Рождественский подарок - Бинчи Мейв. Страница 34

Иногда, когда Кен приходил в спальню, Джудит притворялась, что уже спит, а потом лежала без сна долгие часы, слушая ровное дыхание мужа и громкое тиканье будильника. Два раза она все же потянулась к нему и обняла сильно и страстно. Он еще не успел проснуться, а они уже занимались любовью. Но после этого поговорить тоже не удалось: Джудит заявила, что хочет полежать в тишине. Кстати, интересно, как он объяснил Сильвии то, что до сих пор не рассказал жене. Может, та уже сочла его безвольным слабаком или решила, что он передумал?

Надежды на то, что вся эта история ей пригрезилась, уже не оставалось. В один из дней Джудит столкнулась с Сильвией в парикмахерской. Она новыми глазами посмотрела на это маленькое симпатичное личико, поймала ее озадаченный взгляд.

— Думаю, нам не о чем сейчас говорить, правда? — сказала Сильвия. — Надо подождать, пока все это цивилизованно завершится.

Джудит была не готова к такому диалогу. Если бы была возможность собраться с мыслями, то она ответила бы нечто вроде: «Ждать придется долго». Но вместо этого с каким-то смешным придыханием выпалила:

— Да уж просто ужас, сколько мороки с этим Рождеством! Мы все с ума посходили. Нельзя же так суетиться! После праздников все утрясется.

— Да, безусловно, — согласилась Сильвия не моргнув глазом.

Джудит чуть не умерла, пока ее стригли. Сердце билось так громко, что, казалось, все в салоне должны были слышать.

И вот настал день Рождества. Дом Кена и Джудит был, пожалуй, украшен красивее всех других на улице. И елка у них оказалась самой нарядной. Открытки были развешаны с гораздо большей выдумкой, чем ранее, даже упаковка каждого подарка была доведена до совершенства. Стол ломился от еды, представлявшей собой фантастическое буйство красок. И сервировка была образцовой. На каждом пирожке красовался аккуратнейший защип, рулетики из бекона, подаваемые к индейке, были строго одинаковой формы и размера, все как на подбор, будто солдаты на параде в честь королевы.

В гости приехали отец Джудит и мать Кена. Все ждали начала застолья: оставалось зажечь расставленные на столе свечи и лампочки на елке.

В какой-то момент Джудит очутилась одна в столовой и загляделась на эту красоту. Она замерла, опершись руками о спинку стула. Это, наверное, последнее подобное Рождество. Без Кена она не будет со всем этим возиться. Дети скоро вырастут и покинут родной дом. У них будет своя жизнь, собственные семьи. Конечно, на некоторые праздники они будут приглашать мать. Они все подготовят и украсят к ее приезду, как сейчас все сделано к приезду их с Кеном родителей. Но ее совместная жизнь с мужем сейчас подходит к концу.

И тут на нее навалилась огромная усталость, накопившаяся за последние три недели, когда она тщетно пыталась убежать от судьбы. У нее не осталось сил даже чтобы вытащить индейку из духовки. И уж точно не было энергии для борьбы. Сейчас он мог объявлять ей все, что угодно. Ужасна была сама суть происходящего — он уходит, оставляет ее. После двадцати лет знакомства и шестнадцати лет брака она потеряет этого доброго, родного и близкого человека. Мысль о грядущем одиночестве причиняла невыносимую боль.

Джудит не заметила, как муж вошел в столовую. Все остальные были в гостиной. Они только что развернули подарки и восхищались ими, обмениваясь впечатлениями. Кен подошел и взял жену за руку.

— Пожалуйста, прекрати бегать от меня, умоляю! Побудь со мной всего две минуты, прошу тебя ради всего того, что у нас было в прошлом.

— Хорошо. — Она произнесла это беззвучно, будто выдохнула.

— Так тяжело…

— Да, я знаю, это нелегко.

— Я понимал, что ты все знаешь. От этого мне было еще горше.

Оказывается, это не так уж страшно. Заветные слова сказаны, но они ранили ее не так больно, как она ожидала. Джудит думала, что больнее всего будет слушать, как он ей это объявит. Она пыталась избежать разговора. Но теперь она знала, что самое страшное — это сам факт его ухода. Вот сейчас она навсегда потеряет дорогого друга и любовь всей своей жизни.

— Все это очень печально, Кен, — сказала она просто и без затей. Не обвиняла, не упрекала. Просто констатировала факт.

— Я поступил так глупо, так эгоистично, так жестоко, — отозвался он. — Не знаю, почему так произошло. Может, потому, что я ни на что не гожусь — в работе не преуспел и главой семьи у меня не получается быть. В общем, от меня мало толку. Вероятно, поэтому я пошел на это.

— Думаю, причины сейчас не имеют значения. — Теперь ей было трудно говорить.

— Ты когда-нибудь сможешь простить меня?

— Вероятно, со временем нам придется цивилизованно уладить этот вопрос. Но сейчас мне очень больно. — Она посмотрела на него с тоской.

— Джудит, я так виноват перед тобой.

— Я просто не желала говорить об этом до Рождества.

— А мне отчаянно хотелось объясниться с тобой до праздника.

— Но мне было жалко портить им Рождество, я хотела, чтобы оно прошло идеально, чтобы потом им было что вспомнить…

— А стоит ли им вообще рассказывать, что произошло? Зачем им знать? — спросил он смиренно.

— Но ведь когда ты уйдешь…

— А что, мне обязательно уходить? — снова спросил Кен.

— Ты не хочешь этого? — Джудит посмотрела на него с недоверием.

— Я уйду, только если ты меня выгонишь. И я пойму, если ты так поступишь. Предполагалось, что мы будем верны друг другу. Ты сдержала обещание, а я нет. Я обманул тебя, как же теперь ты сможешь поверить, если я скажу, что у меня с той женщиной все кончено? И что я ужасно жалею о случившемся и жестоко казню себя за то, что причинил тебе боль этим идиотским поступком?

— Ты не любишь ее? Ты не хочешь уйти к ней? — В ее вопросе звучало искреннее удивление. Казалось, что огонь камина запылал ярче и столовые приборы вдруг заискрились от его всполохов, — она натирала эти серебряные ножи и вилки с таким усердием, что у нее чуть не отвалились руки.

— Я не люблю ее. Но ты-то сможешь продолжать любить меня после моей ужасной измены? После такого проявления слабости и эгоизма?

Его большие карие глаза смотрели на нее печально и виновато. Это был тот же взгляд, который она уловила в магазине три недели назад. Ему стыдно и больно, и все же этот взгляд полон любви и надежды!

— Да, я буду любить тебя, — сказала она. — Конечно, буду.

Она обняла Кена, и усталость тут же прошла. Она прижалась к нему сильнее и стояла так, даже когда двери распахнулись и в комнату вошли сын, дочь, ее отец и свекровь.

Пусть видят. Теперь это неважно. На дворе Рождество — можно делать милые глупости, ведь радость и вера вновь переполняют человеческие сердца.

Праздничная суматоха

Перевод И. Крейниной

Суматоха начиналась еще в октябре. У миссис Дойл было столько дел! К Рождеству надо было испечь торты, пудинги, все заранее подготовить, пересмотреть запас продуктов и кулинарные записи, чтобы все было под рукой. Ее детей это просто выводило из себя, особенно когда они выросли.

Вначале мама судорожно искала какой-нибудь давно вырванный из журнала рецепт Теодоры [20] и для этого вытряхивала из кухонных шкафчиков все содержимое. По мере того как она копалась в этой куче, обнаруживалось, что здесь завалялось несколько писем, давно требовавших ответа, и схемы для вязания, которые она бог знает когда обещала дать подругам. Весь дом был перевернут вверх дном, и сам этот разгром служил ежеминутным напоминанием о том, как много еще предстоит сделать.

— Я же подарила ей специальный альбом для рецептов, — вздыхала Бренда, старшая дочь. — И даже разложила в него часть вырезок из газет и журналов. Но она вынимает их из кармашков и снова теряет. Ничего тут не поделаешь!

В собственной квартире Бренды был идеальный порядок — все на местах, все устроено удобно и рационально, так что даже самый маститый специалист по организации рабочего пространства умер бы от зависти. Бренда уж точно без труда нашла бы любой рецепт; и вся корреспонденция у нее была безупречно каталогизирована. Она бы скопировала для матери любой рецепт, но это, как выяснялось, заставляло ту лишь больше нервничать — увидев копию, миссис Дойл с новым энтузиазмом принималась искать оригинал.