Один момент, одно утро - Райнер Сара. Страница 17

– Что, дорогая? – Саймон выходит из ванной; одно полотенце он обернул вокруг пояса, а вторым вытирает волосы. – Извини, я прослушал.

– Смотри, – повторяет она, снимая с крючка один халат и протягивая ему.

Оба халата одного цвета, темно-синие, огромные, с вышитой на груди буквой «М», обозначающей название отеля.

Саймон снимает полотенце и бросает на кровать.

– Превосходно.

Он берет у Карен халат, надевает и завязывает на талии пояс.

– Тебе идет, – замечает Карен.

Ему в самом деле идет. Цвет подчеркивает голубизну глаз, но дело не только в этом – он очень ладно на нем сидит. Халат большой, из роскошного материала, и щедрость покроя отдает должное фигуре Саймона, в отличие от многих нарядов, – подчеркивает широкие плечи и сужается буквой V к талии.

– Угу, – улыбается она. – Ты выглядишь действительно очень мужественно.

– А что ты удивляешься, – смеется он. – Я действительно мужественен.

– Конечно, конечно. – Карен тоже хохочет.

Карен наслаждается. В этом отеле забавно, тем более что не они сами за него платят. Его рекомендовала Анна, а она всегда попадает в точку, когда дело касается вкуса. Интерьеры здесь элегантные, но не скучные, современные, но далеко не минималистские. Хотя отель не слишком дорогой (а то на работе у Саймона выразили бы неудовольствие), во всем здесь ощущается богатство, и Карен чувствует себя избалованной. Прошлой ночью кровать была блаженно удобной, ужин из череды великолепных и захватывающих блюд восхитительным, а перед ужином они даже позволили себе коктейли при свечах в обшитом дубовыми панелями баре. И еще приятные мелочи – пена для ванны представляла собой какой-то безумный состав, отчего Карен представила себя, хоть ненадолго, какой-то невероятно гламурной и успешной особой. И пока Саймон был на конференции, она просто прогулялась по городу, и теперь может провести остаток дня, как заблагорассудится. Наплевав на достопримечательности, она планирует походить по магазинам – Анна говорила, что в Манчестере их достаточно.

Карен садится на табурет у туалетного столика и достает из ящика фен. В это время сзади подходит Саймон и берет ее за талию.

– А ты, моя леди, очень женственна.

Она выгибает спину, запрокидывает голову и целует его.

Она в одном белье и вдруг чувствует возбуждение от сочетания всего окружения, чувства свободы от ежедневной рутины, пощипывания увлажняющего лосьона на коже, и прежде всего от самого Саймона. От него пахнет такой чистотой, такой свежестью, и в этот момент он выглядит особенно физически привлекательным.

– М-м-м, – мычит он, подхватывая ее настроение.

И просовывает руку в ее трусики.

– О-о-о…

Его руки быстро находят свою цель, и он пока что нежен с ней: он хорошо знает ее тело и умеет обращаться с ним.

Она поворачивается к нему лицом и дразнит:

– Не начинай того, что не сможешь закончить. Разве тебе не надо идти?

Он смотрит на часы у кровати и усмехается.

– Надо. Но сначала будет скучный семинар. Если я приду позже, пожалуй, никто не заметит.

– Он длинный? – Она развязывает пояс его халата. У него эрекция. – У-у-у, – снова смеется она.

– Пожалуй, больше шести дюймов, – смеется и он; это очевидная шутка, но такой у него юмор. – Ну, минут сорок, наверное.

– Всего сорок минут? – Она медленно проводит пальцем по волосам у него на животе вниз и снова смотрит на него.

– Ну, может быть, час… – Он приподнимает брови. – Если так хочет моя девочка.

– Хочет, – говорит Карен. – Если собирается делать все как надо…

Она берет его член и начинает ласкать его. Саймон довольно улыбается.

Через несколько минут она сажает Саймона на табурет, и они продолжают акт там, продлевая его, оба чувствуя озорство, какого не знали раньше, потому что они в другом месте, среди восхитительной роскоши, а Саймон в это время должен быть на работе.

Позже, все еще счастливо мурлыча, Карен узнает, что в отеле продают халаты как сувениры на память. И покупает один, чтобы сделать Саймону сюрприз, когда они вернутся домой. А через несколько недель узнает, что забеременела. То ли это случилось этим утром, то ли в предыдущую ночь, она не знает. Но она понимает по своему циклу, что Люк был зачат когда-то во время поездки. Малыш, теперь уже пятилетний, спит у нее на кровати, такой хрупкий и маленький, он сосет большой палец. Мальчик лежит на том самом месте, где обычно лежал Саймон – ее Саймон, такой большой, сильный и мужественный.

06 ч. 30 мин.

Тревога Анны проходит, и она, вздрогнув, просыпается. В три часа ночи она, наконец, уснула, а теперь приобщается к внешнему миру с помощью приемника, всегда настроенного на Радио-4 [12]. Хотя Стив предпочитает музыку, в этой стычке победила Анна, аргументируя тем, что она встает и уходит первая. Все равно последнее слово остается за Анной, хотя она никогда этого не объявляла: это ее дом – Стив делает ипотечные взносы и время от времени платит за аренду или делает ремонт, но все эти действия производит от ее имени. Анна очень тверда – даже свирепа – в отстаивании своих вкусов. Во-первых, она не любит музыку, терпеть не может диск-жокеев. Их решительная боевитость кажется ей чрезмерной, это часто не соответствует ее настроению. Кроме того, она находит музыку – особенно попсу – слишком расхристанной, слишком низкопробной. Эти песни вызывают у нее уныние, эмоционально выбивают из колеи, а она этого не любит, по крайней мере, с утра. В обычных обстоятельствах ей нравится человеческая речь и новости – какие бы страшные они ни были, – это обращает ее к реальности, помещает в определенное время. Дает чувство стабильности, опору.

Однако сегодня все не так. Не успев открыть глаза, Анна вспоминает события вчерашнего дня: Саймона, Карен. Репортер берет интервью у политика – один шотландец со скрипучим голосом интервьюирует другого, – но она не разбирает ни слова, в ее голове теснятся печаль, тревога, злость и чувства, которые она даже не может определить словами.

Не позволяя себе погрузиться в тревожные мысли, Анна сосредотачивается: сегодня она идет на работу. Карен заверила ее, что вместе с Филлис она прекрасно справится, они с Филлис будут поддерживать друг друга. Анна зайдет вечером. Поэтому нужно вставать. Сейчас же.

Стив еще спит, похрапывая. Анна не перестает удивляться, как он может спать при включенном радио, но четыре года, проведенные вместе, доказали, что прекрасно может – возможно, потому что на работе он физически устает. В некотором смысле Анну это возмущает, так как лишний раз подчеркивает, в какую безбожную рань ей приходится вставать и уходить на работу. Но, с другой стороны, ей никто не мешает собраться.

Ночью Стив обнял ее, и рука до сих пор лежит у нее на плече. Анна осторожно приподнимает ее, выскальзывает из-под пухового одеяла и засовывает ноги в поношенные замшевые тапочки. Потом шлепает в дальний конец комнаты и включает маленькую флуоресцентную лампу над туалетным столиком. Лампа не очень яркая; Стив поворачивается на бок, что-то бормочет, и храп возобновляется.

Приняв душ, Анна одевается. Обычно она любит планировать свой туалет – с вечера подбирает туфли, колготки, юбки, блузки и украшения, чтобы одно дополняло другое. Она так делает с университетских времен, когда делила жилье с Карен. Карен всегда считала ее невероятно организованной, и, роясь в поисках чистого белья, она часто слышала голос подруги: «Ты такая зарегулированная зануда!» Карен из тех, кто берет первое попавшееся, если это обычный день, а если случается что-то особенное, надевает то, что первое приходит в голову.

Анна вздыхает. Сегодня Карен не придется решать, что надеть.

Вчера Анна была не в состоянии ничего спланировать, и потому сегодня ведет себя, как Карен, и берет то, что попроще – вчерашнюю юбку и блузку.

Потом делает макияж. Но когда раскрывает глаза шире, чтобы нанести тушь, с трудом сдерживает слезы. Это ее поражает: до сих пор она держалась прекрасно, во всяком случае, нет так уж и плохо, действуя на автопилоте. Слезы льются по щекам, тушь размазывается, а на румянах остаются дорожки. Ей хочется зареветь, как маленькой, но она усилием воли сдерживает слезы.