Севастополь: Женщины. Война. Любовь - Копыленко Татьяна. Страница 6

На высоком гордом постаменте выбита лаконичная и емкая по смыслу надпись: «Казарскому. Потомству в пример».

Памятник беспримерному подвигу капитана Александра Ивановича Казарского и экипажа брига «Меркурий» стал первым памятником, который был воздвигнут в Севастополе.

И раненые, и медики слушали этот рассказ затаив дыхание и молча смахивая слезы гордости за своих предшественников. Среди ада, который враги устроили в Севастополе, его защитники вдохновлялись примерами славной истории России и думали не о том, как спасти свои жизни, а о том, как выстоять, как разгромить врага.

Последний штурм начался 7 июня 1942 года. Все атаки немцев отбивались защитниками города. Фашисты несли колоссальные потери, но у них была возможность каждый день отводить в тыл остатки частей, побитых севастопольцами, и бросать в бой свежие силы. А вот защитников Севастополя заменять было некем.

И даже при этой, тяжелейшей для Севастополя ситуации, чтобы преодолеть несколько километров до моря, гитлеровцам потребовалось 14 дней, немецкие войска потеряли пятьдесят тысяч убитыми.

Наши войска несли потери, и пополнение, доставляемое с Большой земли, было недостаточным. Оружия не хватало – патронов, снарядов; особенно тяжелым был недостаток зенитных снарядов – немецкие самолеты контролировали небо.

Севастополь удержать было невозможно.

Но город продолжал сражаться.

За себя.

За всю страну.

В июне 1942 года бои разгорелись с новой силой. В течение нескольких дней все госпитали были почти заполнены, но битва продолжалась, и раненые все поступали и поступали. Врачи и медсестры с огромным трудом еле успевали оказывать бойцам необходимую помощь, но продолжали работать – круглосуточно, без отдыха.

Враг продвигался, и медикам часто приходилось перемещаться в тыл, из подземных защищенных помещений переходя в обычные дома, под бомбежку и обстрелы. Так было в госпиталях, разместившихся в Стрелецкой бухте, где под фашистским обстрелом, когда вокруг рвались снаряды и падали бомбы, работа по спасению жизней продолжалась: в нечеловеческих условиях врачи и медсестры, гражданские врачи продолжали свою поистине героическую работу.

Среди Смерти, насаждаемой врагом, они боролись за Жизнь.

Маша медленно пробиралась по высоким, обрывистым берегам Стрелецкой бухты – она и другие медсестры подбирали раненых и с помощью женщин – добровольных помощниц, переносили их в госпитали. Город пылал. Тушить пожары возможности не было, да и делать это было некому. Обескровленный Севастополь сражался из последних сил.

Защитники Севастополя писали новую страницу в его героической истории. Вот и здесь, в Стрелецкой бухте, совсем недавно, в конце марта 1942 года матрос Иван Голубец совершил подвиг: самой дорогой ценой – ценой своей жизни – он спас от гибели флотилию катеров и жизни своих товарищей.

Сам погибай, а товарища выручай.

Маша продолжала свой путь.

Моряк лежал на изрытой снарядами земле. Вокруг него – несколько поверженных гитлеровских солдат.

Моряк был настолько изранен, что земля вокруг него вся была залита кровью, из глубокой раны на голове кровь продолжала идти, и Маша сначала не смогла рассмотреть его лица.

Вдруг ее сердце больно стукнуло в груди.

Господи, да это же…

Маша кинулась к моряку, не обращая внимания на выстрелы.

Неожиданно один гитлеровец, неподвижно лежавший у нее на пути, зашевелился и попытался подняться. Маша, не задумываясь, вытащила отцовский кортик, с размаха обеими руками воткнула его в сердце фашисту, выдернула, в несколько шагов добежала до моряка-черноморца, рухнула рядом с ним на колени и быстро вытерла его лицо.

– Миша!!!

Девушка быстро перебинтовала ему голову, но это плохо помогло – кровь не останавливалась. Что делать? Маша попыталась перетащить моряка в укрытие, но ей не хватило на это сил. Моряк тихо застонал, на мгновение открыл глаза и посмотрел ей прямо в лицо. Ей показалось, что он ее узнал.

– Врагу не сдается наш гордый «Варяг»… – прошептал он и снова потерял сознание.

Маша замерла. Она не могла поверить, что этот взгляд может быть последним. Она не могла допустить, чтобы этот веселый синеглазый парень так ушел из жизни!

– Прошу, прошу, останься со мной, милый, любимый, держись, не умирай, держись, не умирай, не умирай… – она шептала эти слова снова и снова, как молитву.

И тогда, когда держала в руках его лицо, время от времени судорожно отирая кровь, бежавшую из-под промокшего бинта, прикрывавшего глубокую рану на голове лежавшего без сознания моряка.

И тогда, когда наклонялась к его груди и прижималась к ней ухом в горячечной надежде услышать стук его сердца.

Его сердце стучало…

Или ей так казалось…

Или ей безумно этого хотелось – и слух ее обманывал в милосердном желании дать ей то, что ей было жизненно необходимо…

Что бы он жил. Тук-тук…

Чтобы он жил. Тук…

Чтобы он жил…

Ошибиться было несложно: грохот канонады, гремевшей над Севастополем, перекрывал почти все другие звуки. В ней тонули крики командиров, отдававших приказы сорванными, хрипящими голосами, короткие автоматные очереди и одиночные выстрелы, грохот орудий бастиона, стоны раненых, шум моря, надрывные вопли метавшихся чаек – все это терялось в непрерывном гуле затяжной, непрекращающейся бомбежки.

Где-то вверху – ей показалось, что прямо над ними – в высоком, сером небе, зародился противный, свистящий, знакомый звук.

Летела бомба.

Летела смерть.

К ним летела смерть.

Время остановилось.

Казалось, что оно умерло.

Умерли звуки.

Умерли запахи.

Умерли мысли.

Умерли ее чувства.

Кроме одного.

– Не умира-а-а-а-ай!!!!!!!!!! – она закричала из последних сил и накрыла матроса своим телом, сотрясаясь в рыданиях, обнимая его, защищая от пуль, от снарядов, от смерти.

Свист становился все громче, все ближе.

Смерть уже подлетала, расправляя над ними холодные черные крылья.

Ближе.

– Очнись! – незнакомая женщина рывком подняла Машу и заглянула ей в глаза. – Берись! Тащим!

Маша словно пришла в себя – нельзя было терять ни мгновения. Она схватила Михаила за плечи с одной стороны, а женщина с другой, и они потащили его в укрытие. Только они спрятались в относительно безопасном месте – туда, где они только что находились, упала бомба.

Машу трясло. Если бы не помощь незнакомки, они бы с Мишей погибли. Вместе.

– Спасибо, я бы сама не справилась, вы спасли нас, – ее всю колотило крупной дрожью, слезы не переставая текли по щекам, и она никак не могла это остановить.

– Ну что ты, девочка, не за что меня благодарить. У тебя был шок. Ты что, знаешь этого моряка? Что так убивалась над ним?

Женщина подползла к Маше и обняла ее, успокаивая, защищая.

– Да, это Миша, мы познакомились с ним прямо перед войной. Виделись всего два раза. И вот как встретились в третий… – Маша постепенно перестала дрожать и вытерла слезы. Разрывы снарядов ее уже не пугали, она чувствовала, что сегодня ничего плохого не случится.

– И что, сразу в сердце запал? – женщина улыбнулась.

Старомодное длинное темное платье, волосы, плотно убранные под косынку, потертая медицинская сумка, спокойные серые глаза, мягкий голос…

Кто она?

Своя.

Родная.

– Запал, – улыбнулась в ответ девушка. – Меня Маша зовут.

– А я Ангелина. Давай, Машенька, мы Мишу твоего к госпиталю доставим.

Я видела сегодня, что пришли два наших корабля, привезли пополнение, на них и раненых будут вывозить. В госпитале начинают готовиться к эвакуации, вот и надо постараться, чтобы Мишу вывезли в безопасное место, а то ведь здесь он не выживет. Слышишь? Бомбежка стихает. Можно выдвигаться.

Маша осмотрелась и кивнула. Ангелина вытащила из сумки кусок брезента, постелила его на землю, они осторожно переложили на него моряка и медленно потащили его к своим. Женщинам удалось добраться до госпиталя, там Мишу осмотрел врач – высокий суровый дядька с пожелтевшими от табака седыми усами, горечью в глазах, в когда-то белом халате, и только покачал головой.