Вспять: Хроника перевернувшегося времени - Слаповский Алексей Иванович. Страница 25

Но нет, Илья появился ровно в полночь. Ирина Ивановна тоже спала — потому что спала и прошлой ночью, когда еще ничего не случилось.

Через некоторое время раздался стук в дверь.

Ирина Ивановна, плохо понимая, что к чему, слезла с печи, пошла открывать.

Это был лейтенант Сурьев.

Мать сразу все вспомнила, бросилась в дом, в спальню сына, и вздохнула с облегчением: Илья спокойно спал, ровно дышал, обняв подушку и вдавив в нее щеку. Ирина Ивановна поправила подушку, погладила Илью по голове и пошла обратно к двери. Она была в халате. Как заболел Геннадий, так и перестала спать в ночной рубашке, чтобы всегда быть готовой вскочить к больному мужу. Да и неудобно ей казалось: муж рядом страдает, ничего не может, а она будет рядом в ночнушке блаженствовать, как молодая…

— Чего хотел? — спросила Ирина Ивановна Сурьева.

— Сами знаете, теть Ир. Илья человека убил.

— Если бы убил, он был бы мертвый, а он теперь уже наверняка живой. Ты в больницу позвони, узнай.

Сурьев подумал, что это действительно не помешает. Позвонил в приемный покой, ему сообщили, что Анатолий Столпцов, который поступил накануне вечером убитый, в полночь исчез.

Дежурная говорила спокойным голосом, будто не видела в этом ничего особенного. Видимо, она стала привыкать, что те, кого привозят умирающими или мертвыми, на другой день оказываются здоровы и освобождают койко-места, причем без всякой выписки.

Выслушав это, лейтенант, однако, не усомнился в правильности своих действий.

— Теть Ир, я все понимаю, — сказал он. — Но есть такая вещь: правосудие. Если я его не пущу в ход, завтра все друг друга поубивают.

— А послезавтра все опять оживут, — отмахнулась Ирина Ивановна.

— А если послезавтра не будет? Короче, разрешите пройти.

Ирине Ивановне пришлось посторониться, лейтенант прошел, разбудил Илью, предложил ему одеться и проследовать обратно в отделение.

— А сегодня что?

— Вторник.

— Значит, Анатолий жив! Ведь жив?

— Скорее всего, хотя факт до конца я еще не проверил. Но факт убийства как был, так и остался. Понимаешь. Илья? Так что извини.

Илья пожал плечами, но спорить не стал, начал одеваться.

— Вы что, совсем без ума? — спросила Ирина Ивановна. — Все целые, всё нормально, а вы в отделение опять собрались. Зачем?

— Мне надо протокол до конца составить, а потом, теть Ир, не беспокойтесь, я постараюсь, чтобы Илью под подписку отпустили.

— С какой стати? Убийства же не было!

— Было, теть Ир. А то, что убитый жив оказался, это уже другой вопрос. Может, будет квалифицировано как покушение, это не мне решать, а суду.

— Какой суд, о чем он, Илья? — совсем растерялась Ирина Ивановна.

— Как ни странно, рассуждает он логично, — сказал Илья.

Ирина Ивановна всплеснула руками и, видя, что двух балбесов (так она их мысленно в сердцах называла) не переубедишь, стала наскоро собирать Илье что-нибудь покушать. Заодно и на долю Сурьева добавила кое-что, включая бутылку пива.

— Это вы зря, теть Ир… — начал было лейтенант, но Илья осадил его несокрушимым российским доводом, не переводимым ни на какие другие языки:

— Да ладно тебе!

И Сурьева этот довод мгновенно убедил.

Ирина Ивановна, сдерживая слезы, провожала сына, но вдруг, глянув в сторону, удивилась:

— Илья, а ты куда кровать дел?

— Какую кровать?

— Отцовскую, я вчера притащила из сарая!

— В сарае и стоит. Потому что во вторник там была. Не надрывайся ты, мам, не таскай. Все равно она в сарае окажется, пока папа не оживет. А оживет, она сама по себе в доме будет.

Сурьев присвистнул:

— В самом деле, если все назад и дальше пойдет, дядя Гена вернется! Ну, дела!

Проводив Илью и Сурьева. Ирина Ивановна пошла в сарай.

Действительно, вот она, кровать, сложенная громоздится в углу, накрытая мешковиной от пыли.

Нехорошо.

Нет, что бы Илья ни говорил, а не дело это. Вернется Геннадий, где он будет лежать, на полу?

Ирина Ивановна при этом понимала, что чего-то не может сообразить.

Но умственных сил на то, чтобы копаться в сомнениях, у нее не осталось.

Надо дело делать, а не сомневаться.

И она опять поволокла кровать в дом.

Анатолий же и Анастасия оказались в эту ночь на берегу речки Шашни, то есть там, где начинался для них предыдущий вторник.

Это была тогда романтическая ночь: уехали за несколько километров от Рупьевска, развели костерок на берегу, выпили хорошего вина, Анатолий спел под гитару лирическую песню собственного сочинения, он давно этим увлекался, а потом они пошли в машину Анатолия, где заднее сиденье раскладывается так, что становится не меньше двуспальной кровати. При покупке машины Анатолий об этом отдельно думал.

Вот и сейчас, в полночь, вспыхнул над рекой костерок, возникла машина, возникли Анатолий с гитарой в руках и разнеженно слушающая его Анастасия.

— …золотые листы, — закончил куплет Анатолий, как оно и было в ту полночь. Рассмеялся, поняв, что произошло, и продолжил:

В прошлый раз Анастасия наградила его за это проникновенное пенье поцелуем, они упали на траву и оторвались друг от друга только для того, чтобы торопливо перебраться в машину, где сиденья были уже разложены предусмотрительным Анатолием.

Сейчас не так.

С прищуром глядя на огонь. Анастасия отпила вина и сказала:

— «Чу-щу» пишется через «у». Романс для пэтэушниц.

— Это ты нарочно, — не поверил Анатолий. — Что вообще происходит? Ты помнишь, что меня убили?

— Да? — Анастасия усмехнулась и посмотрела на Анатолия. — А как живой!

— А если бы сегодня наступило не вчера, а завтра? Кстати, о чем вы вчера так мило беседовали с твоим бывшим приятелем?

— О любви, — сказала Анастасия. — Он сказал, что меня любит, а я сказала, что сейчас никого не люблю.

— Совсем никого?

— Папу, маму, себя.

Анатолий налил вина, посмотрел сквозь стакан на огонь. Жидкость искрилась и вспыхивала бликами. Он вспомнил, что в прошлый раз почему-то подумал о своем будущем, которое представилось таким же красивым, искрящимся и переливчатым, как это вино. И, как внезапное опьянение, ударила тогда в голову нестерпимая, до слез, любовь к себе — не только будущему, но и теперешнему. Господи боже ты мой, думал он, до чего же хорошо жить, до чего я хорош, и костер хорош, и вино, и эта девушка. Весь этот мир меня любит, и девушка тоже. И накатил приступ невыносимого желания, которое было тут же утолено. Почему сейчас не так? Это неправильно. Несправедливо.

Анатолий выпил, поставил стакан, положил гитару, подсел к Анастасии, обнявшей руками свои плечи, осторожно, очень осторожно взял пальцами ее лицо, повернул к себе:

— Настенька… Ты просто растерялась. Не думай о времени, к черту все эти перескоки, главное — я тебя люблю, ты меня любишь. Можешь говорить что угодно, я не верю.

— Не загрущу, не отпущу, отыщу, — ответила Анастасия словами его песни.

— Если хочешь, да, не отпущу, — сказал Анатолий и, помня американские лекции о том, что женщина тайно жаждет насилия, которое поможет ей преодолеть собственную нерешительность (лектор, правда, оговаривался, что это не его мнение и он с ним не вполне согласен, а может быть, и не согласен совсем), крепко обхватил ладонями голову Анастасии, прижался губами к ее губам. Она начала отталкивать его. Анатолий терпел, ждал, когда толчки ослабнут и Анастасия честно отдастся страсти, но вместо этого она рванулась назад и упала. Анатолий бросился к ней, Анастасия перевернулась, чтобы встать, но дальше был откос к реке, и она покатилась, пытаясь ухватиться за траву, за кусты. Анатолий побежал за ней, упал, тоже покатился, наткнулся на тело Анастасии у самой воды. Навалился на нее, пытавшуюся встать, увидел под собой ее лицо с растрепанными волосами, испачканное в земле и от этого какое-то первобытно красивое, и сам себя почувствовал вдруг диким охотником, поймавшим добычу и уже в силу этого имеющим на нее право владения.