Разящий меч - Форстчен Уильям Р.. Страница 24

— «Но что за свет там, в окне? Джульетта, цыпочка, ты — словно солнце».

Пэт, произносивший свои реплики с пафосом и хриплым ирландским акцентом, заставил всех слушающих его янки умирать от смеха. А поскольку иногда он запинался, все дружно подсказывали ему забытые строки, ожидая новых откровений.

— «О Ромео, Ромео, куда же ты подевался, Ромео?»

Боб Флетчер, одетый в наряд русской поселянки, появился на балконе. На голову он водрузил парик из конского волоса, доходивший ему до колен. Зрители разразились дружным хохотом. Боб, не теряясь, приветственно помахал рукой и принялся посылать всем воздушные поцелуи, не обращая ни малейшего внимания на Пэта, который в коленопреклоненной позе взирал на предмет своей страсти.

«Ромео и Джульетта» так полюбились русским зрителям, что некоторые из самых знаменитых сцен многие знали наизусть. И поэтому, когда герои признавались друг другу в любви, не меньше десятка добровольных суфлеров выкрикивали слова в унисон с артистами, говорившими на английском языке.

Сказав наконец все положенное, Пэт вскарабкался на лестницу, удобно прислоненную к балкону, чтобы исполнить легендарный поцелуй. Он закрыл глаза и наклонился вперед, вытянув губы трубочкой, а зловредный Боб тотчас повернулся спиной, подставив влюбленному свою отнюдь не маленькую филейную часть.

Публика впала в истерику.

— Смесь Чосера с Шекспиром, — прокомментировала Кэтлин, держась за живот.

— Как удачно, что Пэт и еще нескольких парней притащили с собой Шекспира, — сказал Эмил между приступами смеха.

Грубоватый земной юмор вряд ли пришелся бы по душе смешанной аудитории дома, в Штатах, хотя пародии на Шекспира были там в ходу, у русских они пользовались необыкновенным успехом, и после каждого действия актеров вызывали на бис.

Следующая сценка была более серьезной — отрывок из «Макбета» в исполнении русских актеров, в котором главный герой представал в образе сумасшедшего боярина. Во время сцены смерти стояла гробовая тишина, зато гром аплодисментов, раздавшийся после того, как его тело утащили, превзошел все ожидания. На поклон вышел Макбет, чью роль исполнял молодой Григорий, прославившийся тем, что сумел-таки в свое время доставить в Суздаль весть о возвращении Эндрю с армией из Рима.

— Когда-нибудь этот мальчик станет вторым Эдвином Бутом, — одобрительно сказала Кэтлин. — Вы видели его игру?

— В Нью-Йорке, — отозвался Эмил. — Хотя мне больше понравился его отец в роли короля Лира.

— Мой отец обожал всех Бутов. — В голосе Кэтлин звучала ностальгия.

— Ну, самый младший мне не очень нравился, — сообщил Эмил. — Очень уж он собой любовался. Этакий позер с сумасшедшинкой в глазах.

— Возможно, чтобы стать актером, нужно действительно быть немного сумасшедшим, — тихо произнес Эндрю. На сцене появились фокусники. Их сначала радостно приветствовали, но фокусы оказались примитивными, давно известными, и вскоре они удалились. После этого показали несколько живых картин, начиная с подписания конституции Руси. За ним последовала постройка железной дороги — все, кто имел к ней отношение, бурно восторгались. Затем перед зрителями предстала сцена убийства сенатора Михаила, предателя. Исполнителя освистали с большим удовольствием. Михаил трусливо дрожал, знамя мерков позади него не оставляло сомнений в том, кому он служит, а русские солдаты делали выразительные жесты, подчеркивающие их презрение. Раздался ружейный залп, Михаил рухнул, зрители разразились воплями восторга. Последней картиной оказалась победа русских над тугарами, скопированная с популярной иллюстрации в газете Гейтса. На сцене в героических позах стояли солдаты, смотря за горизонт, другие валялись вперемешку с телами тугар. Кто-то крутил за кулисами ручку пропеллера, знамена развевались на ветру, — словом, выглядело все весьма значительно. Публика дружно спела «Боевой клич свободы» на русском и принялась хлопать актерам, которые тут же стали подниматься с пола и раскланиваться.

Во втором отделении появился русский хор, исполнивший несколько популярных любовных песен, зрители с удовольствием им подпевали. На смену русским народным песням пришли мелодии, принесенные в этот мир янки. Особенно популярной оказалась известная вещь «Тишина на Потомаке».

Песня показалась Эндрю не совсем к месту в данный момент — на Потомаке все готовились к кровопролитной войне, так что ее можно было воспринимать только как горькую иронию. После «Тишины» настал черед песни «Проходят дни в тоске и одиночестве», и Эндрю заметил, что у многих на глазах выступили слезы.

Рядом с Эндрю в президентской ложе сидела Кэтлин, она не любила такие сентиментальные баллады, но они напоминали о Земле, и он почувствовал, как она сжала его руку.

Проходят дни в тоске и одиночестве;

Тому, о чем мечтали, не бывать.

И лишь молюсь, чтобы скорей война закончилась,

И мы с тобою встретились опять.

Он старался не глядеть на нее, но не мог удержаться. Хор низкими голосами выводил слова на русском, а они с Кэтлин смотрели друг на друга. Однажды она сказала, что никогда не выйдет за него замуж, потому что не хочет вторично потерять любимого на войне, как это случилось с ее первым женихом. Но вышла, и теперь все время жила в страхе за него.

Прошло уже тринадцать дней после двойного полнолуния. Скоро начнется битва. Может быть, они нападут сегодня, когда он наконец-то сумел вырваться домой, но в любом случае военные действия начнутся до конца недели.

— Я люблю тебя, — прошептал он. Это были единственные слова, которые стоило сказать, только это имело значение.

Она прижалась к нему.

— Ты должен вернуться. — Ее голос был едва слышен на фоне хора. — Я не смогу жить без тебя.

Он не ответил, боясь, что у него задрожит голос.

Песня закончилась.

На сцене появился Григорий, одетый в синюю форму полковника Армии Союза. Левый пустой рукав у него был приколот к мундиру. Эндрю неловко поерзал на своем месте и тихонько огляделся. Кэтлин сжала его ладонь, он же постарался отодвинуться как можно дальше от края ложи, чтобы его никто не видел.

Позади Григория на сцене повалил дым, показались языки пламени, на заднике виднелись тени марширующих солдат. Послышался вон нарг — Эндрю вздрогнул, многие в зале закричали, одни от страха, другие от ярости. Раздался треск, воспроизводящий залп мушкетов, громовой удар барабана — выстрел пушки, и звук горна.

В отдалении шло сражение, а Григорий с силой произнес низким, мелодичным голосом:

— «И снова в бой, друзья мои, и снова в бой!» Эндрю почувствовал глубокое волнение, когда молодой человек начал читать из «Генриха V»:

Когда ж нагрянет ураган войны,

Должны вы подражать повадке тигра.

Кровь разожгите, напрягите мышцы,

Свой нрав прикройте бешенства личиной!

У. Шекспир. Генрих V. Акт III, пролог. Пер. Е. Бируковой.)

Его голос звучал все громче и громче, заглушая грохот выстрелов:

— Поселяне!

Вы Русью были взращены, — и вот теперь

Явите мощь свою, нам показав,

Что вы ее сыны. Я в том уверен;

Ведь нет средь вас столь низких, в чьих бы взорах

Теперь огонь не вспыхнул благородный.

Стоите, вижу, вы, как свора гончих,

На травлю рвущиеся. Поднят зверь.

С отвагой в сердце риньтесь в бой, крича:

«Перм с Кесусом за Русь и всех людей!»

(В оригинале парафраз монолога Генриха V из одноименной пьесы Шекспира (акт III, пролог). Кроме второй и последней строк — пер. Е. Бируковой.)

Секунду все молчали, а затем публика разразилась восторженным ревом и аплодисментами. Григорий обратил взгляд к президентской ложе и, дождавшись внимания зала, отсалютовал.

— Ну давай. — Эмил подтолкнул Эндрю, и тому пришлось встать. Колени у него дрожали, а в глазах стояли слезы. Он отсалютовал Григорию и приветствовал собравшихся таким же салютом. Овация, устроенная в его честь, звучала как пушечная канонада.