Большая книга перемен - Слаповский Алексей Иванович. Страница 6

– Вот именно, – кивнула Лиля.

Друзья не могли понять, то ли она дурачит их, то ли правду говорит. Лиля ускользала, а узнать ее лучше было трудно: после уроков она сразу же шла домой, от общих классных мероприятий откровенно отлынивала, никто не ходил к ней в гости, и она ни к кому не ходила.

Однажды был разговор о ней – без нее.

– На такой девушке жениться нельзя, – сказал Коля Иванчук. – Она всю кровь выпьет.

– А если бы она согласилась, ты бы первый женился, – сказал Валера Сторожев.

– Может быть, – не стал спорить Коля.

– Как это? – не понял Илья. – Сам говоришь – нельзя жениться, а сам…

– Если я говорю, что нельзя, это не значит, что я не могу этого сделать, – многозначительно изрек Коля.

– Такие девушки – на раз, точно вам говорю, – веско сказал Валера.

Его мнение приходилось уважать, он единственный из компании был человеком с опытом: летом у него была неделя отношений с замужней женщиной на даче, с которой он встретился в какой-то рощице, где она собирала грибы, пела и была немножко пьяной, поэтому всё вышло легко. А потом встречались, рассказывал Валера, уже по-настоящему, и она творила такие чудеса, что приятно вспомнить. Осенью же к Валере прибилась соседка-пэтэушница, регулярно забегавшая без проблем, как чаю попить – повозиться в постели, страстно пыхтя. Она, по словам Валеры, ему уже надоела, но друзья не верили: они тогда не могли представить, что такие вещи могут надоесть. Им казалось, что они могли бы возиться в постели с кем угодно сутками напролет. Валера их не разубеждал.

– Лиля выделывается, конечно, но чтобы девушка на раз, это ты загнул, – возразил Илья. – С чего ты взял?

– Опыт. Много строит из себя, а на самом деле… Была у меня одна гимнастка из спортивной школы. Двоюродный брат у меня там футболом занимался, сейчас бросил. Ну, познакомились. Оля ее звали. И она тоже вот так говорила все время: хочу богатого, красивого, с машиной, а остальные в минусе, ни с кем не буду принципиально. Один раз захожу в раздевалку, она там. И больше никого.

– Там общая раздевалка, что ли?

– Нет. Общий коридор и двери налево и направо. В их раздевалку дверь была открыта, я заглянул, она там, – достоверно объяснил Валера. – Захожу, ну, что-то там сказал, не помню, потом еще всякие разговоры, потом обнял ее так, ну, нежно… Деликатно зажал, в общем. Короче, мы там закрылись – и всю ночь. Девочка оказалась, я скажу, еще та. Хрупкая, а так ногами сдавит, что ребра трещат.

Валера рассказал не свою историю, а историю двоюродного брата – как свою. Ему верили: имея в запасе настоящие приключения, он мог спокойно врать и выдумывать новые. Верили и завидовали: каждому хотелось бы остаться на ночь с гимнасткой, и чтобы она так сдавливала ногами, чтобы ребра трещали.

Не показывая, однако, этой зависти, Коля завелся:

– Если тебе так кажется – попробуй! Попробуй, зажми ее! В раздевалке!

– Зачем? И почему обязательно в раздевалке?

– Но она же тебе нравится?

– В общем-то да.

– А я в нее влюбился, ребята, – всерьез сказал Илья.

Сторожев рассмеялся, но тут и Коля заявил:

– Я тоже. Предупреждаю.

– Это как? – не понял Валера. – Морду, что ли, будешь бить, если я к ней подойду?

– Может, и буду.

– Надо по-честному! – сказал Илья.

– Монетку кинуть? – спросил Валера.

– Дурак ты. По-честному это так: прийти к ней и сказать, – предложил Илья.

– Ага. Все трое припремся? – хмыкнул Валера.

– Зачем? По очереди. Чтобы все открыто. А кто каким пойдет, вот тут можно как раз монетку бросить. Нет, нас трое. На спичках. Тянуть будем.

И они тащили спички. Длинная, короче, еще короче.

Первому выпало идти Валере.

Он волновался. Его опыт по сути, ничего не стоил. Да, была полупьяная женщина в околодачном мусорном леске, почему-то в одном купальнике и мокрая, с венком полевых цветов на голове, которая вышла из кустов, увидела Валеру (он рыл червяков для наживки) и спросила:

– А где я?

– Тут наша дача. Вон там. А там Волга, пляж.

– Замечательно. Вы здесь никто не говорите «река», вы все говорите «Волга». Почему?

– Не знаю. Потому что Волга.

– Ну и что. Я живу на речке Дубне, это под Москвой. И когда мы идем купаться, мы говорим: пойдем на реку. И никогда: пойдем на Дубну! Загадка.

Женщина села рядом, чуть не упала, оперлась о его плечо.

– Хожу тут пьяная, опасно, – засмеялась она.

– Да нет, – успокоил Валера. – Тут народ нормальный.

– А тебе сколько лет?

– Шестнадцать.

– А я думала, восемнадцать. Пусть будет восемнадцать, ладно?

– Как это?

– Молчи.

Все было довольно неловко, жарко, потно, бестолково, после чего женщина сказала:

– Быстро иди отсюда, и ты меня не видел.

Никаких повторных встреч и чудес, конечно, не было.

Да и с некрасивой конопатой пэтэушницей, существующей в рассказах как голубоглазая блондинка, вышло заурядно – зашла спросить книгу, узнала, что родителей дома нет и будут нескоро, спросила:

– А ты целоваться умеешь? Мне с парнем завтра встречаться, а у меня не очень с этим. Опыта мало.

– Умею, конечно.

– Научи.

Учил и учился сам. Потом возня, торопливость, ерзанье. Пэтэушница наладилась ходить чуть не каждый день, Валера ее еле отвадил, в этом он не врал.

Но с Лилей совсем другой случай.

И вот Валера пришел к ней.

Лиля удивилась, провела к себе в комнату, Валера успел отметить линолеум на полу с рисунком под паркет, ковры на стенах, золотистые обои в завитушках – сбывшиеся мечты советского выдвиженца и его верной супруги. В комнате Лили тоже были и завитушки на обоях, и ковер с пестрым узором, а также стол с идеальным порядком на нем, а еще кровать, белый тюль на окнах…

Валера собирался предпринять конкретные действия – сесть рядом, взять за руку и так далее. Все-таки кое-что он умел. Но как сядешь рядом, если Лиля устроилась, будто учительница, за столом, стоявшим передом к двери, крутила в пальцах карандаш, смотрела с улыбкой, а Валера то сидел у стены в низком кресле, нелепо выпирая вверх коленками, то ходил, как в классе перед доской. Что-то говорил, Лиля слушала, потом сказала:

– Интересно за вами наблюдать.

– За кем?

– За вами. Вы все похожие. Хотите одного, а говорите про другое.

– И чего я хочу?

– Ну, наверно, сказать, что я тебе нравлюсь.

– Нравишься – и что?

– Ничего.

Валера сел на кровать и сказал:

– Иди сюда.

– Зачем?

– Я не могу так разговаривать. Я нормальный мужчина, – сказал Валера, холодея животом, – я привык, чтобы женщина рядом была. Когда говорю.

Лиля рассмеялась.

– А, ну да. Ты же, говорят, страшный бабник. И как ты это делаешь?

– Иди сюда, расскажу.

– Я хорошо слышу. Нет, правда, у тебя есть женщина?

– Есть, – признался Валера.

– Сколько ей?

– Ей? Тридцать. Или около того.

– Ого. Такая старая?

– Она моложе тебя выглядит, между прочим.

– Красивая?

– Да. И стройная.

Лиля продолжала допрашивать: цвет глаз, цвет волос, умная ли, о чем говорит.

– Ты ее любишь?

– Ну, как… Вообще-то я тебя люблю, – решился Валера.

– Да? А почему тогда с ней?

– Она меня любит. И вообще, это просто… Ну, физические отношения. Ей нравится, мне тоже.

– А со мной, как ты считаешь, могут быть физические отношения?

На этот раз в животе Валеры стало жарко.

– Еще как могут, – сказал он, встал, подошел к Лиле и попытался ее обнять. Обнимать сидящую за столом девушку страшно неудобно. Валера стоял, скособочась, прижимаясь сверху головой, а Лиля сидела и ждала, что будет дальше. Он потянулся губами к ее щеке, Лиля отодвинула Валеру рукой.

– Ладно, хватит. Видно, что можешь. Хотя и стесняешься. Ты вообще красивый, высокий, в моем вкусе, – сказала Лиля.

Живот Валеры крутило, как центрифугу – натурально, без метафор. Ему хотелось в туалет, но опозориться он не мог. Терпел.