Жизнь - вечная. Рассказы о святых и верующих - Горбачева Наталья Борисовна. Страница 39
Дядя Володя был душой компании. От остальных пяти представителей научно-технической интеллигенции он отличался тем, что живо интересовался литературой и искусством. Может, потому, что возглавлял техникум и общался с молодежью. Но скорее всего это было его природное свойство, поэтому учащейся молодежи было интересно с ним. И нам тоже. Дядя Володя знал множество стихов, любил их декламировать, вспоминал свою «боевую комсомольскую юность» на фронтах Второй мировой и полукомическую поездку на Целину. Партия хоть и приказала освоить казахские степи, но дядя Володя смекнул, что это чистой воды авантюра и быстро вернулся назад, к жене, соответственно, и к нашему общему удовольствию. Он был атеистом по убеждению, хотя, помню, с теплотой рассказывал о том, как праздновали в его детстве – Рождество с вертепом, Пасху с куличами и яйцами, как дети выпускали птиц на Благовещение. Девчонкой я воспринимала эти рассказы не иначе как русскую народную сказку. Но когда впоследствии обрела веру и при встречах пыталась с дядей Володей говорить на религиозные темы, он отнекивался и отмахивался.
– Давай я тебе лучше Есенина почитаю, – перебивал он меня и начинал декламировать неизвестные мне стихи, которые, как мне представлялось, были его ответом на мой вопрос: «Како веруеши?»
Не ветры осыпают пущи,
Не листопад златит холмы.
С голубизны незримой кущи
Струятся звездные псалмы.
Я вижу – в просиничном плате,
На легкокрылых облаках,
Идет возлюбленная Мати
С пречистым Сыном на руках.
Она несет для мира снова
Распять воскресшего Христа:
«Ходи, мой Сын, живи без крова,
Зорюй и полднюй у куста».
И в каждом страннике убогом
Я вызнавать пойду с тоской,
Не помазуемый ли Богом
Стучит берестяной клюкой.
И может быть, пройду я мимо
И не замечу в тайный час,
Что в елях – крылья херувима,
А под пеньком голодный Спас.
Когда дочь дяди Володи сообщила мне о смерти, я спросила, отпевали ли его. Она ответила:
– Была гражданская панихида в техникуме.
Гражданская панихида – это нелепое нагромождение слов означает примерно то же самое, что гражданский военный. Дядю Володю не отпевали, потому что в его семействе никому это и в голову не приходило… Защемило сердце, и решила я заказать заочное отпевание. Он хоть и был атеистом, но завещания не отпевать себя не оставил.
Я была уверена, что отпоет дядю Володю мой духовник. Позвонила ему домой спросить, когда он сможет это сделать.
– Верующий был? – спросил батюшка.
– Ну как… Родился в 1919-м. Войну прошел, на Целину ездил. Ходил ли в церковь не знаю, но Бога при жизни не хулил точно.
– Понимаешь… – после паузы ответил батюшка. – Отпевание – это не автоматическое прощение грехов.
– Конечно… я понимаю…
– Это хорошо… Многие ведь считают, что если усопшего отпели, то похоронили «по-людски» и дали пропуск в рай! Жил человек, грешил, может, смертными грехами, убивал, воровал, вообще в Бога не верил, наконец умер, его отпели – тумблер включили – раз и все! Грехи прощены и человек готов к раю – «со святыми упокой»! А если не отпели, то душу в рай не пустили. А еще знаешь, что слышал? Если душу умершего не отпеть, то она будет «не запечатана». Надо «запечатать». Больное воображение рисует картину: душа вылезает наружу, мечется, бедная, не хочет оставаться в новом мире, и ее нужно обязательно запечатать, чтобы не вылезла! Закрыть ее где-то там, в темницах, в подземелье, на том свете, чтоб она тут не мешала и не портила нам жизнь!
– Но я-то так не думаю. Прошу близкого человека отпеть, – просила я.
– Ты понимаешь, что неверующего отпевать бесполезно. Отпевание освобождает усопшего от обременявших его грехов, в которых он покаялся или которые не мог вспомнить на исповеди. Тогда только душа, уходя в загробную жизнь, примиряется с Богом и ближними. Был ли он хоть раз на исповеди?
– Ну, может, был. Только в детстве…
– А потом… Сколько жизней на его совести.
– Это же на войне. За Родину, за Сталина!
– Вот именно! – подчеркнул священник. – Отпевание – форма молитвы. Родственники и знакомые хотят за усопшего помолиться, но не знают как, вот мы и отпеваем неверующего, то есть делаем это ради успокоения родственников. От этого участь отпеваемого не меняется. Прочли разрешительную молитву, а отпустит ли грехи Сам Господь? То-то и оно…
– Значит, не будете отпевать, батюшка? – вздохнула я.
– Бог принимает во внимание нашу любовь, выраженную в наших молитвах, милостыне, милосердии. Пока ты жива, молись о нем, особенно в родительские субботы. Бог милостив.
– И все?
– Этого мало?
– Простите, батюшка… – выдохнула я и положила трубку.
Совершенно неожиданно знакомый священник отказался отпевать дядю Володю. Такого раньше не случалось. Он заочно отпел моих бабушек и дедов – спустя десятилетия после их смерти, – не зная об их жизни ничего. И бесплатно: для меня это было тоже немаловажно – лишних денег тогда не водилось.
Наверно, у батюшки было плохое настроение или кто-то его сильно огорчил, решила я. Надо было спешить: оставалось лишь завтрашнее утро, потому что днем уезжала к родителям – на празднование их «сапфировой свадьбы». Они поженились в День конституции, пятого декабря, на Рождественском посту. Тогда родители этого не знали. Но прошло еще сорок пять лет, и они по-прежнему пребывали в полном неведении о постном времени… От этого было мне грустно, все тяжелее становилось присутствовать на традиционных веселых семейно-дружеских застольях и выслушивать пошлые поздравления с какой-нибудь открытки:
Если свадьбе сорок пять,
Любовь – ягодка опять,
Мы хотим вам пожелать
Свои чувства обновлять.
Чтоб глаза ваши горели,
Пели на душе свирели,
Дом ваш счастьем полон был,
Чтобы муж – жену любил.
Я все ждала, что родители хотя бы в течение сорока дней после смерти старинного друга не станут устраивать свое торжество. Но получалось наоборот: своим весельем они хотели отогнать мысли о «костлявой с косой», желая «не сдаваться» и «жить вопреки ей». Вопреки, так вопреки.
Я отправилась в другую церковь. Подойдя к служительнице за свечным ящиком, протянула ей те деньги, на которые собиралась купить родителям «свадебный букет».
– Запишите на отпевание: новопреставленный Владимир.
– Крещеный? – спросила она, не отрываясь от каких-то своих бумажек.
– Да.
– Православный?
– Да.
– Не самоубийца?
– Нет.
– А вы кто ему?
– Как сказать… Он был близким другом моих родителей.