Ржаной хлеб - Мартынов Александр Игоревич. Страница 18

Через час Килейкин входил уже в кабинет Сурайкина, Живя в одном селе, они месяцами не встречались и сейчас с любопытством окинули друг друга. Килейкин — заметно постаревшего Сурайкина, голова которого стала уже не просто белой, а вроде бы даже подсиненной; Сурайкин — все такого же розовощекого упитанного начальника МСО. Словно бы продолжая разговор по телефону, Килейкин попрекнул:

— Вот и гоняй по твоей милости взад-вперед!

— А ведь и вправду незачем было гонять, — поддакнул Сурайкин. — Ты же, Иван Федорович, местный житель. Давно бы зашел, давно бы все и обговорили.

— Ты что ж, думаешь, у меня больше дел нет? Или в районе один твой колхоз? — Так и не присев, Килейкин раздраженно сказал: — Поехали на площадку — времени у меня в обрез!

Выбранная под застройку площадка — сразу за селом, между речкой и лесом — нравилась Сурайкину, понравилась и Килейкину, подъезды — откуда хочешь, с любой стороны. При полнейшем согласии они вернулись в правление, подписали договор.

— Теперь гони на наш счет деньгу, — поставив размашистую подпись, предупредил Килейкин. — Без денег строительство не начнем.

— Немного переведу, остальной аванс — после уборки, когда получим за хлеб, — ответил Сурайкин, пряча подписанный договор в сейф.

— Не буду возражать, если поставишь магарыч, с почина, — вроде бы пошутил Килейкин, без всякой шутки, выжидательно глядя в глаза Потапу Сидоровичу. Забыл, что и времени у него в обрез, и что шофер его персональной машины в кабине парится.

— А от этого вынужден отказаться, — Сурайкин чуть, приметно усмехнулся. — Извиняй, Иван Федорович, недосуг мне.

4

Дни тянулись жаркие — дышать нечем, ни ветерка, ни прохлады. Посмотришь вдаль — горячий воздух дрожит, зыбится, плывет блескучим шелковистым маревом. Страда подкатила вплотную: ускоренным темпом созрел не только горох, но и другие хлеба стояли сухие, словно воском облиты.

Марило и сегодня. Не слыхать ни щебетанья птиц, ни шороха веток. Куры ходят с раскрытыми клювами, пластаются под тенью в пыли. Попрятались в холодок и собаки, так изленившиеся от сонной одури, что и не гавкнут. Только петухи не опустили свои «кафтаны». Возле дома Кузьмы Кузьмича их собралось четыре горлана, что-то, похоже, задумали: подбоченившись, стоят друг против друга ровным четырехугольником.

Не успел Кузьма Кузьмич с крыльца сойти, как их петух легко взмахнул сильными, похожими на радугу крыльями и загорланил во всю ивановскую; стараясь, он аж до земли наклонил голову, выжимая из себя все, словно желая доказать своим соперникам, какой длинный и красивый у него голос. Умолк, победоносно оглянулся, и тогда старательно запел второй петух; за ним, соблюдая очередность и интервал во времени, третий, а потом уж и четвертый. Петух Кузьмы Кузьмича дождался, когда все пропоют, задиристо хлопнул крыльями по округлым упругим бокам и опять залился, похваляясь своим мастерством.

Кузьма Кузьмич с интересом понаблюдал за петушиным состязанием, но когда петухи пошли горланить по второму разу, Демьянову весь этот «концерт» не то что надоел — насторожил: не на беду ли какую орут?

— Кши отселя! — пуганул он их пустым мешком и направился к складу. Немного пройдя, глянул назад и ругнулся: петухи опять стояли друг против дружки, и горланить снова зачал его Петька.

«Вот ведь семя горластое! Орут и не ведают, что у людей, у хозяев их, как говаривал старшина, завтра начнется генеральное сражение!»

В эти дни у Кузьмы Кузьмича дел невпроворот, иной раз думалось даже, что всю тяжесть по подготовке к уборке он тащит почти один. Другим что? Сказали, когда выходить косить, — косы на плечи и айда — пошел! А ему беспокоиться за всех и за все, даже вот об этом пустом мешке!

На следующий же день после заседания правления Кузьма Кузьмич поехал в Атямар закупить штук пятьдесят кос да в придачу к ним смолянки, бруски, оселки. Пока по селу собирают, да соберут ли еще, они вот — готовенькие! Сражение, как говаривал тот же старшина, нужно подкреплять материально-технической базой. Уж он расстарается, чтобы не подвести Потапа Сидоровича.

В хозяйственном магазине, когда Кузьма Кузьмич спросил косы, продавщица, миловидная молоденькая девушка, с удивлением переспросила:

— Не поняла, дедушка. Что, говорите, хотели купить?

— Косы! Я уж сказал тебе: ко-сы! Не девичьи косы, а те, которыми косят, «вжик-вжик», поняла?

— Вы что, дедушка! — развеселилась девушка. — Часом не из могилы встали? Косы да серпы ищете!

Кузьма Кузьмич обиделся.

— Молода еще со мной так разговаривать! По годам-то во внучки годишься. Я не из могилы, а из колхоза приехал. И мне нужны косы — полсотни штук! Чем зубы скалить, скажи по-человечески: есть они у вас или нет?

— Бывали, говорят, когда-то, — покраснев, начала оправдываться девушка. — При мне ни разу не были.

— Плохо торгуете. Очень плохо.

Кузьма Кузьмич вышел из магазина обескураженный: что теперь делать? «Вот тебе и готовенькие, вот тебе и полста штук! Вот тебе и генеральное наступление!» Про себя он крепенько обложил руководителей торговых организаций да и всех продавцов заодно, но легче от этого не стало, придется возвращаться домой с пустыми руками.

Уже подходя к своей машине, Кузьма Кузьмич вдруг вспомнил про ближайший городок Пичеурск соседней области. Вот там хозмаг так хозмаг, не чета ихнему атямарскому! И сразу взбодрился. Тридцать километров на хорошей машине — не дорога! Сев рядом с шофером, бодро скомандовал:

— Давай жми на всю катушку в Пичеурск!

Дорога была хорошая, доехали любо-дорого.

С биением сердца Кузьма Кузьмич зашел в магазин и молча стал рассматривать здешние богатства, — разного товара было столько, что глаза разбегались. И самое поразительное, в проходе между прилавками навалом лежали косы. Кузьма Кузьмич аж вспотел от радости; не доверяя себе, безучастно спросил:

— А косы у вас есть?

— А как же, есть, — тотчас подтвердил немолодой продавец. — Кое-когда они и сейчас бывают нужны. Вам сколько, одну, парочку?

— Пятьдесят штук.

Продавец, подумав, что усатый старик шутит, переспросил:

— Сколько, сколько? Я не ослышался?

— Да нет! Я сказал: полсотни штук! — тон у Кузьмы Кузьмича был эдакий вальяжный, купеческий.

— Пятьдесят так пятьдесят! — весело сказал продавец и со звоном начал бросать на прилавок косы. Он, видно, обрадовался, что нашелся такой оптовый покупатель залежалого товара, заботливо перевязал, по пачкам, горячо поблагодарил.

Повезет так повезет: Кузьма Кузьмич купил здесь и бруски, и оселки — вот магазин!..

Два дня после этой удачливой поездки косы отбивали, так что над всем Сэняжем звон стоял, насаживали на обструганные скоски — рукоятки, про запас, по настоянию Кузьмича, смастерили десятка три грабель — вдобавок к имеющимся. Пришлось самому проверить и все кузова автомашин, заделывая в них каждую щелочку, — обязанность, конечно, не его, а завхоза, не ко времени заболевшего, а кто надежнее заменит его, если не он же, Кузьмич. А заменить — значит десять раз все и проверить, самому убедиться, иначе душа не на месте будет.

Осуществил Кузьма Кузьмич и свою собственную задумку, не предусмотренную утвержденным парткомом планом агитационно-массовой работы на уборке: испечь ржаной хлеб и в первый день страды вручить его на полевом стане, как издревле положено, на вышитом полотенце, с полной солонкой.

Эрзянки с давних времен славятся мастерством выпечки ржаных хлебов. Директор наперечет знал сельских мастериц и выбрал самую лучшую, что и сейчас не покупает хлеб в магазине, а сама печет. Это была мать Тани Ландышевой. В сумерках, чтоб не заметили, Кузьма Кузьмич принес ей ржаной муки и растолковал, какие караваи надо испечь.

— Кузьма, а зачем это тебе? — спросила старая.

— Ты помалкивай, — предупредил он. — Называется — сюрприз. Давай постарайся и смотри, чтобы об этом — никому ни-ни, ни полслова! Военная, значит, тайна, поняла?