Салтыков. Семи царей слуга - Мосияш Сергей Павлович. Страница 57

По отъезде принца Вюртембергского и Гильзена в палатку короля явился брат его Генрих.

— Почему ты сам не поскакал к Берлину? — спросил он.

— Я не могу разорваться.

— Но там же столица и к ней скачут русские!

— У них выбыл из строя главнокомандующий Салтыков, единственно стоящий командир. И кроме того, мне донесли, что на Берлин идет Тотлебен, его мне нечего боятся. Он саксонец, у меня в руках его жена, сын. Так что с ним я смогу договориться. Не думаю, что он там долго задержится, слишком велик его отрыв от своих. Забыл Гаддика? Вошел и тут же удрал из Берлина.

— Удрать-то удрал, но и содрал с города двести шестьдесят тысяч талеров контрибуции. Да и когда это было, три года назад.

— Но я надеюсь, на этот раз Гильзен и принц Фридрих опередят их. Конечно, я допустил ошибку, оставив в кассе Берлина слишком много денег, надо было увезти их с собой.

— Но тогда б остановились фабрики.

— Вот именно. Кто ж знал, что при больном главнокомандующем они решатся идти на Берлин. Я надеялся, что они и из Польши не высунутся.

Тотлебен с помощью казаков перерезал важнейшие дороги, ведшие к Берлину — от Котбуса, Кепеника и Бранденбургские. Покончив с гусарами, он установил между Котбусскими и Бранденбургскими воротами артиллерию, но прежде чем открыть огонь, решил предложить миром сдать город. Вызвав к себе капитана Фафиуса, приказал ему:

— Берите барабанщика и белый флаг, ступайте к Бранденбургским воротам. Скажите, что генерал Тотлебен требует сдать город, в противном случае мы откроем артиллерийский огонь.

Фафиус с барабанщиком отправились к воротам, но скоро воротились ни с чем.

— Ну что вам сказали?

— Нам сказали, что город не сдадут никогда.

Тотлебен подскакал на коне к артиллеристам, крикнул:

— Бейте брандкугелями по королевскому замку и литейному двору!

С первых же снарядов в городе возникло несколько пожаров. Жители бросились их тушить, благо город рассекала река Шпрее с протоками и воды для тушения огня вполне хватало.

Обстрел шел до полуночи и вдруг прекратился. Гренадеры под покровом ночи пошли на штурм Бранденбургских ворот, но взять их не смогли. Были отбиты сильным ружейным огнем.

И снова начался артиллерийский обстрел, но в три часа ночи прекратился — кончились заряды.

На рассвете из города к русским перебежало несколько дезертиров из гарнизона. В основном все они были из военнопленных — французы и русские. Они сообщили Тотлебену, что город готов сдаться, но неожиданно прибыл гонец от короля с сообщением, что к ним идет сикурс. Теперь берлинцы надеются на выручку.

Тотлебен тут же отправил записку Чернышеву: «Граф, со стороны Силезии подходит корпус генерала Гильзена, прикройте меня. И пришлите мне пушечных зарядов, мне нечем бомбардировать город».

Едва за лесом завиделись пруссаки, как Чернышев пустил на них лаву казаков. Панин атаковал во фланг. Прусскому корпусу поневоле пришлось остановиться и принять бой.

Русские действовали наскоками, стараясь не ввязываться в затяжное сражение — чисто казачий прием. Причем налетали то с одной, то с другой стороны. Это раздражало и принца Вюртембергского и генерала Гильзена.

— Они клюют нас как вороны орла, — возмущался принц.

— Орел хоть может улететь. А мы?

Пруссаки, спешившие к Берлину, не взяли с собой ни одного орудия, дабы не замедлять марша. Да и к чему они, если их достаточно в Берлине.

Если днем почти беспрерывно происходили кавалерийские сшибки, то ночью снова начался артиллерийский обстрел прусских позиций.

Русские пушкари, приметив днем основные цели, лупили в ту сторону картечью. Если в это время русские кавалеристы отдыхали, готовясь со светом возобновить атаки, то прусские гусары, спасаясь от визжащей в воздухе картечи, разбегались, прятались и все равно несли потери в людском и в конском составе.

Был ранен в голову и сам Гильзен. Во время перевязки ему сообщили, что русские, пользуясь темнотой, окружают их, и генерал приказал отходить в лес. Еще раньше отвел свою дивизию и принц Вюртембергский.

С рассветом граф Чернышев не обнаружил противника.

На том месте, где были пруссаки, валялись лишь трупы людей и лошадей да бродили кони, потерявшие своих хозяев. Их тут же переловили казаки, для которых это был самый желанный трофей — конь с седлом.

Чернышев с Паниным послали в Берлин офицера с требованием сдать город, но тот вскоре воротился и доложил:

— Ваше сиятельство, генерал Тотлебен уже принимает капитуляцию.

Чернышов с Паниным переглянулись. Панин усмехнулся:

— Наш пострел везде поспел.

— Что он сейчас делает? — спросил Чернышев посыльного.

— Он составляет условия сдачи города вместе с комендантом.

Тотлебен слегка пожурил коменданта генерала фон Бохова за упрямство и предложил для военных самые почетные условия. Все они получали свободный выход из города со своим имуществом и даже с личным оружием. Но выходят незамедлительно, могут с музыкой и знаменами.

— Благодарю вас, ваше превосходительство, — сказал комендант. — С кем имею честь?

— Генерал Тотлебен.

— Я буду помнить о вашем великодушии.

Но когда военные ушли из города, Тотлебен, прибыв в магистрат, поставил перед правлением жесткие условия:

— Немедленно контрибуция четыре миллиона талеров и двести тысяч на войско.

— Но, ваше высокопревосходительство, — взмолился управляющий. — Три года назад приходили австрийцы и взяли всего двести шестьдесят тысяч.

— Если б город сразу сложил оружие. А вы отказались от этого и убили многих моих людей. Мы понесли потери.

— Но это все военные, мы ни при чем.

— Извольте рассчитываться, господа, если не хотите для города еще больших потерь, — пригрозил Тотлебен и приказал дивизионному казначею принять деньги.

— Аш, — обратился Тотлебен к своему секретарю, — добавьте казначею с десяток счетчиков. Один он за неделю не управится.

Прибыли в город и Чернышев с Паниным. К их немалому удивлению, Тотлебен вел себя как диктатор, ничтоже сумняшеся, он приказывал им, как своим подчиненным:

— Генерал Чернышев, вы займетесь уничтожением военных заводов в Шпандау. Вам, господин Панин, я поручаю разрушить пороховые мельницы.

Все это происходило в присутствии берлинцев, и графы Чернышев с Паниным не решились при посторонних возражать нахалу, тем более что тот повторял в принципе приказы главнокомандующего Салтыкова. Доконал Тотлебен их сиятельств последней фразой:

— Даю вам двадцать четыре часа. Исполняйте.

Лицо самолюбивого Захара Григорьевича пошло от возмущения красными пятнами, через великую силу он сдержался, чтоб не обматерить выскочку. Лишь на выходе из магистрата сказал Панину:

— Ты гля, как вспесивелся победитель.

— Черт с ним, пусть тешится, — махнул рукой Панин. — Главное, мы Берлин взяли.

Однако ошибся благодушный Петр Иванович, вскоре по европейским газетам пронеслось сообщение, что Берлин пал перед отважным генерал-майором Тотлебеном. О других генералах ни словечка, ровно их и не было. Ровно это не они уничтожили все оружейные и шпажные заводы, ровно не они не дали королевскому сикурсу разгромить Тотлебена с его гусарами.

Газеты союзников захлестались наперебой: «Герой Берлина — генерал Тотлебен! Пришел! Увидел! Победил!»

Увы, и дотошная старушка История пошла на поводу у газетчиков, прославив Тотлебена именно за этот его подвиг.

Два дня пробыли русские в поверженном Берлине — 29 и 30 сентября 1760 года, — забрав всю королевскую казну, очистив все магазины и арсеналы и уничтожив то, что не смогли увезти. Увы, на четыре миллиона контрибуции Берлин не потянул, наскреб всего полтора и двести тысяч для войска.

Десять дней скакал до Петербурга гонец с ключом от Берлина и радостной вестью: «Берлин пал перед войсками ее величества. Генерал Тотлебен».