Тарас Бульба (иллюстрации Кукрыниксов) - Гоголь Николай Васильевич. Страница 8
высокий человек с одним только глазом, несмотря, однако ж, на то, страшно
заспанным.
– Кто смеет бить в литавры? – закричал он.
– Молчи! возьми свои палки, да и колоти, когда тебе велят! – отвечали
подгулявшие старшины.
Довбиш вынул тотчас из кармана палки, которые он взял с собою, очень
хорошо зная окончание подобных происшествий. Литавры грянули, – и скоро
на площадь, как шмели, стали собираться черные кучи запорожцев. Все
собрались в кружок, и после третьего боя показались наконец старшины:
кошевой с палицей в руке – знаком своего достоинства, судья с войсковою
печатью, писарь с чернильницею и есаул с жезлом. Кошевой и старшины
сняли шапки и раскланялись на все стороны козакам, которые гордо стояли,
подпершись руками в бока.
– Что значит это собранье? Чего хотите, панове? – сказал кошевой. Брань и
крики не дали ему говорить.
– Клади палицу! Клади, чертов сын, сей же час палицу! Не хотим тебя
больше! – кричали из толпы козаки.
Некоторые из трезвых куреней хотели, как казалось, противиться; но курени,
и пьяные и трезвые, пошли на кулаки. Крик и шум сделались общими.
Кошевой хотел было говорить, но, зная, что разъярившаяся, своевольная
толпа может за это прибить его насмерть, что всегда почти бывает в
подобных случаях, поклонился очень низко, положил палицу и скрылся в
толпе.
– Прикажете, панове, и нам положить знаки достоинства? – сказали судья,
писарь и есаул и готовились тут же положить чернильницу, войсковую печать
и жезл.
– Нет, вы оставайтесь! – закричали из толпы. – нам нужно было только
прогнать кошевого, потому что он баба, а нам нужно человека в кошевые.
– Кого же выберете теперь в кошевые? – сказали старшины.
– Кукубенка выбрать! – кричала часть.
– Не хотим Кукубенка! – кричала другая. – Рано ему, еще молоко на губах не
обсохло!
– Шило пусть будет атаманом! – кричали одни. – Шила посадить в кошевые!
– В спину тебе шило! – кричала с бранью толпа. – Что он за козак, когда
проворовался, собачий сын, как татарин? К черту в мешок пьяницу Шила!
– Бородатого, Бородатого посадим в кошевые!
– Не хотим Бородатого! К нечистой матери Бородатого!
– Кричите Кирдягу! – шепнул Тарас Бульба некоторым.
– Кирдягу! Кирдягу! – кричала толпа. – Бородатого! Бородатого! Кирдягу!
Кирдягу! Шила! К черту с Шилом! Кирдягу!
Все кандидаты, услышавши произнесенными свои имена, тотчас же вышли
из толпы, чтобы не подать никакого повода думать, будто бы они помогали
личным участьем своим в избрании.
– Кирдягу! Кирдягу! – раздавалось сильнее прочих. – Бородатого!
Дело принялись доказывать кулаками, и Кирдяга восторжествовал.
– Ступайте за Кирдягою! – закричали.
Человек десяток козаков отделилось тут же из толпы; некоторые из них едва
держались на ногах – до такой степени успели нагрузиться, – и отправились
прямо к Кирдяге, объявить ему о его избрании.
Кирдяга, хотя престарелый, но умный козак, давно уже сидел в своем курене
и как будто бы не ведал ни о чем происходившем.
– Что, панове, что вам нужно? – спросил он.
– Иди, тебя выбрали в кошевые!..
– Помилосердствуйте, панове! – сказал Кирдяга. – Где мне быть достойну
такой чести! Где мне быть кошевым! Да у меня и разума не хватит к
отправленью такой должности. Будто уже никого лучшего не нашлось в
целом войске?
– Ступай же, говорят тебе! – кричали запорожцы. Двое из них схватили его
под руки, и как он ни упирался ногами, но был наконец притащен на
площадь, сопровождаемый бранью, подталкиваньем сзади кулаками, пинками
и увещаньями. – Не пяться же, чертов сын! Принимай же честь, собака, когда
тебе дают ее!
Таким образом введен был Кирдяга в козачий круг.
– Что, панове? – провозгласили во весь народ приведшие его. – Согласны ли
вы, чтобы сей козак был у нас кошевым?
– Все согласны! – закричала толпа, и от крику долго гремело все поле.
Один из старшин взял палицу и поднес ее новоизбранному кошевому.
Кирдяга, по обычаю, тотчас же отказался. Старшина поднес в другой раз.
Кирдяга отказался и в другой раз и потом уже, за третьим разом, взял палицу.
Ободрительный крик раздался по всей толпе, и вновь далеко загудело от
козацкого крика все поле. Тогда выступило из средины народа четверо самых
старых, седоусых и седочупринных козаков (слишком старых не было на
Сечи, ибо никто из запорожцев не умирал своею смертью) и, взявши каждый
в руки земли, которая на ту пору от бывшего дождя растворилась в грязь,
положили ее ему на голову. Стекла с головы его мокрая земля, потекла по
усам и по щекам и все лицо замазала ему грязью. Но Кирдяга стоял не
сдвинувшись и благодарил козаков за оказанную честь.
Таким образом кончилось шумное избрание, которому, неизвестно, были ли
так рады другие, как рад был Бульба: этим он отомстил прежнему кошевому;
к тому же и Кирдяга был старый его товарищ и бывал с ним в одних и тех же
сухопутных и морских походах, деля суровости и труды боевой жизни. Толпа
разбрелась тут же праздновать избранье, и поднялась гульня, какой еще не
видывали дотоле Остап и Андрий. Винные шинки были разбиты; мед,
горелка и пиво забирались просто, без денег; шинкари были уже рады и тому,
что сами остались целы. Вся ночь прошла в криках и песнях, славивших
подвиги. И взошедший месяц долго еще видел толпы музыкантов,
проходивших по улицам с бандурами, турбанами, круглыми балалайками, и
церковных песельников, которых держали на Сечи для пенья в церкви и для
восхваленья запорожских дел. Наконец хмель и утомленье стали одолевать
крепкие головы. И видно было, как то там, то в другом месте падал на землю
козак. Как товарищ, обнявши товарища, расчувствовавшись и даже
заплакавши, валился вместе с ним. Там гурьбою улегалась целая куча; там
выбирал иной, как бы получше ему улечься, и лег прямо на деревянную
колоду. Последний, который был покрепче, еще выводил какие-то бессвязные
речи; наконец и того подкосила хмельная сила, и тот повалился – и заснула
вся Сечь.
IV
А на другой день Тарас Бульба уже совещался с новым кошевым, как поднять
запорожцев на какое-нибудь дело. Кошевой был умный и хитрый козак, знал
вдоль и поперек запорожцев и сначала сказал: «Не можно клятвы преступить,
никак не можно». А потом, помолчавши, прибавил: «Ничего, можно; клятвы
мы не преступим, а так кое-что придумаем. Пусть только соберется народ, да
не то чтобы по моему приказу, а просто своею охотою. Вы уж знаете, как это
сделать. А мы с старшинами тотчас и прибежим на площадь, будто бы ничего
не знаем».
Не прошло часу после их разговора, как уже грянули в литавры. Нашлись
вдруг и хмельные и неразумные козаки. Миллион козацких шапок высыпал
вдруг на площадь. Поднялся говор: «Кто?.. Зачем?.. Из-за какого дела
пробили сбор?» Никто не отвечал. Наконец в том и в другом углу стало
раздаваться: «Вот пропадает даром козацкая сила: нет войны!.. Вот старшины
забайбачились наповал, позаплыли жиром очи!.. Нет, видно, правды на
свете!» Другие козаки слушали сначала, а потом и сами стали говорить: «А и
вправду нет никакой правды на свете!» Старшины казались изумленными от
таких речей. Наконец кошевой вышел вперед и сказал:
– Позвольте, панове запорожцы, речь держать!
– Держи!
– Вот в рассуждении того теперь идет речь, панове добродийство, – да вы,
может быть, и сами лучше это знаете, – что многие запорожцы
позадолжались в шинки жидам и своим братьям столько, что ни один черт
теперь и веры неймет. Потом опять в рассуждении того пойдет речь, что есть
много таких хлопцев, которые еще и в глаза не видали, что такое война, тогда