Белорусские народные сказки - Автор неизвестен. Страница 30
— А мой муж ведь Гром. Он скоро домой придет голодный, как бы тебя не обидел. Полезай в подполье.
Поздно вечером Гром домой пришел:
— Здравствуй, жена. Что это здесь русь-костью пахнет?
— Ах, милый друг, ты по Руси летал-катался и там русского духу набрался. Садись ужинать.
Накормила его, напоила и говорит:
— А ведь брат мой здесь.
— Где он?
— Тут, в подполье.
Гром ногой топнул —доска переломилась.
— Вылезай сюда, будешь гостем.
Иван Крестьянский Сын вылез. Весь вечер они4 пили, ели, гуляли, потом легли спать. Утром Гром на прощанье подарил гостю собачку.
Иван Крестьянский Сын с сестрой и с зятем простился, отправился в путь-дорогу.
Пошел опять за Марьей-красой.
На коня ее посадил и поехали из Кащеева царства.
Кащей домой воротился и спрашивает:
— А где Марья-краса?
— Муж приходил и увез ее,— отвечает челядинка.
Он кинулся в конюшню, спрашивает у трехногого коня:
— Догоним мы Марью-красу?
— Поди ужинай поскорее да садись на меня,— ответил конь. Кащей поужинал, сел на трехногого коня и скоро настиг
Ивана Крестьянского Сына. Отобрал Марью-красу и говорит:
— Другой раз я тебя прощаю, а третий не попадайся. Остался Иван Крестьянский Сын один на пути, на дороге.
Ночь переночевал, наутро встал и опять в Кащеево царство пошел.
Кащея дома не было, он Кащеевых коней оседлал, и третий раз уехали с Марьей-красой из Кащеева царства.
Воротился Кащей, видит: нету Марьи-красы. Он спрашивает трехногого коня:
— Догоним беглецов?
— Поскорей садись на меня, а то уедут.
Вот он на третьего коня сел и скоро нагнал их.
— Ну, теперь пощады не жди, Иван Крестьянский Сын.
И отрубил ему голову, а Марью-красу увез.
Тут сокол полетел к Солнышку, а собака побежала к Грому.
— Нашему хозяину Кащей голову отрубил.
Солнце и Гром пришли, а у Ивана Крестьянского Сына, в черепе уж ворона гнездо свила, яиц нанесла и детей вывела. Солнце и Гром взяли воронят. Просят вороны:
— Пустите наших детей, мы что хочешь для вас сделаем.
— Достаньте живой и мертвой воды.
Полетели вороны и принесли мертвой и живой воды.
Солнце и Гром одного вороненка разорвали, мертвой водой сбрызнули — стал тот вороненок цел. Живой водой сбрызнули — полетел вороненок.
Тут они Ивановы кости собрали, сложили как надо и мертвой водой сбрызнули, кости срослись, и стало тело. Живой водой сбрызнули — он и встал.
— Ах, как крепко я спал!
— Век бы ты спал, коли бы мы тебя не оживили. Поблагодарил их Иван Крестьянский Сын, и тут они распрощались.
Иван Крестьянский Сын опять пошел в Кащеево царство. Кащея дома не было. Он говорит:
— Ты, Марья-краса, меня схорони, а когда придет поганый Кащей, спроси у него: «Где твоя душа находится?»
Она его схоронила. Приехал вечером Кащей, говорит ему Марья-краса:
— Я тут без тебя все думала,' думала и надумала выйти за тебя замуж. Мужа у меня теперь нет, куда мне идти. Только ты мне скажи: где твоя душа находится?
— Моя душа далеко: есть в море остров, на острове дуб, в том дубу дупло, в дупле заяц, в зайце утка, в утке яйцо, а в том яйце и моя душа.
— Боюсь, я, как бы кто про это не узнал да твою душу не достал,— сказала Марья-краса.
— Не бойся, Марья-краса,— кроме меня, туда никто не доедет.— Чтобы туда попасть, надо у Бабы-Яги коня достать такого же, как у меня, а она никому коня не даст.
На другой день уехал Кащей, а Марья-краса рассказала мужу, как Кащееву смерть достать, и напекла ему подорожничков.
Пошел Иван Крестьянский Сын в путь-дорогу. Шел день, другой и третий. Подорожнички все съел, притомился, сел отдохнуть. И напала на него такая туча мух, что глаз открыть нельзя. Стал от них отбиваться и ухватил большую муху с золотыми крыльями. Это была царица над мухами. Говорит она:
— Отпусти меня на волю, я тебе пригожусь.
Отпустил ее Иван Крестьянский Сын. Посидел, отдохнул и пошел дальше. Шел, шел, отощал совсем, вышел на морской берег:
— Дай хоть раков наловлю, поем.
И стал ловить раков. Вдруг ползет рак-царь:
— Отпусти, молодец, моих детей, я тебе за это службу сослужу.
Отпустил раков, пошел в лес и нашел воробьиное гнездо.
— Ну, хоть воробьиных птенцов съем.
А в это время летит старый воробей:
— Не трогай, молодец, моих детей, я тебе за это добром отплачу.
Делать нечего, отпустил он воробьиных детей, а сам от усталости да от голоду еле ноги волочит.
Добрый молодец еще в пути, а солнце уже на закате.
Вдруг он увидал избушку на курьих ножках, зашел он в хату, а там Баба-Яга:
— Здравствуй, здравствуй, Иван Крестьянский Сын, слыхом про тебя слыхала, а теперь привелось глазами поглядеть. Зачем пришел ко мне?
— Пришел просить у тебя коня.
— Можешь выслужить себе коня, только сослужи мне три службы.
Баба-Яга печку затопила, ужин сварила, на стол подала:
— Садись поужинай да слушай меня: упасешь моих кобылиц два дня да сослужишь третью службу — любого коня бери, а кет — голову твою на кол насажу: еще есть один кол без покрышки, как раз для твоей головы место осталось...
После ужина уложила Ивана Крестьянского Сына спать, а сама погнала кобылиц в стойло.
Там кобылиц железными прутьями сечет да приговаривает:
— Погонит вас завтра в поле Иван Крестьянский Сын, я ему сонного зелья в хлеб запеку, как поест он того хлеба да уснет крепко, вы не зевайте, разбегайтесь в разные стороны и так ухоронитесь, чтобы вас он вовек не нашел.
На другой день погнал Иван Крестьянский Сын кобылиц в поле. Час-другой попас, хлеба кусочек съел и задремал. Привалился на траву и уснул крепким, непробудным сном.
Кобылицы разбежались в разные стороны и в такие места схоронились, что ни пройти, ни проехать.
День на вечере, солнышко на закате, проснулся Иван Крестьянский Сын, оглянулся — нет нигде кобылиц. Походил, поискал, не нашел ни одной, сел на камень и горько заплакал:
— Эх, если бы мухи сюда прилетели да кобылиц из кустов ко мне выгнали.
И не успел он сказать, как откуда ни возьмись летят мухи, будто темная туча надвигается. Подлетела к нему муха-царица с золотыми крыльями.
— Стой тут, добрый молодец, а кобылицы около тебя соберутся, и гони их домой.
И столько мух на тех кобылиц напало, не могли они вытерпеть, выбежали на поляну. Тут Иван Крестьянский Сын их собрал и домой погнал.
— Что ты поздно так воротился? — спрашивает Яга.
— С росой-то кобылиц и кормить.
— Ну, ладно, садись ужинать да спать ложись, завтра рано разбужу.
А сама опять погнала кобылиц в стойло.
Сечет их там железными прутьями, приговаривает:
— Схоронитесь завтра так, чтобы не мог он вас найти.
— Да куда нам хорониться. В кустах не было сил утерпеть: мухи одолели.
— А завтра вы ухоронитесь на морское дно, там вас никто не найдет.
На другое утро Иван Крестьянский Сын пригнал кобылиц на луг и пасет. Попас час-другой, хлеба поел и задремал. Лег на траву и уснул крепким, непробудным сном.
А кобылицы кинулись бежать и схоронились на дне моря.
День на вечере, солнышко на закате, проснулся Иван Крестьянский Сын, оглянулся — нет нигде кобылиц. Запечалился, закручинился добрый молодец.
Вдруг откуда ни возьмись рак-царь ползет:
—- Не горюй, Иванушка, найдутся кобылицы. Ты здесь стой, и они к тебе прибегут, а ты садись на ту, которая первая прибежит, и поезжай домой, остальные сами вслед побегут.
Не успел рак-царь сказать, как из моря выскочила кобылица и бежит к Ивану Крестьянскому Сыну. Он на нее вскочил, поехал домой.
Кобылица говорит человечьим голосом:
— Слушай, добрый молодец, нас двенадцать сестриц-кобылиц, шерсть у нас у всех серебряная, грива золотая, на вид мы одна другой краше, но силы в нас никакой нету. Всю нашу силу Баба-Яга от нас берет да в нашего брата кладет. Там стоят разные жеребцы, а ты проси того, который лежит в крайней конюшне, шерсть на нем в клочьях, кожа в коросте, а ты проси себе, добивайся того коня.