Обретение - Кислюк Лев. Страница 27

второй сорт, и он с нами встречается постольку, поскольку нельзя отказать. Он нам заявил

дословно, что я не смогу работать на заводике в Люберцах, где он был директором, так как у

меня нет достаточного опыта и знаний. Я это проглотил, но Соня не выдержала:

– Ах ты, гнида, Рафаэль сделал из тебя производственника, а ты оказался просто

негодяем и вором. Больше мы тебя не хотим знать, и ты для нас умер.

Бог его покарал за подлость. Когда вырос его сын, то он, как мы потом узнали,

отказался от отца, повторив слова моей жены.

В период моей партийной карьеры, по указанию партии и правительства (так раньше

говорилось), начал создаваться Среднеазиатский Совнархоз. По рекомендации ЦК

Узбекистана меня пригласили туда на должность главного металлурга. Я дал согласие,

посчитав, что это серьезная работа, и что мои знания по литейному производству тут будут

реализованы как нигде, с большой пользой. В жизни все оказалось иначе. Чиновника из меня

не получилось.

Как это было? Одной из главных моих функций на этом поприще являлось создание

баланса литья. Нужно было сбалансировать производство литья чугуна, стали, цветных

металлов и расход всех этих металлов по всем Среднеазиатским республикам.

Изучил отчеты всех заводов и за три-четыре дня составил сводный баланс литья.

Когда принес готовый документ руководству, то с изумлением услышал, что составление

баланса литья требует трех-четырех месяцев кропотливой работы, и я не понимаю, что от

меня требуется. Зная свою квалификацию и полную тупость руководящих чиновников, я

мягко объяснил обстановку и понял, что здесь вряд ли придусь ко двору, а пока, так как

практически не был занят, то решил ознакомиться с промышленностью Средней Азии.

Командировки были интересны не так по производству, как по национальным

особенностям. Будучи в Ашхабаде, познакомился с заместителем начальника

промышленного отдела ЦК компартии Туркмении Сапаром Ниязовым. Он оказался умным и

незаурядным человеком, мы с ним много обсуждали положение в республике, и, конечно, это

делалось в Фирюзе, за хорошо накрытым столом. Что такое Фирюза? Это местечко недалеко

от Ашхабада с собственным прекрасным микроклиматом и соответствующей

растительностью. Раньше там были ставки самых мощных туркменских ханов. Сегодня там

дома и дачи руководства Туркмении. Впоследствии я встречался с Сапар-Мурат Ниязовым

много раз, когда он был секретарем Ашхабадского горкома партии, а затем первым

секретарем ЦК Туркменистана. Выпили мы с ним, вероятно, ведро водки и подружились.

Уже, будучи президентом Туркмении (туркменбаши – отец всех туркмен), он приглашал меня

к себе на работу. Вот такие пируэты делает жизнь. Вместе с Ниязовым мы были на

подземном озере, дело было зимой, а там, на многометровой глубине, было тепло, и мы все

купались. Озеро это очень целебное, и непонятно, почему до сих пор там не создан большой

курортологический комплекс. Мне кажется, приведя в порядок это озеро, ступени, канатную

дорогу и другие элементы сервиса, можно деньги грести лопатой.

Что говорить, у нас полстраны можно использовать для туристического бизнеса, но

нет условий для его надежного развития. Прекрасные места на Волге, в Жигулевских горах,

Байкал, Алтай, Красноярск, Карелия и прочее, прочее, прочее. К сожалению, мы все только

ждем, когда манна небесная сама посыплется. У Леонида Филатова в его комедии

“Возмутитель спокойствия” есть такие слова:

“ Народ устал от голода и жажды,

Но все-таки работать не идет!…

Он свято верит, что с небес однажды

Ему в ладони что-то упадет!..”

Есть сотни способов получать прибыль, но, как говорила моя мама, лень раньше нас

родилась.

Итак, эпопея с Совнархозом для меня бесславно кончается. Я ничего не мог умного

придумать и, тем более, сделать. Чиновничье кресло – не для меня. К моей радости, в один

из дней мне сообщают, что меня вызывает Шараф Рашидович Рашидов. Это известие меня

обрадовало, я подумал, что будут какие-то изменения в моей жизни. В действительности,

было следующее. Рашидов сообщил, что, во-первых, Совнархозы в стране ликвидируются,

во-вторых, в Ташкенте есть завод, который пять лет не выполняет план. Завод союзного

подчинения, но, в принципе, ничего из себя не представляет: объединили маленький завод

пищевой резины и четыре артели. Общая численность – около двух тысяч человек. Задача –

привести этот завод в нормальное состояние, а главное – решить проблемы республики по

формовым резинотехническим изделиям для нужд собственного машиностроения.

Надо отметить, что в тот период главной задачей первого руководителя было

отмазаться от заказов и таким образом сформировать минимальный план. А потом получать

премии за его перевыполнение. Когда я слушал то, что мне поручали, я даже не представлял,

что это такое. Теперь расскажу, что увидел на так называемом Ташкентском заводе

резинотехнических изделий. Название “завод” единственное, что действительно было от

завода. Все остальное был полный “шалман”. Был участок пищевой резины, который, с

большой натяжкой можно было назвать цехом. Сам, с позволения сказать, завод находился

за городом, в поселке Иркин и представлял из себя бывший Дворец культуры (колхозный),

где размещалось производство ковров по следующей технологии: нанесение на клеевую

поверхность ткани рубленой нейлоновой нити в электростатическом поле. Ковры давали

какой-то доход дирекции, но по уровню технологии и организации это было чистая артель.

Кроме того, здесь же находился так называемый цех формовых изделий, где стояло

двадцать восемь паровых прессов “времен Петра Первого”. Условия были ужасные, пар бил

из всех соединений и рабочие без конца травмировались. Рядом был цех по производству

резины на вальцах. Это тоже был анахронизм. Тут же был цех по производству шлангов - в

общем, полный кавардак.

Вместе с тем этот, с позволения сказать, завод подчинялся Москве, Министерству

нефтехимической промышленности, Главку резинотехники. На заводе был и директор, и

главный инженер и все службы. План они не выполняли пять лет, но зарплату получали,

правда, без премий. Перерасход средств был ужасный, что, как я понял, никого не трогало.

Ковры в то время были ходовым товаром, там делались личные деньги. Все остальное - был

просто мираж. Было понятно, что потребуется вся моя фантазия, чтобы что-то здесь

изменить.

Я говорил Ш. Р. Рашидову, что из резины знаю только резинку в трусах и стерку из

школьных лет, но он сказал: “ Ты организатор и имеешь голову, сообрази.”

На заводе директором был Мирон Лейбкинд, а главный инженер Юрий Афанасьев.

Оба эти деятеля попросили меня оставить их на месте. Директор расчитывал на должность

заместителя главного инженера по технике безопасности, а главный инженер предлагал

назначить его начальником одного из цехов. С Мироном я вместе учился, только он – на

химфаке, а я – на мехфаке. Афанасьев - молодой парень двадцати семи лет и инженер-

резинщик. И опять жизнь преподала мне урок: никогда не оставлять рядом с собой

“бывших”. Сразу скажу, что через три месяца я выгнал Мирона, так как он написал на меня

“телегу” в министерство, правительство и профсоюз, что я развалил завод. Мирон работал

пять лет директором, а я всего три месяца. По натуре я довольно вспыльчивый и мог его

покалечить, но, к счастью, сдержался и просто выгнал его в двадцать четыре часа.

Я подозревал, что на заводе кто-то делает личные деньги и на коврах, и на

викельных кольцах, и на шариках. На тех самых цветных резиновых шариках которые наши

дети так любят надувать и запускать в синее ташкентское небо. Доказать это оказалось