Обретение - Кислюк Лев. Страница 30

мне: “ Давайте, вечером я улечу и помогу вам из Москвы по всем вопросам.”

Вопросы я, конечно, подготовил. Свозил его на площадку, познакомил с местными

проектировщиками, а вечером, очередным самолетом отправили в Москву. Боялся он очень

сильно. И не только он. В городе проходила декада белорусского искусства. Приехало много

танцоров, певцов, музыкантов. Ночью был сильный толчок и весь национальный ансамбль

белорусской песни и пляски оказался на улице в полураздетом состоянии. На следующий

день улетели домой.

Началась эпопея восстановления Ташкента. Меня включили в городской штаб, и мне

пришлось очень много работать. Семья жила в гараже, спали в машине. Лев спал на

раскладушке за машиной. Гараж железный, и можно понять, что при азиатской жаре там

было невыносимо душно. Обед я готовил в квартире, а потом приносил его в гараж. Жена

потихоньку начинала ходить. Как говорится, “жизнь налаживалась”. В это время из Израиля

приехал брат мужа маминой сестры. Он приехал с женой, у него в Ташкенте были

родственники. Познакомился с нами и был очень удивлен, что я, советский еврей, работаю

директором завода. Потом рассказывал о военных действиях на земле Израиля, и какое

участие в этом принимает Советский Союз. Все оружие и все инструкторы по военным

вопросам у арабов были советские. Маленькая страна Израиль воевала с арабским миром,

сто шестьдесят миллионов арабов плюс поддержка Советского Союза.

Землетрясение резко изменило жизнь в Ташкенте. Люди жили в палатках, но

мародерства не было. В город ввели войска, ходили вооруженные патрули, и говорят была

команда: мародеров расстреливать на месте. За весь период восстановления города

припоминаю всего один случай мародерства, который был жестоко наказан. Но при всем

трагизме ситуации, было очень много смешных моментов. Например, висит объявление: “

Меняю двухкомнатную квартиру на четырехместную палатку”. Или: “Продаю пианино,

откапывайте сами”. И много-много шуток такого сорта.

Однажды: сижу я в квартире, пришел с работы и ужинаю. Семья уже поела в гараже.

Квартира на пятом этаже. Опять начались толчки. Все выбегают из дома с чемоданами,

детьми и вещами, а я выхожу с бутылкой коньяка и варенной курицей. Смех со всех сторон.

В связи с тем, что кругом были гаражи, а владельцы в основном были авиаторы, то

было очень весело, и почти ежедневно собирались застолья. Комических случаев масса.

Отец жены моего соседа спал на верстаке в железном гараже, а остальные – на раскладушках

и в машинах. Ночью, в полной тишине, в железном гараже с верстака падает мужчина. Звук

такой же как гул при землетрясении. Все выскакивают из гаражей и палаток. Или – мы

спим, и вдруг Ирина ногой давит на сигнал, опять все выскакивают.

Но как-то раз случился очень сильный толчок, около восьми баллов, все были во

дворе и видели, как одна часть дома поднимается не менее чем на полметра относительно

другой, и так волной несколько раз. С крыши летят кирпичи, из-под ног вырывается земля.

Она для нас непроизвольная точка отсчета и вдруг начинает двигаться- жуткое впечатление.

Но вернемся, как говорится, “к нашим баранам”. Завод работает, и неплохо, и мы – на

Доске почета. Проходит время, меня вызывают по очередной “телеге” в комитет народного

контроля республики. Требуют объяснения, куда я девал более тысячи метров брезента,

почему его списал. Автор доноса - бывший главный инженер Афанасьев. В свое время,

когда я обращался к министру то запросил разрешение на повышенный расход брезента. Он

официально это санкционировал. Какие могли быть обвинения? И вот по таким кляузам у

меня побывало более десяти комиссий, и каждая требовала справку. Я, конечно, дергался. Но,

как говорится , “собака лает, а караван идет своей дорогой”.

Мы усиленно занимались строительством домов, и в этом преуспели. К осени их

заселили. Я был счастлив: все-таки три дома по восемнадцать квартир – это довольно

большой успех.

Но жена продолжала чувствовать себя неважно, и ей рекомендовали поменять климат.

Что делать – я не знал. В этот период моя мама уехала в Горький, к жене погибшего брата.

Оля Качура, так звали сноху, была кандидатом медицинских наук и работала главным врачом

кожно-венерологического диспансера Поволжского региона. Мама, будучи в гостях, заболела,

у нее произошел инфаркт. В то время основным лечением было – неподвижный постельный

режим, и я вылетел в Горький.

Отец Оли был генералом, и при жизни он дружил с многими руководителями

области. В этот период председателем Горьковского Совнархоза стал бывший директор

завода “Красное Сормово” Рубинчик. Получилось так, что когда я приехал, в гостях у Оли

находился этот самый Рубинчик. Он предложил мне работу в Горьком, серьезные должности,

а потом, подумав, сказал:

– Езжай в Москву, в Министерство автомобильной промышленности. Там

заместитель министра по кадрам наш, горьковский, фамилия его Горев.

Я поехал в Москву и зашел к Гореву с запиской от Рубинчика. Он попросил меня

заполнить анкету, внимательно ее просмотрел и предложил:

– Пойдешь к Полякову, он назначен директором автомобильного завода в Тольятти.

Это было лето 1966 года. Поляков сразу же поразил меня. В жизни я встретил

третьего великого человека.

Внешне Поляков мне показался очень колоритной фигурой. Высокий – рост более

метра девяносто, несколько сутулый. Ярко голубые молодые глаза. В то время ему было чуть

более пятидесяти лет. С первой минуты чувствовалась сильная воля человека знающего

задачу.

Он прочитал мою анкету, задал несколько вопросов и сразу же предложил работу на

будущем заводе в качестве заместителя директора металлургического производства. Сказал,

что квартира будет в течение трех-четырех месяцев. Беседа с Поляковым мне понравилась.

Он ничего не обещал, сказал, что в Тольятти – все на нулях, единственное – строится

немного жилья.

Начальник службы кадров сидел рядом в кабинете, это был Пастухов Николай

Федотович. Поляков его пригласил, дал необходимые указания. Пастухов сразу же

подготовил письмо на имя Ш. Р. Рашидова с просьбой, на основании решения ЦК КПСС,

отпустить меня работать на Волжский автозавод.

По приезде в Ташкент я согласовал все эти новости со своей семьей и пошел на

прием к Ш.Р. Рашидову. Он переговорил со мной и сказал, что дает добро и что я буду

представителем Узбекистана на Волге, на “АВТОВАЗе”. Конечно, название “АВТОВАЗ”

пришло значительно позже, но я это употребляю, чтобы было понятнее.

Шараф Рашидович определил, что я должен сделать на заводе РТИ, чтобы уйти

красиво и без хвостов. Нужно было достроить дома, закончить все проектные работы по

строительству новых корпусов завода с их привязкой и массу других дел, которые требовали

внимания и больших усилий. Объективности ради, могу честно сказать, что коллектив завода

с сожалением встретил сообщение о моем предстоящим уходе. Многие знакомые

уговаривали остаться. Московское руководство было тоже отрицательно настроено к идее

моего отъезда из Ташкента. Более того, выяснилось что Министерство намечало построить

завод для потребностей “ВАЗа”, и мне предлагали этот вариант - возглавлять строительство в

городе Балаково завода резинотехнических изделий. Впоследствии завод был построен, и я

принимал какое-то участие в этом, но уже с позиции вазовца.

Время шло быстро, начался 1967 год, я активно решал свои финишные дела по

Ташкенту. В июне 1967 года взял билет в поезд до Самары и отправился на новое место. На

вокзале провожали меня человек пятнадцать-двадцать. В вагон заходили и выходили мои

теперь уже бывшие соратники. Поезд тронулся, все начали раскладывать вещи, и на моей