Ржаной хлеб - Мартынов Александр Игоревич. Страница 19

5

Словно накрытое огромным зеленовато-бурым одеялом, гороховое поле раскинулось неподалеку от села на тех самых землях, которые после революции стали называть «Барский лес». Тут, посредине небольшого леска, когда-то жил помещик.

Сюда, к опушке этого леска, по первой заре начали стекаться колхозники, вскоре их собралось столько, будто на ярмарку. Пришли не только молодые, но и старики-пенсионеры, и учителя с учащимися, притащили на всякий случай свои походные аптечки сельские медработники.

На зеленой полянке Таня Ландышева собрала своих комсомольцев, молодежь, они запели «Вирь чиресэ» [12]. Мужики лишний раз, от нетерпенья, проверяли свои косы, пробуя их остроту ногтями, кое-кто размялся взмахом-другим и на горохе. Женщины, перекликаясь, примащивали в роще, в холодке, бутыли с квасом, с кислым молоком, с куском пирога. Плыли, таяли сизые дымки последних папирос, потрескивал хворостом небольшой костерок. Чисто и сладковато пахло пышное лесное разнотравье.

Что же заставило всех так дружно прийти сюда, чтобы день-деньской махать косами? Неужто нечем, кроме как косами, свалить этот горох? Вон сколько стоит наготове на полевых станах комбайнов — сила! В чем же тогда причина? Трудно это объяснить. Сказать, из-за заработков? Вряд ли, — у кого теперь в семье нет денег? Хотя, конечно, и лишний целковый кармана не трет. Все же дело не в деньгах. Давайте-ка лучше внимательно посмотрим на людей — какие они все веселые, светлые, как они подтрунивают друг над другом да посмеиваются, какое у них праздничное настроение! В другом тут причина. Соскучились, истосковались по совместной работе в такой большой семье, как это бывало в первые годы колхозной жизни. Спору нет, и сейчас работают сообща в одном колхозе, однако вот так, в одном месте, всем селом не собирались уже давненько. В общем котле и щи вкуснее. Вместе и поработаешь азартнее, и поешь слаще, и усталость не почувствуешь. Сегодня сэняжцы, словно птицы, собрались в одну дружную стаю!

Разминка не затянулась: с краю поля показались секретарь парткома Радичева и председатель колхоза Сурайкин. Признаться, Потап Сидорович до последнего часа беспокоился: вдруг не выйдут или выйдут совсем немногие? А тут вон что — целая армия, и, непривычно заволновавшись, он прибавил шаг.

Намеревался Потап Сидорович сказать перед народом короткое напутствие, загодя, в мыслях, приготовил его, но тут случилось непредвиденное.

Незаметно для всех заведующий складом Кузьма Кузьмич махнул платком — из лесу, из-за густых кустов вышли две девушки, наряженные в старинные одежды эрзянок, у каждой в руках, на вышитых полотенцах, по ржаному хлебу. По поляне пронесся одобрительный гул, дружные хлопки. Поклонившись всем, девушки преподнесли Потапу Сидоровичу и Вере Петровне золотистые караваи — те приняли их, низко в ответ поклонились. Впервые в жизни Потап Сидорович был растерян.

И — началось.

Первые ряды заняли самые сильные мужики. Рукава у них засучены, ремни сброшены — так рубашки не будут прилипать к спинам, да и ветерок быстрее остудит. Смолянки и бруски у кого в карманах брюк, у кого за голенищами сапог.

Вот передний косец поплевал в ладони, потер их, легко взмахнул косой — раз, другой, и пошел, пошел, в такт взмахам шагая. Под косой словно и не охапки густого гороха, а гроздья винограда ложатся в высокие рядки. Закачались, словно лебеди, за ведомым и остальные.

Эх, давно не было в теле такой сладкой истомы! Заиграл каждый мускул, высоко вздымаются груди! Вот уж первые капли пота из-под волос скатились по щекам; вот первые рубашки полетели на высокие валки; а вот и первые косы уже притупились, зазвенели об смолянки: «Так-сяк, так-сяк!..»

— Лексей, рубашку скинул? Смотри без порток не останься!

— Повеселей размахивай руками-то — пятки обрежу!

— Бабоньки, бабоньки! Помягче стелите валки, вспомните свои свадебные перины!

— Тюмка, а Тюмка! Вроде весной ты здесь горох сеял, потому такой реденький и уродился.

— Я сеяльщиком никогда и не был, я только убираю.

— Ясное дело, ты всегда только к готовенькому!..

Вот кое-кого уже и жажда одолевает. Пойти бы на стан, хватить холодной водички из лагуна, — стан далеко остался, товарищи обгонят…

Выручили ребятишки — учителя надоумили: ведра взяли с кружками и пошли по косарям. Эх, благодать! Попьет косарь, вытрет губы тыльной стороной ладони, поблагодарит и опять — вперед, вперед!..

Потап Сидорович косил со всеми наравне. Хотя он и измотался вконец от этой тяжелой и непривычной работы, но виду не подал. Только к концу дня отложил косу, пошел, радуясь, вдоль валков — на диво много свалили!

Подняв пучок гороха, Потап Сидорович выщелучил один стручок, кинул сухие розоватые горошины в рот, пытаясь разжевать — как стальные… «Завтра же надо пустить подборщик, — устало и довольно подумал он, — завтра же надо начать и вывозку на элеватор. Первая в районе квитанция за сданный хлеб у нас будет…»

На следующий день Таня Ландышева на своем комбайне обмолотила хорошо высохшие вчерашние валки. Первые автомашины с горохом, разнаряженные красными флагами и лозунгами, ушли в Атямар на элеватор. Как Сурайкину и хотелось, первой в районе уборку и сдачу зерна начала их «Победа».

К концу дня к опушке леса подкатила правленческая «Волга». Из нее вышли сам Потап Сидорович, бухгалтер и кассирша. Пока колхозники еще работали, на самом видном месте, под дубом, поставили раскладной стол, покрыли его красным сукном, приготовили счеты, ведомости.

Солнце было уже на закате, когда к походной конторе, с косами и граблями, потянулись колхозники. Правленцы, правда, вчера еще сказывали, что за каждый день прямо в поле платить будут, но многие еще сомневались. Скуповат их Сурайкин, это все знали, при его нраве могут и переиначить…

— Это вот да, елки-моталки! — нахваливал старый Авдей Авдеевич, первым расписавшийся в ведомости и показывая подходящим новые трешки.

— Уж больше некуда, хорошо как! Не выходя из борозды — деньги на кон!

— Не мы в кассу, а сама касса пожаловала к нам! Видали, какой почет? — со всех сторон раздавались довольные голоса.

И не было, пожалуй, веселее очереди, чем эта! Не обошлось и без шуток, иные из них встречались сочувственным хохотом.

— Погодь-ка, я сама получу! — женщина вытолкнула из очереди мужа и сама встала за него.

— Сколько получила — не спрашивай. На вот тебе на сигареты, косой помахивал хорошо, благодарность тебе, — отойдя от стола, говорила мужу другая.

— Эх, братцы мои, воистину летний день год кормит! Вот они — целых двадцать рубликов! Вроде профессор за лекцию, а не Симкин Тюмка! — тряся над головой красными десятками, похвалялся не больно молодой, с рыжей бородкой колхозник.

В самый раз, ко всеобщему удовольствию, и подкатила тут автолавка. Из машины грузно выпрыгнула Дарья Семеновна — жена Ивана Федоровича Килейкина, заведующая сельским магазином. Пышная, в белом халате, она открыла заднюю дверцу машины и начала торговать — покупай, кому что по душе! Мужики сразу же набросились на пиво — вот уж подвезло так подвезло! Брали целыми ящиками, несли в холодок, под зеленый шатер и, рассевшись вкруговую, тянули, смакуя, прямо из горлышек.

— Не работа — настоящий праздник! Спасибо Потапу Сидоровичу — уважил!

Женщины — хозяйки — приглядывали и покупали в автолавке то, что по дому нужно: детские платьица, рубашонки, ботиночки, мыло, чай, сахар… И безошибочно находили своих благоверных под любой березой.

— Хоть губы намочить-то оставили нам? Или уж все выглохтили?

— Ждали-ждали вас, — оправдываются мужики и, сочувствуя друг другу, переглядываются: и тут не скроешься, хоть где разыщут!

По опушке шум-гам, разговоры все оживленнее. Иным пиво уже кажется вроде кваса. Они пошушукаются, посоображают да и пошлют к автолавке кого побойчее. Вот и Тюмка Симкин заискивающе подкатывается к продавщице: