Десятая планета(изд.1945) - Беляев Сергей Михайлович. Страница 89
Ветер! Вот что делает тучи грозовыми! Ветер ударяет в капли воды, из которых состоят облака! Он разбивает каждую капельку на части. И что же? Наружные частицы, отколотые ветром, несут на себе заряды отрицательного электричества. А оставшиеся внутренние части капель оказываются заряженными лишь положительно. Так ветер разделяет противоположные заряды электричества.
Дождь уносит часть электричества из тучи на землю, и тогда между ними возникают электрические силы, которые, нарастая, могут приводить к образованию молний.
После теоретических занятий в группе лаборанток мне казалось, что я уже знаю многое, почти все…
Но я жестоко ошибалась.
Грохотов не возобновлял разговоров о тайне. Я же старалась казаться равнодушной ко всему, что могло бы показаться ему хотя бы намеком на старые истории со стержнем.
Угрюмо начался октябрь. За окнами лаборатории моросил холодный, скучный дождь. Как обычно, я следила за показаниями аппаратов. Грохотов включал напряжение, и извилистые молнии пролетали между электродами. Я уже так привыкла к опасным опытам, что треск высоковольтных разрядов, подобный пушечным выстрелам, не производил на меня никакого впечатления.
Зажглась желтая лампочка – Грохотов приказывал выключить искровое реле и добавочное сопротивление.
А я зазевалась. Это с моей стороны было очень нехорошо. Ведь меня же совсем недавно приставили к одному из самых замечательных аппаратов новой советской конструкции – к катодному осциллографу. Благодаря ему можно регистрировать все кратковременные и быстропротекающие электрические явления. С помощью электрического луча в нашем осциллографе можно детально изучать явления, протекающие в одну двестимиллионную долю секунды. Конструкция этого аппарата была гордостью нашей лаборатории. Мы и тут оказывались впереди зарубежных энергетиков.
Желтая лампочка меня раздражала. Она напоминала мне другую желтую лампу…
Дело в том, что тайком от Елены Федоровны и от других я все же пробовала держать экзамен в театральное училище. Мне предложили прочитать басню и стихотворение. Почему-то я начала со стихотворения, которое мне очень нравилось и приводило в восторг моих подруг по школе.
«Я угасаю с каждым часом…» – начиналось стихотворение.
Дрожащим голосом произнесла я эту фразу и вдруг забыла, что дальше – какие слова.
Никогда не думала я, что сцена – страшное лобное место. Снизу бьют в глаза отсветы старых, запыленных ламп. За рампой в зрительном зале почти ничего не видно. Полутьма. Кажется, что кто-то балуется, наводит прямо тебе в глаза карманные фонарики. То ли это прожекторы из крайних лож, то ли прибавили освещение в верхнем софите. Мелькнула трясущаяся козлиная бородка, контуры качающихся голов. Послышался наглый смешок, потом кашель.
Меня всегда раздражает нудный кашель в зрительном зале. «Зачем идти в театр, когда надо отлеживаться дома?» – часто и теперь думаю я.
Звуки моего голоса проваливались в зияющую пустоту. Оттуда, будто из бездонной пропасти, раздавался нудный, отвратительный кашель. А я бормочу:
Угасаю с каждым часом…
Моя душа полна тобой…
В это время перед моим лицом и загорелась желтая ехидная лампа.
Почтенный председатель в раздражении нажимал кнопку. Лампа – это сигнал, что, по мнению экзаменаторов, с меня довольно.
Лампа подмигивала, как старушечий глаз с бельмом:
«Ну и угасай!.. Хватит!.. Долой со сцены!»
Да, я жестоко провалилась. Дома ревела, как дура.
А потом как-то забылась в лабораторной работе. Но мечты о сцене не оставляли меня.
– О чем думаете? – раздался строгий голос Грохотова. – На работе не следует мечтать о посторонних предметах…
Я выключила реле, ожидая дальнейших выговоров.
Но неожиданно в лабораторию вбежала Оля.
Никогда раньше я ее такой радостной и возбужденной не видала. Подняв руки, она восторженно крикнула:
– Вернулся! Леонид Михайлович приехал!..
Грохотов сдвинул на лоб защитные дымчатые очки и бросился к дверям.
Но они раскрылись сами собой. В лабораторию вошел человек. Я сразу узнала его. Это был тот самый, кого я оставила мертвым на скамье!..
Что делать? Как мне держаться?
В одно мгновенье события недавнего прошлого ярко и живо промчались в моей памяти. Захотелось, чтобы Леонид Михайлович узнал меня, и я сняла очки. Смотрела, как Леонид Михайлович порывисто обнял Грохотова.
– Все как раньше, – громко сказал он, оглядывая нашу лабораторию. Поздоровался с Олей. – Отлично выглядите. Как загорели в горах!
– Наша вторая лаборантка – Таня, – представил меня Грохотов.
Леонид Михайлович пожал мне руку с рассеянным видом человека, который занят более важными мыслями, чем знакомство с лаборанткой. Рука моя задрожала, и я ждала, что он догадается. Но он меня не узнал. Его голубые глаза смотрели на меня вскользь. Так большой ученый смотрит на предмет, непосредственно не относящийся в данный момент к его работе.
Признаться, это меня немного огорчило. Могло быть и по-другому.
Появлением Леонида Михайловича Грохотов был потрясен и обрадован чрезвычайно. Из фраз, которыми они обменялись, обращаясь друг к другу на «ты», я поняла, что это близкие друзья, давно не видевшиеся. Грохотов стал показывать новые аппараты – электромагнитные и катодные отметчики грозовых разрядов.
– Я ведь с большими новостями, Степан, – произнес Леонид Михайлович, осмотрев аппараты и наши модели.
– Тогда пойдем ко мне и потолкуем, – предложил Грохотов.
Они ушли. А мне казалось, что этот человек с голубыми глазами еще находится здесь, в лаборатории, что он стоит рядом у окна и смотрит на меня.
Оля восторженно шептала, как бы отвечая моим мыслям и безмолвному вопросу:
– Замечательный человек! Мы его зовем просто Леонид. Он не обижается.
– Кто он? – спросила я.
– Работал здесь. Все знает, удивительно… Весной отправился на Север…
Как тесен мир! Вот где пришлось встретиться снова!
Да, я должна напомнить ему о себе, рассказать все. Я сгорала от любопытства узнать, что же произошло с ним в те минуты, когда таинственная рука в черной перчатке передала мне кольцо. Вензель – «ЛМ». Ведь это же «Леонид Михайлович»!
Два приглушенных звонка и вспышки фиолетовой лампы были сигналом, призывавшим Олю и меня в кабинет Грохотова.
Наш шеф сидел в обычной позе за письменным столом.
А Леонид расхаживал по кабинету. Вероятно, он закончил большую речь, что-то доказывая Грохотову. А тот прикидывал вычисления на логарифмической линейке и отозвался:
– Пожалуй, ты прав!
– Не «пожалуй», а или прав, или не прав…
В этот момент вошли мы. Леонид повернулся, сделал рукой быстрый жест:
– Садитесь, девушки. Не люблю терять времени даром.
Тут я заметила Симона, скромно сидевшего в углу. Он молча восторженными глазами смотрел на Леонида.
– Теперь я с вами, друзья, – говорил Леонид. – Нам придется работать над новой темой. Не с линейными молниями, а с шаровыми. Очень кстати, что вы, Симон, занялись изучением нового изоляционного материала. Если удастся то, о чем сейчас говорили, это уже половина успеха. Вы, девушки, извольте взять в институтской библиотеке литературу. Список получите у Симона. На прочтение дается три дня сроку.
– А как быть с аппаратурой по линейным? – спросила я.
– Мы ее передадим вместе с грозозащитной в шестую лабораторию, – быстро ответил Леонид.
Разговор перешел на неинтересные технические детали.
Потом у себя в лаборатории я разговорилась с Олей.
Мы были обе очень довольны, что предстоит работа с шаровыми молниями. Признаться, линейные молнии нам достаточно надоели. Ведь загадка линейной молнии при всей внешней сложности оказалась очень простой.
Путь молнии подобен ручейку, кропотливым трудом пролагающему себе длинную дорогу между бугорков и камней, а не водопаду, бурно низвергающемуся с высот и несущему свои воды по кратчайшему пути.
Лавина электрических зарядов, прокладывающая извилистый путь к земле, называется лидером. Он создает как бы мостик, по которому устремляются заряды из земли по направлению к туче. Их встреча с зарядами в лидере рождает яркие искры молнии.