Робот побарабанил железными пальцами по ореховой столешнице.

– Внезапный переход от невозможности принять решение к самым решительным действиям является доказательством твоей психологической интеграции в социум. Ты ведь решил, с кем ты, правда?

– Решил, – ответил Волш.

– Ну и отлично. Я знал, что рано или поздно это случится. Жаль, что это произошло при таких драматических обстоятельствах…

– А мне не жаль, – сказал Волш. – Это единственно возможное решение. Теперь мне это ясно как божий день. Нерешительность – не обязательно дефект. Оказалось, что, если я считаю бессмысленными лозунги, партии и героическую гибель ради всего этого, – это тоже убеждение. За которое можно отдать жизнь. Раньше я думал, что у меня нет символа веры. Теперь я знаю, что он у меня есть.

Робот не слушал его. Он что-то начеркал в блокноте, потом подписал и аккуратно, одним точным движением оторвал листок.

– Вот.

И он быстро протянул бумагу Волшу.

– Что это? – спросил тот.

– Я не хочу, чтобы кто-то вмешивался в наши отношения «доктор – пациент». В терапевтический процесс. Ты все-таки нащупал почву под ногами – и я полагаю, что мы вполне способны на прогресс.

И робот быстро встал на ноги.

– Удачи, Дон. Покажи это полиции. Если что-то пойдет не так, пусть они со мной свяжутся.

Листок оказался направлением на лечение от Федерального Психиатрического комитета. Волш ошеломленно перевернул его:

– Ты полагаешь, что это меня… убережет?

– Ты действовал под влиянием аффекта. И не можешь нести ответственность за свое поведение. Конечно, тебя осмотрят, но волноваться незачем. – И робот добродушно похлопал его по спине. – Это был поступок невротика – так ты разрешил внутренний конфликт. Теперь ты от него свободен. Это все сдерживаемые эмоции и вытесненные конфликты. Символическая, так сказать, демонстрация либидо – безо всяких политических поползновений.

– Понятно, – отозвался Волш.

Робот твердо взял его под локоть и провел к выходу.

– А теперь иди к ним и отдай бумагу.

Из металлической груди робота выехала крошечная бутылочка:

– И прими одну таблетку перед сном. Ничего серьезного – это просто легкое снотворное, чтобы нервы в порядок привести. Все будет хорошо, я уверен, что мы скоро увидимся. И учти: наконец-то я вижу результаты наших встреч.

Волш вышел и понял, что на улице окончательно стемнело. Полицейский микроавтобус стоял у самого входа в жилищный комплекс – большой зловещий черный силуэт, вырисовывающийся на фоне мертвого бессветного неба. Толпа зевак собралась на безопасном расстоянии от страшной машины – всем было интересно, что же случилось.

Волш машинально положил пузырек с таблетками в карман пальто. Постоял, вдыхая холодный ночной воздух. Чистый запах вечерней прохлады. Высоко над головой зажглись яркие звезды.

– Эй! – заорал полицейский. И посветил фонариком прямо в лицо Волшу, подозрительно щурясь. – А ну иди сюда.

– Похоже, это он и есть, – сказал другой. – Иди, иди сюда, парень. Шагай, мы тебя заждались.

Волш вытащил направление, которое ему выписал Чарли.

– Иду, – ответил он.

И, пока шел к полицейским, аккуратно порвал листок в мелкие клочки и выбросил. Их тут же утащил и разбросал ночной ветер.

– Какого черта? Ты чего там делаешь? – сердито спросил полицейский.

– Ничего такого, – ответил Волш. – Просто выкинул ненужную бумажку. Она мне больше не понадобится.

– Странный он какой-то, – пробормотал полицейский, деловито тыкая в Волша фризером. Второй тоже направил луч холода в замерзающее тело. – У меня от него аж мурашки по спине.

– Ну так радуйся, что таких, как он, мало, – сказал напарник. – Всего пара упертых встретилась, а так все путем.

Обездвиженного Волша закинули в микроавтобус и накрепко задраили двери. Мусороперерабатывающий механизм тут же принялся разлагать его тело на основные минералы. Через несколько мгновений полицейская машина тронулась с места – поступил еще один вызов.

Нестыковка

Возвращаясь домой, Ричардс предвкушал, как приступит к любимому делу – точнее, это была целая последовательность дел, приятная и не видимая остальному миру. И она доставляла Ричардсу гораздо больше удовольствия, чем десятичасовой рабочий день в Институте торговли. Он бросил чемоданчик в кресло, закатал рукава, подхватил опрыскиватель с жидким удобрением и пинком распахнул дверь на участок за домом. Вечер принес прохладу, садящееся солнце светило в глаза, пока он осторожно шел по влажной черной земле в середину сада.

Сердце громко стучало – Ричардсом владело нетерпение. Как там оно?

Отлично. Оно подрастало с каждым днем.

Он полил его, оторвал пару жухлых листьев, вскопал землю, выдрал сорняки и разбрызгал из шприца удобрение, а потом отступил, чтобы полюбоваться результатом своих трудов. Да уж, только творчество приносит человеку подобное удовлетворение. Кто он такой на рабочем месте? Высокооплачиваемая шестеренка в неплановой экономической системе. В офисе он работал с вербальными знаками, адресованными другим пользователям. А здесь Ричардс имел дело непосредственно с реальностью.

Он присел на корточки и осмотрел то, что получилось. Выглядело неплохо – почти все готово, почти выросло. Он наклонился, чтобы осторожно потыкать пальцем в твердые бока.

В убывающем свете дня скоростной транспортник матово поблескивал. Окна уже выросли и полностью оформились – четыре бледных квадрата в конусообразном металлическом корпусе. Пузырь над пультом управления только начал распускаться из середины шасси. Дюзы уже полностью отросли и приняли нужный вид. Входной люк и аварийные замки еще не показались, но это лишь вопрос времени.

Ричардс пришел в крайнюю степень возбуждения. Да, сомнений нет: транспортник почти созрел. Скоро его можно будет сорвать… и летать на нем.

В девять в комнате ожидания толпились люди и клубами плавал сигаретный дым, а сейчас, к половине четвертого, она почти опустела. Один за другим посетители сдавались и уходили. Брошенные ленты, переполненные пепельницы, пустые кресла окружали роботизированный секретарский стол, который в промышленных масштабах вымучивал из себя бумажки и занимался прочей рутинной работой. Однако в углу упрямо сидела девушка: очень прямо, сжимая в ручах дамскую сумочку – стол не сумел убедить ее покинуть приемную.

Но сделал еще одну попытку. Время близилось к четырем, Эггертон скоро уйдет. На чувствительные нервы стола действовала сама дурацкая, ни с чем не сообразная ситуация: вот сидит эта дамочка тут и ждет, что ее примет человек, который вот-вот наденет шляпу и плащ и пойдет домой! Какое безобразие! А девушка, кстати, сидела тут с девяти. Сидела, уставившись в пустоту большими пустыми глазами. Не курила, ленты не просматривала. Просто сидела и ждала.

– Слушайте, леди, – громко сообщил стол. – Вас не примут. Мистер Эггертон вообще никого сегодня не примет.

Девушка бледно улыбнулась:

– А я на минуточку.

Стол вздохнул:

– Какая вы настойчивая. А что вам нужно? Ваша компания наверняка процветает – с такими-то работниками. Но я же говорю – мистер Эггертон ничего ни у кого не покупает. Так он достиг своего нынешнего положения. Он просто не пускал на порог людей вроде вас. Сдается мне, что вы на свое личико надеетесь. Что мистер на вас посмотрит, растает и сделает большой заказ? – И стол сварливо добавил: – И как вам только не стыдно в таком платье по улице разгуливать. А еще приличная девушка.

– Он меня примет, – тихо отозвалась девушка.

Стол с жужжанием прогнал несколько бланков через сканер и глубоко задумался над скрытыми смыслами слова «принять».

– Да уж, в таком-то платье как не при… – начал было он, но тут дверь поднялась, и на пороге появился Джон Эггертон.