Разящий меч - Форстчен Уильям Р.. Страница 22

Хулагар кивнул, но ничего не ответил. «А сколько наших воинов останется в степи навсегда?» — подумал Тамука. План был хорош, он сам помогал составлять его, хоть это и было неслыханным нарушением традиций: носители щита никогда не позволяли себе вмешиваться в воинские дела, но даже Джубади одобрил его толковые советы и знание обычаев скота.

— Если оставить в живых хоть одного их них, они завоюют весь мир, — сказал Тамука тихо. Его слова заставили Джубади повернуться к нему.

Хулагар посмотрел на Тамуку и покачал головой, словно предупреждая. Джубади по-прежнему хотел верить, что, подчинив скот, они снова обретут послушных рабов, готовых выполнять приказания, делать грязную работу и кормить орду своей плотью. А орда сможет спокойно продолжать свой бесконечный путь по кругу, сражаясь с себе подобными ради славы.

— Ты слишком много выпил, щитоносец моего сына, — угрожающе прорычал Джубади. — Мы будем сражаться, как я сказал, и победим. Когда мы подчиним, их, они снова станут покорны. Но убить их всех — это значит нарушить весь привычный уклад жизни. Как я сказал, так и будет.

Тамука низко поклонился, проклиная так не вовремя вырвавшиеся слова. Но он знал, что голос щитоносца внутри него, голос, которому он привык повиноваться, говорит правду.

— Я много выпил, — ответил Тамука, — но голос, который звучит внутри меня, — это голос разума, а не вина.

Джубади холодно смотрел на него.

— Я уйду, — сказал Тамука и, склонив голову, спустился с помоста.

Он вышел из юрты на свежий воздух и глубоко вздохнул.

— Мы отправляемся завтра! — прорычал Джубади, и восторженные крики вождей кланов развеяли повисшее в воздухе напряжение.

Тамука прошел между факелами и поклонился на четыре стороны света. Хотя он удалился с достоинством, для стоявших снаружи было ясно, что он сказал что-то, чего не следовало говорить щитоносцу зан-карта. Давать советы кар-карту имел право лишь его щитоносец — Хулагар. Тамуке низко поклонились в соответствии с его высоким положением, но никто не заговорил с ним. Как хранитель щита он внушал благоговение, но сейчас был явно в немилости.

Во время пиров слова гнева были обычным делом. Десятки воинов орды упокоятся навек еще до рассвета — таков порой был результат обильных возлияний. Конечно, гораздо чаще подобные ссоры заканчивались всего лишь разбитыми головами, но когда речь идет о гневе кар-карта, лучше держаться подальше от впавшего в немилость, по крайней мере до тех пор, пока его судьба не будет решена.Он прошел мимо молчащих соплеменников и направился к холму, с которого наблюдал восход лун. До него доносились смех и громкие голоса спорящих и распевающих песни воинов. Степь до самого горизонта светилась кострами.

Тамука чувствовал силу орды, в течение сотен поколений объезжавшей мир. Каждую весну они встречали пиром полнолуния, а потом вновь садились на лошадей и ехали по бескрайней степи. Лишь один момент в жизни орды был еще более значительным — пиршество возле Баркт Ном, когда все собирались у подножия горы и, стоя с факелами в руках, пели, отдавая почести предкам, живущим в вышине, и подбадривая тех еще безымянных мальчиков, которые впервые должны были подняться на гору. Его пробрала внутренняя дрожь, когда он вспомнил, как он тоже стоял на вершине, смотрел на бесчисленные факелы, которые с высоты казались океаном огня, и слушал голоса, эхом отдававшиеся в горах.

На рассвете двадцать пять уменов, в том числе два тугарских, должны были повернуть на северо-запад, а через три дня еще семь отправлялись прямо на север через холмы. Два умена уже переправлялись через проливы на пути к Риму. И наконец, пять уменов были оставлены в резерве, чтобы охранять орду с тыла, на случай, если бантаги решатся на предательство и нападут на союзников.

Такая тактика должна была сработать, потому что других вариантов не было. Если потерять время, к осени в орде начался бы голод. И в таком случае бантаги могли отправиться на север и опередить их на пути по кругу. Поэтому во что бы то ни стало надо было к осени захватить Рим, а потом быстро двигаться на восток.

— Его гнев остынет, носитель щита, его слова — всего лишь власть напитка над разумом.

Тамука обернулся, досадуя, что не слышал, как заговоривший подошел к нему.

— Любопытное звание — «носитель щита», — продолжал Музта, подходя к Тамуке и становясь рядом. На лице кар-карта играла непонятная улыбка.

Тамука ничего не ответил. Он низко поклонился, хотя это был всего лишь кар-карт разбитой тугарской орды.

— Когда я оглядываюсь назад, на то, что произошло, я вижу, насколько полезны такие люди, как ты. Если бы пять сезонов назад кто-то сказал, что мне понадобится советчик, к словам которого я буду прислушиваться, я бы рассмеялся. — Музта покачал головой. — У меня был помощник, но он был воином. — Музта грустно улыбнулся. — Кубата. Он пытался предупредить меня в самом конце, но я не послушал.

— Его имя известно даже у нас, — вежливо ответил Тамука.

— С той минуты, когда он впервые услышал об этих янки, казалось, какой-то внутренний голос говорил ему, что они сделают. Он пытался сказать об этом мне… — Голос Музты дрогнул. — Но я не слышал его…

Тамука ничего не сказал.

— Если бы тогда я прислушался к его словам, орда тугар не потерпела бы поражения.

— И что же он говорил?

— Думаю, в конце он понял, что мы должны оставить их, уйти куда-нибудь, чтобы собрать силы. Возможно, прийти к соглашению.

— Заключить мир? И это советовал герой Орки? -с сарказмом в голосе спросил Тамука.

— Да, это сказал тот, кто обеспечил победу при Орки, — отозвался Музта, глядя на хранителя щита.

— Я был там, — признался Тамука. — Совсем молодым, у меня даже не было лука.

— И кому ты служил?

— Воину, который погиб, защищая карта Барга, командовавшего уменом Юшин.

— Да, они хорошо сражались. — Они погибли все, — холодно сказал Тамука. — Я помню песнь, которую они пели, умирая под градом ваших стрел. Да, кар-карт, я до сих пор помню это.

— И до сих пор ненавидишь нас, — продолжил Музта. — Хотя именно ты на совете трех кар-картов помог прийти к согласию. Но сейчас в твоем голосе я слышу ненависть.

— Еще больше я ненавижу скот, — спокойно прозвучал голос хранителя щита. — Мой господин и весь умен Юшин теперь скачут по небу вместе с предками. Я ненавижу вас за их смерть, но они умерли достойно. А те, кто погиб, сражаясь со скотом? Как они предстанут перед духами предков, какую песнь споют о своей смерти? Сначала скот развратил нас, а теперь убивает.

— Сколько мерков они убили? — спросил Музта. — Пять сотен, самое большее тысячу за прошлую осеннюю кампанию и зимой. Я же потерял семнадцать уменов, семьдесят одну тысячу воинов. Если у кого-то и есть полное право ненавидеть их, так это у меня.

Музта замолчал. Когда Тамука взглянул на него, его лицо было абсолютно бесстрастным.

— Хотя я забыл. Скот убил всех наследников, кроме Вуки.

Тамука посмотрел Музте прямо в глаза. Неужели он подозревает? Неужели слухи о Вуке дошли даже до лагеря тугар?

— Я не чувствую в твоем голосе той ненависти, которую, казалось бы, ты должен испытывать к ним, — произнес Тамука, решив не продолжать тему о смерти братьев зан-карта.

— Я ненавижу их. Уже давно я пообещал себе, что настанет день, когда Кин станет моим гостем на пиру полнолуния.

— И?

Музта покачал головой и улыбнулся.

— Он ничем не хуже командиров Оркона или вашего Вушки Хуш. Это и было моей главной ошибкой.

Я недооценил его и его солдат. В конце концов, сказал я себе, они всего лишь скот. Ты и сам видел, каким фиаско закончился для вас прошлый год: меньше чем за сорок дней они построили флот, который мог сравниться с вашим, они перехитрили вас и вашего скота Кромвеля, когда победа, казалось бы, уже была в ваших руках. Кин победил Кубату, но не забывай, что именно Кубата когда-то победил твою орду, хотя нас и было в два раза меньше.

— Зачем ты мне это говоришь? — спросил Тамука. — Я всего лишь щитоносец зан-карта. Скажи это Джубади, командирам уменов и десятков уменов.