Десятая планета(изд.1945) - Беляев Сергей Михайлович. Страница 88

– Теперь нет. Дела прошлое. Не будем упоминать о нем.

Я увидела, что Грохотов ждет более пространного ответа, и продолжала:

– Вы по-своему отзывчивый человек, Степан Кузьмич… В то утро я спешила к вам рассказать, что случилось ночью в степи. Но когда не застала даже признаков походкой лаборатории, то самые невероятные предположения пришли мне в голову.

Говоря так, я хотела застать Грохотова врасплох. И действительно, он встрепенулся! Спросил:

– Какие же невероятные?

– Что я проникла в вашу тайну… Что вы видели, как я заземляла стержень… Что утром вы пошли в степь, вынули стержень и подумали, как от меня избавиться… Хорошо еще, что вы не направили огненный шар мне в голову, а только сами исчезли, оставив меня в глуши. В новом месте вам уже не могла вредить глупая девчонка.

Грохоток прервал меня раскатистым хохотом:

– А вы не хотели ведь упоминать о прошлом! Слушаю ваши тирады и думаю: ужель, передо мной та самая Татьяна, которой я наедине в глупой далекой стороне в благом пылу….

– Оставим в покое Пушкина в Чайковского, – очень сухо возразила я. – Мне сейчас совершенно не хочется смеяться. Я хочу знать…

– Почему зажглась лампа? Почему сварился картофель? – спросил, все еще улыбаясь, Грохотов.

– Хотя бы это… – вымолвила я, чувствуя, что могу обозлиться.

Но он повертел в пальцах взятый со стола карандаш и шутливо спросил:

– А если тайны нет?

Я призвала на помощь все мое хладнокровие, чтобы не выдать волнения. Я понимала Грохотова. Он хотел что-то внушить мне. Сильно сжав карандаш в кулаке, он произнес мягким, сердечный тоном, который подкупил меня своей искренностью:

– Я затем и пригласил вас сюда, чтобы вы не думали о несуществующих тайнах. Зачастую многое нам кажется тайной. Но путем научного анализа эти загадки скоро разгадываются. Вот, например, один штрих. Он сыграл некоторую роль в моих математических вычислениях…

Грохотов рассуждал непоследовательно. Ага, он не хотел распространяться о тайне! И я пробормотала:

– Ах, как интересно!..

– Не бойтесь, что заведу вас в дебри логарифмов, – полушутя проговорил Грохотов. Он взял со стола старые ведомости, переписанные начисто моею рукой еще там, в степи: – Смотрите, каждую пятерку и каждую девятку вы пишете с такими хвостиками вверх и вниз, что они даже стали мне сниться, честное слово…

Действительно, в школе мне здорово попадало за эти хвостики. Но я никак не могла отделаться от привычки ставить у цифр занятные завитушки. Мне казалось, что так красивее.

– Вернемся к стержневой модели…

Грохотов положил тяжелую руку на синевато-свинцовый футляр.

– Итак, думаете, что я видел вас в степи и утром вырыл стержень?

– Да.

– Ошибаетесь, – тихо ответил Грохотов. – Я должен был уехать по иной причине. Я не выкапывал зарытого вами стержня.

Я откинулась на спинку стула и посмотрела Грохотову в глаза. Мне важно было уловить и понять их выражение. Но глаза Грохотова были непроницаемы. Я могла только удостовериться, что они у него не черные, а темно-карие. Он смотрел на меня, видимо, ожидая вопроса. И я задала его:

– Почему же у вас очутился стержень?

Грохотов быстро ответил:

– Это другой экземпляр модели.

И слегка вздохнул, будто с облегчением. А я подумала, что он ждал от меня другого, более серьезного вопроса. Какого – я не знала и не догадывалась. Только почувствовала, что о трагически погибшем незнакомце, о человеке в кепке и о человеке с медвежьими ногами не надо здесь говорить никому. А тем более Грохотову.

Но он довольно ловко расспрашивал меня о событиях памятного дня. Когда я упомянула про смерть и воскресение Альфы, Грохотов небрежно закурил. За густыми клубами плотного едкого дыма увидела, что глаза собеседника жадно впились в меня. Он жаждал подробностей. Но я ни словом не обмолвилась о медвежьих ногах и не имела охоты высказывать свои соображения.

Грохотов задумчиво поерошил бороду. Глаза его смотрели просто и дружелюбно.

– Вероятно, вы ошиблись… Собака и не думала околевать… Впрочем, если воскрешают людей в клиниках…

Но я молчала. Спорить с Грохотовым не входило в мои расчеты. Полушутя он что-то говорил о причинах мнимой смерти, о летаргическом сне у животных. Шутливый тон у него был тем же самым приемом, что и односложное угрюмое «ага» у Симона в соответствующих ситуациях.

Грохотов опустил голову, и я подумала, что ему надо хорошенько обдумать сообщенные мною факты. Я притворно прикрыла рот рукой, как бы скрывая невольный зевок.

При прощанье Грохотов будто вскользь заметил, что через несколько недель, а может быть и раньше, работа станции здесь свертывается на зиму и мне придется работать в центральном институте.

Грохотов не поднялся, чтобы отпереть дверь. Она сама распахнулась передо мною. Эту небольшую неожиданность я отметила в уме, когда произнесла вслух на прощанье:

– Спокойной ночи.

На площадке меня охватил морозец. Безветренная величественная тишина благостно успокаивала душу.

Мелкие снежинки, будто звездочки, беззвучно падали с неба.

ХV. Как тесен мир!

Стою на небольшой площадке и наблюдаю за показаниями амперметров. На мне серый лабораторный халат. Глаза защищены темными большими очками. Прямо передо мною в долине, покрытой зелеными лугами и крохотными цветущими садами, расположились изящные белые домики, похожие на деревянные игрушки. Впрочем, сейчас все передо мной окрашено в однообразный темно-синий, почти фиолетовый свет.

А наверху над этим поселком медленно сдвигались две большие сияющие луны. Они висели в воздухе на тонких, еле видимых нитях, эти два блестящих металлических шара.

Рука Грохотова рывком включила генератор водяных паров. Густые клубы пара со свистом вырвались из раструбов. Искусственные облака поплыли над поселком, заслоняя от меня прелестную картину.

– Как естественно… не правда ли? – улыбнулся Грохотов и включил напряжение.

Большая линейная молния тотчас же блеснула над поселком, разрывая сгустившиеся низкие облака. Молнии мелькали между металлическими шарами. Раздавался треск и гул, будто Грохотов стрелял из пушки.

И вот одна из молний стремительно ударила в домик. Вспыхнула соломенная крыша. Горели тряпки, смоченные бензином. Сегодня с утра я их нарочно положила внутрь этого домика.

– Возьмите стакан воды и залейте пожар, – распорядился Грохотов, выключая напряжение и раздвигая металлические шары. Потом он принялся диктовать результаты опыта. Испытывалась игрушечная модель новой системы грозозащиты. Часть домиков была снабжена молниеотводами системы нашего института.

Опыт удался. Загорелся лишь тот кукольный домик, который не был оборудован приборами грозозащиты.

– Вот и репетиция для технического фильма, – улыбнулся Грохотов.

Мне нравилось работать в институте. Я узнала, что наша лаборатория лишь часть отдела, изучавшего особенности высоковольтных разрядов. Научные труды института славились мировой известностью, в них был размах и смелость, свойственные только нашим советским ученым.

В нашем большом коллективе процветала хорошая товарищеская дружба.

Отношение ко мне было прекрасное. Елена Федоровна, наш профорг, узнав, что я круглая сирота, не упускала случая сказать мне ласковое слово. Она надоумила меня учиться. С жадностью я принималась штудировать книги. Мне помогала Оля, а иногда Симон. Школьные уроки по физике теперь представлялись мне в новом, интересном свете.

Я знала, что существуют отрицательные и положительные электрические заряды. Отрицательные несут в себе крохотнейшие электроны. Но для меня было откровением, когда я узнала, что электричество есть в каждой отдельной капле воды. Оказывается, в центре капли скапливаются положительные электрические заряды. А равное им количество отрицательных равномерно распределено по поверхности капли. Здесь был ключ к разгадке, почему одни тучи бывают грозовые, источают молнии, а другие прольют дождь – и все.