Ржаной хлеб - Мартынов Александр Игоревич. Страница 24

На Ландышеву Захар Черников озлился еще и потому, что унизила его при всей бригаде, при той же Дуське. Ну нет, такого простить нельзя! На минуту задумавшись, он решительно написал: «В райком КПСС. Отдел пропаганды и агитации».

И сам подивившись запалу, без передыху накатал четыре страницы — о том, что было, и о том, чего не было на ржаном поле колхоза «Победа». «Ничего, ничего, немного заострил, так и надо. Пусть эта Танька попробует опровергнуть указанные факты, пусть выкручивается — свидетелей почти что не было, а комбайнеры… А что комбайнеры? Они и подтвердят. В конце концов при них же она нагрубила и сорвала концерт!..»

В порыве своего мстительного вдохновения Черников с ходу написал о том же и заметку в районную газету. «Жди там, когда в райкоме, да в такое время, обратят внимание на сигнал. Для редакции же такому острому критическому материалу цены не будет. Через газету всему району покажу подлинное лицо этой выскочки! Напечатают — и в райкоме пошевелятся. Пусть весь район узнает, кто такая Ландышева и кто такой Черников, что я хотел сделать и куда гнет Танька Ландышева», — удовлетворенно размышлял Захар, вкладывая состряпанные доносы в конверты.

Закончив дела, Захар с удовольствием потер руки, хотел было о чем-то спросить Зину, но вспомнил: он же выгнал жену! Теперь это ему показалось еще лучше — некому нудить и пилить, словно тупой пилой. Из тайника он вытащил чекушку, которую на днях припрятал, выпил за удачно завершенное дело, закусил остатком огурца и прямиком отправился к Дуське.

Утром чуть свет, чтобы никто не заметил, — на рожон лезть тоже незачем, — он вышел от Дуси, сходил на речку искупаться и вскоре уже был у Горки-баяниста. Тот еще спал.

— Все дрыхнешь? Ну-ка, быстренько вскакивай! Дело есть срочное, — Захар стянул с друга одеяло.

— Или опять что стряслось? — протирая кулаками глаза, недовольно спросил тот. — Что так рано?

— Ха, рано! Я вот всю ночь глаз не сомкнул, все сочинял депеши, а ему рано! Ну-ка, наложи-ка свою лапку под этой бумагой. — Захар положил перед ним письмо в райком. Заметку он хотел пустить под своей подписью — нечего славу делить пополам с кем-то там, — так ему и Дуся посоветовала, а она девка не промах.

— Что за бумага? Надо бы хоть взглянуть на нее, — засомневался баянист.

— Ты что, мне не веришь? — осерчал Черников. — Ландышева сорвала мероприятие? Сорвала. Можно сказать, при всех опозорила и прогнала. Надо по такому безобразию ударить? Безусловно! Только политически слепой дундук не может понять то, что допустила эта цаца, за которой ты бестолку приударить пытался!

Горка засопел, протянул пятерню.

— Если так, давай ручку.

— Так бы и надо, без увертюры.

Получив нужную подпись, Захар предупредил, чтобы тот пока помалкивал про жалобу: придет время — она сама заговорит о себе. И, уходя, строго наказал дружку не опаздывать на работу: сегодня очередной выезд в колхозы, по работе комар носа не должен подточить!

В отделе пропаганды райкома не было ни души, письмо пришлось оставить в приемной первого секретаря.

Зато в редакции заметку и самого Захара встретили с радостью — срыв концерта расценили как ЧП, неслыханно — секретарь комсомольской организации прогнала с поля агитбригаду! «Срыв концерта во время уборки — это срыв самой уборки!» — веско сказал ему молодой сотрудник. «Надо покрепче ударить по тем, кто в такое горячее время идет против культурной работы и культурного отдыха тружеников полей!» — еще резче, определенней сказал второй сотрудник. Настроение Захара Черникова взмыло вверх. Он чувствовал себя почти известным фельетонистом и уже не сомневался, что за принципиальную партийную критику его в райкоме похвалят.

Домой Захар вернулся в полдень — Зины не было. «Вот и поживи с этой ведьмой, — возмутился он. — Ни щей тебе не сварит, ни котлет не нажарит, баба бескультурная!»

Он еще не знал, что Зина уже никогда к нему не вернется. Чертыхаясь, пошарил в чулане, выпил прокисшего молока и ушел — надо отправляться с агитбригадой в колхозную глубинку…

А Зина все это время находилась у своей хорошей знакомой, с которой вместе работала в кинотеатре. Жила она на противоположной стороне улицы, неподалеку. Из окон ее дома хорошо просматривалась квартира Черникова. В эти окна вчера вечером Зина и видела, как Захар вышел из дома и куда направился. Она знала: муж дома не ночевал.

Ни с кем, кроме Тани Ландышевой, не делившаяся своими семейными невзгодами, она, что называется, исповедалась перед этой молодой и тоже не больно везучей женщиной; та в ответ рассказала ей, что Черников уже был женат, об этом, оказывается, знали многие в Доме культуры, не знала одна Зина. Горькая новость укрепила ее решение: пусть будет, что будет, только она больше не станет жить с этим подлецом!

Утром, с помощью приютившей ее женщины, Зина собрала чемодан и с попутной машиной уехала в Сэняж.

4

Это стало уже обычаем Веры Петровны: прослушать утром по радио последние известия и просмотреть свежие газеты и попутно отметить карандашом, о чем нужно потолковать с людьми.

Точно так же она поступила и сегодня, начав, как всегда, с районной газеты. На второй странице сразу же бросилась в глаза заметка под рубрикой «Острый сигнал», с крупным заголовком: «Как сорвали концерт».

«Теперь, когда на колхозных полях… культурно-массовая работа…» — не особо вникая, прочитала она начальные абзацы и вдруг словно налетела взглядом на фамилию Тани Ландышевой. Что, что?

«…На полевой стан колхоза „Победа“ наша агитбригада подъехала тогда, когда комбайнеры отдыхали после обеда. В это время мы и хотели показать специально подготовленный для тружеников села концерт. Концерт по вине секретаря колхозной комсомольской организации Т. Ландышевой не состоялся. Воспользовавшись тем, что на току не было ни председателя колхоза П. С. Сурайкина, ни секретаря партийной организации В. П. Радичевой, она запретила давать концерт, огульно обозвала участников агитбригады халтурщиками. Нас удивляет!..»

Вера Петровна была ошеломлена: ведь это вранье, с самого начала! В тот день во время обеда она сама там была, рассказывала, как среди комбайнеров идет соревнование. Да и ушла с крытого тока тогда, когда все комбайны работали. Никакой агитбригады там не было, никакой Черников там не появлялся. Зачем же этому Черникову понадобилось клеветать на лучшую комбайнерку колхоза?..

Вера Петровна скоренько собралась, поехала на третье поле, где работала Таня Ландышева. Всю дорогу размышляла об этой скандальной заметке, прикидывая так и эдак и не находя никакого объяснения. «Если уж напечатали, то, безусловно, неспроста, все равно что-то там произошло, — понимала она. — Но почему об этом никто мне не сказал. Почему не было никаких разговоров об агитбригаде? Выходит, и в правлении никто не знал? Не могла Таня ни с того ни с сего запретить концерт. Секретарь комитета косомола, культурная, начитанная девушка — нет, что-то не так! Знает ли сама Таня про эту заметку?»

В это же утро «Острый сигнал» прочитали и в райкоме партии. Заметку встретили по-разному. Одни, не придавая особого значения, посмеялись: «Ну и девка — огонь!» Другие искренне возмущались: «Неслыханно — сорвать концерт на полевом стане! Да за это!..»

Прочитал заметку и секретарь райкома Пуреськин. Прочитал и сразу же вспомнил и Ландышеву и ее выступление на пленуме райкома комсомола и их разговор у него в кабинете. Не узнай он тогда этой симпатичной и откровенной девушки, может быть, и особого внимания на заметку не обратил бы. Теперь же, зная Ландышеву, удивился.

Заведующий отделом пропаганды и агитации болел, Пуреськин вызвал инструктора Шазинова.

— Читал? — Пуреськин показал обведенную красным карандашом заметку.

— Читал, Петр Прохорович. Скандал! Полнейшая безответственность! — от возмущения солидная не по годам лысина Шазннова порозовела.

— Пожалуйста, проверь и напиши короткую докладную.

— Петр Прохорович, автор заметки, товарищ Черников, об этом же написал и в наш отдел, — проинформировал Шазинов. — Письмо подписали и другие участники агитбригады.