12 ульев, или Легенда о Тампуке - Тихомиров Валерий. Страница 6

— Подогнал петухов к орлу (Допустил пассивных гомосексуалистов к сердцу.), — простонал Паук. — Только кони двину, они бухнут в кайф и дернут хип хамрить, суки! (Не успею я умереть, как они напьются алкоголя и сразу поедут совершать половые акты с молодыми девушками легкого поведения. Изменники!)

Он пошевелился, и боль в посадочном месте снова напомнила о себе. Сразу вспомнилась причина всех его бед: негр из аэропорта со своим поганым амулетом. Его шаманский вопль и внезапно открывшееся кровотечение... Теньков тряхнул головой, отгоняя наваждение. «По понятиям» он просто обязан был поделиться неприятностями с окружающими.

— Откинуться с гарниром в одну харю? (Умирать в испражнениях и одиночестве?) Вот вам! — Он, наконец, вытащил из судна перепачканную в дерьме руку и показал кукиш в сторону двери. Брызги испражнений полетели в направлении невидимых врагов. — Прицепом пойдете!

Решение пришло мгновенно — все встало на свои места, оформившись в простой до гениальности план уничтожения врагов.

— Сестра! — закричал он в третий раз во всю глотку.

На этот раз в коридоре раздался стук каблучков и топот охранников. Когда дверь в палату открылась, Паук уже взял себя в руки.

— Еще раз оставишь парашу, заставлю вылакать прямо из миски, — тихо произнес он, холодно глядя в глаза испуганной медсестре. Затем повернул голову к охранникам:

— Бая и Мозга ко мне к семи часам. Свободны, быки.

Бая разыскали в спортивном зале. Он помчался в больницу, пряча на ходу пистолет в карман тренировочных брюк. Теперь почти килограмм металла болтался где-то возле колена. Андрею Яковлевичу Буркову приходилось придерживать штаны за резинку. Когда он, растрепанный и потный, вбежал в палату, обнажая в оскале неполный комплект желтоватых зубов, у кровати больного уже стоял Мозг. Артур Александрович Кнабаух расположился в изножье кровати и многозначительно молчал. Он был гладко выбрит и элегантен. Кожаное пальто с меховым воротником сидело безупречно. На шум в дверях Мозг даже не повернулся. Лишь сокрушенно покачал головой и чуть заметно развел руками — мол: «Я же говорил».

Вид все еще живого пахана и пантомима Мозга резко испортили Андрею Яковлевичу настроение.

— Ты чё руками водишь, умник?! — Бай поправил штаны, и ручка пистолета невзначай высунулась из кармана. — Ты чё башкой трясешь? А?

Он сделал шаг в сторону Мозга. Тот чуть повернул голову. С выражением глубокого презрения Кнабаух оглядел соперника и тихо произнес, почти прошипел:

— Вы бы хоть с хозяином поздоровались... спортсмен.

Тот остановился, решая, что делать. С одной стороны, не хотелось слушать эту гниду. С другой — не поздороваться с шефом — тоже вроде «западло». Решение рождалось полминуты.

— Здравствуйте, — наконец буркнул Бай и тут же снова понес:

— А ты чё башкой трясешь?! Я не понял?

— Когда, позвольте спросить, вы, разрядник, вообще что-нибудь понимали? — невозмутимо отозвался Кнабаух.

И в этот момент Паук поднял руку. В комнате мгновенно воцарилась тишина. Такая, в какой и подобает решаться судьбе больших денег. Преемники замерли у кровати умирающего шефа — внешне разительно несхожие, но одинаково сильные и опасные. Как крокодил и змея. В случае смерти хозяина оба имели равные права на его место. Пахан в последний раз прикинул, как половчее прихватить их с собой. А заодно и негра, чтобы не шаманил где попало.

Ход жутковатых мыслей прервало выпавшее, наконец, из штанов Бая оружие. С неприятным треском, пистолет «Макарова» ударился о кафельную плитку, подпрыгнул, еще раз стукнулся о пол и замер, уставившись стволом на Паука.

«Скоро мне конец», — расценил знамение Паук.

«Скоро ему конец», — внутренне позлорадствовал Бурков.

«Скоро нам всем конец», — зябко передернул плечами Кнабаух.

— От вас кусочек отломился, — сказал Мозг, изображая удивление. — Вы, разрядник, прямо Железный Дровосек какой-то.

— Кто гомосек?! — Бай быстро присел и поднял оружие. — Ты меня не провоцируй, мозготрах. Папа, он меня провоцирует? — Пистолет мешал, и бандит перекладывал его из одной руки в другую, перекрывая ходом ствола почти всю палату.

— Зашхерь волыну (Убери оружие!), урод! — неожиданно громко рявкнул больной пахан.

Все вздрогнули, а Бай от неожиданности снова выронил «Макарова».

— Ну, сука! — он снова присел, хватая оружие, но его остановил жесткий голос Паука.

— Амбец! Не мацай дуру! Присохни в позе и секи сюда! (Хватит! Не трогай пистолет! Замри и слушай меня.)

Тон последних слов гостей озадачил. С Кнабауха на секунду слетела маска скорби. На лице проявилось обычное выражение жестокой сосредоточенности. Бурков напрягся и сжал кулаки.

«Порвут друг друга, падлой буду!» — Паук был доволен. Даже мысли о смерти отошли на второй план. Пахан продолжил кратко и незатейливо:

— Ша, сявки! Общак и кодлу отдакну чисто на отходе. (Короче, холуи. Деньги, принадлежащие группировке, и руководство преступным сообществом передам перед самой смертью...) Двадцать пятого февраля в Пулково приканал черножопый чушок с камнем на канате. Он там один на весь рейс в чернилах. Кто притаранит булыжник и негра — тому все. Второму — от лома уши!

Последние слова застали Бая уже у двери. Пистолет снова лежал в кармане. На этот раз Бурков придерживал его двумя руками. Со стороны это смотрелось неприлично. Как настоящий спортсмен, он улыбался в предвкушении борьбы. Кнабаух остался. В отличие от соперника радости он не испытывал. Умирающий произнес не те слова, которые хотелось услышать. Повисла пауза.

— Мы пошли? — заискивающе спросил Бай.

— Фас, — удовлетворенно ответил хозяин.

Дверью палаты чуть не убило сидевшего за ней охранника. Плечом задев неоткрытую створку, Бурков сорвался за добычей, словно натравленная борзая. Бай со сворой взяли след. Топот нескольких пар ног пронесся по коридору.

— Хана тебе, интеллиген сраный! — Крик и последовавший за ним жуткий хохот наполнили тихую белокафельную обитель.

Артур Александрович стоял и рассматривал «расписанное» тело пахана. Тюремный боди-арт действовал на него всегда одинаково — Кнабаух паниковал. Он представлял, как под кожу входит длинная татуировочная игла, вызывая невыносимую боль. От Паука за километр несло холодом и тюрьмой, а вблизи ощущение становилось просто нестерпимым. В один миг в голове пронеслись жуткие картины: нары и табуреты, привинченные к полу, страшные лица сокамерников в тусклом свете зарешеченной лампочки... Кнабаух стоял и шептал одними губами:

— Господи, только не тюрьма. Что угодно — только не тюрьма. Спаси и сохрани. Господи, от тюрьмы и от сумы... — тут он понял, что его понесло не в ту степь, и замолчал.

— Чего ты там базлаешь? (Говоришь?) — Паук улыбнулся, будто читал мысли. — Ссышь, когда страшно?

От такой проницательности Мозга передернуло. Ему вспомнилось счастливое лицо убегающего Бая, которому, по всей видимости, было все равно, что сума, что тюрьма...

— Вам это надо? — Мозг посмотрел в бледное, как посмертная маска, лицо пахана.

— Фас, — повторил Паук и закрыл глаза.

Кнабаух не торопясь вышел из палаты. Два неприятных молодых человека сидели у дверей, словно выполняя команду: «Сидеть-охранять!».

— Псарня какая-то, — буркнул Артур Александрович и покачал головой. Затем, глядя вслед убегающей стае в спортивных костюмах, задумчиво произнес:

— Типичная ошибка всех спортсменов в нашем деле: думают, что выстрел — это старт, а не финиш.

Кнабаух вышел из больницы, зябко поежился и поднял норковый воротник пальто. Бай уже подбегал к своему джипу.

Открывая дверь, он неловко поскользнулся и несколько раз неуклюже взмахнул руками. В попытке сохранить равновесие ноги засеменили на месте, и конкурент распластался на капоте. Долгожданным болезненным падением пируэт все-таки не завершился.

— Жаль, — тихо сказал себе Кнабаух и досадливо хлопнул по ладони лайковыми перчатками.