Рождественский подарок - Бинчи Мейв. Страница 20

Джен открыла кухонный шкафчик и показала ему запас деликатесов и украшений. Она махнула рукой в сторону ярких, блестящих гирлянд и электрических лампочек на елке. Дотронулась до нового торшера, стоящего возле его стула, до занавески на новом удобном карнизе, до медного ящика, в котором лежали дрова для камина.

— Разве я тратила деньги на свои нужды? Я покупала эти вещи для нашего дома. Я не коплю свою зарплату, так же как ты не копишь свою для себя. Я трачу ее на то, чтобы сделать наш общий дом уютнее. Прости, Мартин, я не желаю, чтобы здесь была Тина, которая испортит нам первое Рождество. Я действительно не хочу ее видеть, поэтому я так разнервничалась сейчас. Мне хочется, чтобы были мы втроем, ты, я и Стиви, и чтобы мы просто провели вечер вместе. Неужели это так уж ужасно?

— Тина? К нам на Рождество? Но об этом и речи не было!

— Ах нет, была. Я прочла это в твоих глазах. Ты мечтал, что храбрая Джен, вежливая и уравновешенная Джен, скажет: «Давайте будем цивилизованными людьми и пригласим маму Стиви за наш праздничный стол». Так вот, я ее не приглашаю, и точка.

— Как ты можешь думать, что я хочу позвать Тину сюда?! И это после всех рождественских сюрпризов, которые она устраивала нам со Стиви, после всех ударов в спину, после всей этой лжи! С чего бы вдруг я возжелал снова видеть ее здесь? Я с ней развелся, если помнишь, чтобы жениться на тебе. Потому что именно тебя я люблю.

— Да, но как же Тинино Рождество?

— Она что-нибудь придумает, не волнуйся.

— Я не волнуюсь. Это ты тревожился о том, куда же ей теперь деться. Когда Стиви сидел здесь, ты сокрушался по этому поводу.

— Я действительно был раздосадован. Но, видишь ли, я не все решился сказать в его присутствии…

— Что еще? — забеспокоилась Джен.

— Ох уж эта Тина, она умеет всех расстроить! Сейчас эта история с Рождеством, а в новом году она вообще планирует уехать за границу. Говорит, что там ей обещают более или менее постоянную работу. Мы обсудили, что делать с ее домом. Помощь с выплатой ипотеки ей больше не понадобится. Она, по всей видимости, собирается его сдавать. А еще она сказала, что выплатит нам кое-какую компенсацию.

— Поверю, когда это произойдет.

— Да, я тоже, но самое главное — больше не надо будет посылать ей каждый месяц чек.

— Тебя огорчает, что она уезжает?

— Я переживаю только из-за Стиви. Я думал, он будет скучать. Но сегодня вечером я вернулся сюда и понял, что ему не придется долго тосковать. У него есть дом, уютный дом. Это ты сделала его таким для нас обоих.

— Так почему же ты так расстроен, если сам не будешь скучать по Тине и если думаешь, что Стиви тоже скоро утешится? Почему ты был так подавлен?

— Наверное, я очень скучный муж. Тина от меня сбежала, ты убегаешь на работу по выходным. Я думал, это потому, что тебе со мной неинтересно…

Он был так огорчен, что она опустилась на колени и принялась утешать его.

— Я тоже думала, что я скучная. Я хотела быть светской львицей, как Тина. Но тебя я никогда, ни минуты не считала неинтересным. Клянусь.

Огонь камина освещал их теплым светом. Мартин поцеловал жену.

— Мужчины в самом деле глупые создания, — сказал он. — Нам не приходит в голову, что об очевидных вещах тоже нужно говорить. Ты такая красивая, такая потрясающая. С момента нашей первой встречи я всегда боялся, что ты слишком хороша для меня. Я считал себя всего лишь унылым банковским клерком, да еще обремененным малолетним сыном. И мне не верилось, что ты примешь нас обоих. Я никогда не вспоминаю о Тине, только иногда с облегчением думаю о том, как здорово, что она отдала мне Стиви. Как хорошо, что все сложилось именно так! Мне никогда не приходило в голову вас сравнивать. Никогда.

— Я знаю. — Теперь она пыталась успокоить его.

А он тем временем подбирал слова, чтобы дать ей понять, насколько она ему дорога.

— В моем детстве фильмы были в основном черно-белые, — говорил Мартин. — А когда показывали цветное кино, то вначале всегда писали: «Расцвечено в чудесном “Техниколоре”…» Вот что ты для меня — «чудесный “Техниколор”», наполняющий мою жизнь новыми красками.

Он провел рукой по ее тусклым русым волосам и по бледной щеке, а затем обнял. Джен была одета в серый кардиган и серовато-сиреневую юбку. Мартин поцеловал жену в губы, с которых почти стерлась помада. А потом прикрыл ей веки, не знающие косметики, и прижался губами к каждому из них.

— Ты мое цветное кино, — повторил он снова. — Чудесное цветное кино.

В одной связке

Перевод С. Марченко

Каждую неделю Пенни писала письмо своей подруге Мэгги в Австралию и отправляла его авиапочтой. Каждую неделю она рассказывала о школе, о том, что мисс Холл превратилась в карикатуру на классную даму и что теперь все дети поголовно, а не устойчивые тридцать процентов, как раньше, — малолетние правонарушители. Она писала о родителях, которые питают безумные надежды, что их дочери покорят мир. Трудно жить в стране, которая, кажется, уже целую вечность управляется женщиной-монархом, а последнее время еще и женщиной премьер-министром, считала Пенни. Это заставляет девочек считать, что они могут добиться чего угодно. Такая вера ничем не лучше, чем бытовавшее раньше мнение, что они не могут добиться ничего.

Она писала о том, как летит время: невероятно, но приближается уже пятое ее Рождество в этой школе. Если бы кто-нибудь предрек ей такую судьбу, когда она только получила здесь должность учительницы, она бы не поверила! Разве можно было предположить, что в двадцать семь Пенни будет работать на своей первой и единственной работе, в школе для девочек, в городе, находящемся за много миль от ее дома. Что она будет жить в маленькой обшарпанной квартирке, которую так и не привела в порядок, потому что никогда не собиралась оставаться тут надолго. Она рассказывала о холодных осенних вечерах, когда приходилось стоять, засунув руки глубоко в карманы, и болеть за хоккейную команду, чтобы продемонстрировать свою приверженность «школьному духу», — это ведь так нравилось завучу, отвечающему за проведение игр. Пенни жаловалась, что из одного лишь чувства коллективизма помогает в организации школьных спектаклей и что уже пятый раз, несмотря на полное равнодушие к музыке, будет участвовать в концерте рождественских песен.

Не было нужды объяснять Мэгги, зачем все это делалось: она и так все прекрасно понимала. Она была хорошей подругой, поэтому никогда не задавала лишних вопросов. В своих ответах, также отправляемых авиапочтой, она рассказывала, как преподает в этой глуши, как однажды убила кенгуру и думала, что все придут в бешенство, но на самом деле все ее поздравляли, о том, как пустеет школа в сезон стрижки овец, и о Пите — парне, с котором у нее «де-факто». «Де-факто» значит серьезные отношения с совместным проживанием — это учитывалось при предоставлении австралийского гражданства.

Мэгги никогда не интересовалась, почему Пенни не уволится, если ей все так надоело. Она знала про Джека достаточно, чтобы не спрашивать о нем. В первые дни своего романа Пенни многословно писала о том, как Джек неожиданно и уверенно вошел в ее жизнь. Он был абсолютно убежден, что любит ее и нуждается в ней. Джек был так во всем уверен, что, как Пенни казалось, глупо сомневаться. А ведь было о чем задуматься: во-первых, он женат, к тому же не желает уходить из семьи и хочет сохранить связь с Пенни в тайне.

Джек говорил, что ему нравится веселость Пенни. Он любил в ней все забавное, живое и свободное. Она, по его словам, так отличалась от предсказуемых женщин, которые рано или поздно начинали эгоистично гнуть свою линию… Пенни казалось, что под этим он подразумевает разговоры об ограничении свободы мужчины и о вступлении в брак Поэтому вначале она вообще старалась не касаться этой темы. Она клялась ему, что и сама хочет оставаться свободной, что ей претит одна мысль о каких-либо узах. А теперь уже невозможно менять коней на переправе: не заявит же она ему вдруг, что, как любая девушка после двадцати пяти, мечтает о некоторой стабильности.