Три коротких слова - Родс-Кортер Эшли. Страница 24

Узнав, что миссис Чавес забыла мое приглашение в салоне красоты, где она работала маникюршей, я разозлилась.

– А ну быстро заберите его оттуда! – топнула я ногой.

– Не хами мне! – сурово ответила миссис Чавес.

– Но я должна пойти в эту школу! Иначе все пропало!

– Решать будет твой куратор.

В мой день рождения Виолета Чавес превзошла саму себя: она собственноручно испекла праздничный торт, вставив в вырезанную серединку куклу Барби и украсив получившуюся бисквитную «юбочку» розовой и голубой глазурью. По краю торта в обилии завитушек шла надпись «С днем рождения, Эшли». Это был первый день рождения, который я праздновала по-настоящему.

После застолья Мадлен позвала всех играть на улицу. Она приготовила воздушные шары с водой для игры в «войнушку» и раздала яйца – передавать их друг другу, держа под подбородком. На одной из девочек, Амелии, было красивое платье в клетку, и она пожаловалась: «Хоть бы платье не запачкать».

– Возьми что-нибудь у Эшли на время, – сказала миссис Чавес и вынесла ей полосатую кофточку, ту самую, к которой я пришивала оторванные пуговицы в Лейк-Магдалин.

– Только не эту, – рассердилась я. – Эту мне мама подарила.

– Не будь занудой, – прервала мое ворчание Мадлен и бросила в меня шар с водой.

Они, разумеется, хотели, чтобы я почувствовала себя, как дома, но я знала: рано или поздно их гостеприимство внезапно исчезнет, и мои вещи снова упакуют в мешки для мусора.

Я жила у Чавесов всего пару дней, когда позвонила Мэри Миллер. К телефону подошел Марио и, сказав, что миссис Чавес уехала по делам в город, передал мне трубку.

– Привет, Эшли, как у тебя дела? – спросила Мэри.

– Хорошо. Мне здесь нравится.

– Миссис Чавес скоро вернется? – несколько напряженно спросила она.

– С минуты на минуту.

Я отвечала кратко и торопливо, потому что по телевизору начался мой любимый сериал – «Полный дом». Много позже я узнала, что миссис Чавес не должна была меня оставлять под присмотром несовершеннолетнего, и Мэри поставила органы опеки в известность.

После школы я шла в детский центр «Страна жевунов», но мне там не нравилось: мои школьные подружки туда не ходили, а что толку заводить новых друзей, если я постоянно переезжаю с места на место.

Я неподвижно сидела на качелях, когда вдруг увидела Мэри Миллер, энергично шагавшую в моем направлении.

– А ты можешь взлететь высоко-высоко? – спросила она, усевшись на соседние качели.

Я раскачивалась на качелях взад и вперед, не отрывая взгляда от плывущих по небу облаков, чтобы как-то отгородиться от неприятных мыслей. На вопросы Мэри о школе я отвечала односложно, поминутно ерзая на сиденье.

Мэри замолчала, и я задала единственный важный вопрос:

– Когда я снова увижу маму?

– Ты не будешь с ней видеться.

Голос Мэри звучал одновременно ласково и твердо.

– Почему? – Вопрос застрял у меня в горле, как кость.

– Потому что она не может заботиться о тебе.

– И никогда не сможет? – сдавленным голосом проскрипела я.

– Никогда, Эшли.

Ковыряясь мыском в земле и все еще не в силах отвести взгляд от нависших облаков, я спросила:

– А кто сможет?

– Мы найдем тебе новую семью.

– А Люк?

– Найдем семью, которая усыновит вас обоих.

– И когда это случится?

– Я не знаю, – ответила Мэри, – но это обязательно случится.

Я принялась раскачиваться, с силой отталкиваясь от пыльной земли.

– Какую семью тебе бы хотелось? – спросила Мэри.

Прежде я мечтала лишь о том, как снова буду жить с мамой, в моих мечтах не было ничего иного. Я взлетала все выше и выше, и ветер развевал мои волосы. Внезапно я затормозила обеими ногами и повернулась к Мэри:

– Я хочу большой двухэтажный дом, и чтобы входную дверь охраняли каменные львы, и чтобы мне ни с кем не пришлось делить свою комнату. Еще хочу кровать с балдахином, гамак и кучу мягких игрушек. Хочу, чтобы мне вернули всех моих кукол и еще купили новых, и много-много одежек для них. И для меня тоже. Еще хочу двух собак, и чтобы у них были щенята, – тогда я одного возьму себе.

– А Люк?

– Ладно уж, возьмем и Люка, но пусть живет в будке на улице.

– А каких родителей тебе хочется?

– Любых, лишь бы не таких, как мистер и миссис Шпиц.

Меня отвезли на прием к доктору Вольфи, психиатру. Он задавал мне те же вопросы, что и другие врачи. Печать на дипломе, висящем над его левым плечом, стала удобным ориентиром. Мне было все равно, заметит доктор или не заметит, что я смотрю сквозь него. Даже если он убедится, что я знаю разницу между правдой и неправдой, он мне не поверит. Когда доктор Вольфи спросил, обижали меня приемные родители или нет, я ответила, что нет: ведь он все равно ничего не сделает, даже если узнает про издевательства Шпицев.

– Что ты делаешь, когда тебе грустно? – спросил доктор.

– Читаю Библию.

Мерритам бы понравилось.

– Когда тебе было грустнее всего? – продолжал он.

– Когда я узнала, что больше не увижу маму.

– А чего тебе сейчас хочется?

– Хочу носить туфли на высоком каблуке! – выдала я, чтобы сменить тему.

– Кем ты хочешь быть, когда вырастешь?

– Медсестрой, художником и поэтом.

– Если бы исполнились любые три твоих желания, что бы ты загадала?

– Быть с мамой, жить в хорошем доме и никогда не голодать.

Видимо, этого было достаточно, потому что больше с доктором Вольфи я не встречалась.

Церемонии чопорных адвентистов разительно отличались от мессы в католической церкви Воскресения Христова, где у входа красовалась неоновая вывеска с распятием. Зайдя внутрь, мы опускали пальцы в чашу со святой водой и осеняли себя крестным знамением. Я никак не могла запомнить, какого плеча касаться сначала. Когда мы подошли к церковной скамье, Мадлен подсказала:

– Лоб, сердце, левое плечо, правое, ладони сложить.

Мы то садились, то вставали, то преклоняли колени на подбитую бархатом подножку, и так без конца. Вскоре я выучила «Аве Мария» наизусть. Вообще же мне было скучно, и я думала о своем. Я всматривалась в окаменелые глаза Девы Марии и пыталась понять, какую тайну она хочет мне раскрыть. Когда Дева Мария родила Христа, ей не было и восемнадцати, как моей маме; выходит, мама не такая уж и неправильная. Мою представительницу тоже зовут Мария – Мэри. Может, она послана мне свыше, и у Бога действительно есть предназначение для меня, как считает миссис Меррит.

Я спросила Кайли, подругу Мадлен, почему одни люди ходят в церковь по субботам, а другие – по воскресеньям.

– И те, и другие празднуют день Господень, только по-разному.

– Разве не лучше было бы, чтобы бы все ходили в одну церковь?

– Ты станешь либо президентом, либо террористом, когда вырастешь, – рассмеялась Кайли.

На рождественские каникулы приехала Мерседес, а также дальние родственники Чавесов. С тех пор, как я уехала из Южной Каролины, мне никогда не доставалось столько подарков. Но в этой горе коробочек и коробок не было ничего от мамы. Чавесы подарили мне долгожданную игрушечную пиццерию, однако праздничная суета вокруг елки меня не радовала. Чавесы болтали по-испански, иногда нарочно, чтобы я не поняла, о чем речь. Они отмечали дни своих святых покровителей, но не вспоминали о важных событиях из моей жизни. Они могли часами загорать, отчего их смуглая кожа приобретала глубокий бронзовый оттенок, тогда как я покрывалась веснушками или получала солнечный ожог. Они обнимались при встрече или расставании, но, зная, что я этого не люблю, обходили меня стороной. Я была изгоем – другой расы, другой религии, другой культуры и другой крови.

Тем не менее Мадлен из кожи вон лезла, чтобы мне угодить. Она знала, что я ненавижу «Страну Жевунов», и, если ее курсы заканчивались раньше, забирала меня из школы домой, не дожидаясь, пока миссис Чавес освободится с работы. В сезон клубники Мадлен никогда не проходила мимо торговой палатки с фруктами, не купив мне корзинку сочных ягод.