Один момент, одно утро - Райнер Сара. Страница 19

Поэтому она ускоряет шаг и через несколько секунд догоняет его.

– Привет, Аарон.

Он застигнут врасплох, у него нет времени выбросить сигарету.

Его манеры ленивы, безразличны.

– О, здравствуйте, мисс.

Он смотрит на нее. Глаза сонные, заплывшие, красные.

– Хотите?

Он протягивает окурок, держа его указательным и большим пальцами.

– Нет, спасибо.

Он тушит его о бетонный фонарный столб.

Лу набирает в грудь воздуха.

– Интересно, зачем ты продолжаешь это делать.

Он смотрит себе под ноги и бормочет:

– А вам-то какое дело? Мы с вами сегодня не встречаемся.

– Я не о себе беспокоюсь. О тебе. Интересно, зачем тебе эта вредная привычка.

Он оборачивается к ней с наглой улыбкой.

– Это делает мою жизнь забавнее, мисс.

– Но что тут может быть забавного?

– Это мое дело.

– Такие пристрастия губительны, особенно в твоем возрасте.

– Значит, вы сами когда-то курили?

Она отдает ему должное: он снова проявил сообразительность.

– Аарон, дело не во мне, а в тебе.

Он прищуривается. Он зол.

– Значит, доложите обо мне?

– Не знаю.

Лу считает, что поддерживать дисциплину – обязанность учителей, а не ее. Если она хочет добиться его доверия, ей не стоит докладывать о проступках Аарона.

Несколько шагов они молчат, продолжая идти рядом.

Они уже почти пришли.

Наконец, он нарушает молчание.

– Похоже, у вас свои секреты, у меня свои.

Она понимает, на что он намекает; в его замечании таится угроза. И его аргумент имеет определенную логику. Он действительно хорошо соображает.

– Ты знаешь основные правила, – напоминает она ему, когда они входят в школу. – Твои отношения со мной не касаются моей жизни. Я здесь для того, чтобы помогать тебе и поддерживать.

– Как скажете. – Но он ухмыляется, уверенный, что обезоружил ее, по крайней мере, в данный момент. – Увидимся.

Аарон поворачивается и уходит по коридору.

Лу, нахмурившись, поднимается к себе в кабинет. Сколько бы они с Кайрой ни продолжали эти игры, даже если будут запугивать ее дальше, результат будет один – она не откроется перед ними; они должны научиться уважительному отношению к окружающим. Тем не менее эти инциденты кое-что дали ей. Ей понадобится поддержка коллег, она хочет признаться директрисе. Ей придется поговорить с ней, как только обеим представится удобный случай.

Сразу после девяти Анна выходит из лифта в маркетинговое агентство Челси, где она работает внештатным копирайтером. Большинство людей ничего не знают о том, что случилось вчера, напоминает она себе, отгоняя мысли о Карен и Саймоне. Пожалуй, только ее начальник, которому она позвонила вчера утром, и Петра, женщина, которая планирует ее работу, немного в курсе. Но у них свои заботы, у них этот случай вызовет лишь мимолетный интерес, не более.

Конечно, немедленный вопрос секретарши у входа:

– Вам лучше?

Анна не поправляет ее. Если коллеги думают, что она заболела, ее это устраивает.

– Да, спасибо, – отвечает она и открывает двери в шумный офис, где проводит свои рабочие дни.

Стол Анны отделен от бухгалтерии загородкой высотой по плечо, через нее слышно, как молодая женщина по ту сторону стучит длинными ногтями по клавишам.

В креативном отделе ее коллеги ведут себя, как обычно: слева Колин, новый парень, только что из колледжа, что-то бормочет себе под нос, читая вслух рекламные сообщения, чтобы засечь их время при передаче по радио. По пачке листов А4 у него в руке она видит, что он записал несколько разных идей. Он такой сообразительный, что само его существование вызывает у Анны чувство вины. Справа от нее Билл, художественный директор, и Ян, еще один копирайтер, говорят о вчерашней телепередаче. Они больше похожи на нее – очень опытные в своем деле, средних лет, уставшие от жизни, язвительные. Оба ей нравятся. Но прежде чем Анна успевает позволить себе немного поболтать с утра, на нее набрасывается Петра.

– Привет, Анна! – энергично говорит она. – Тебе лучше?

Значит, начальник не сказал даже Петре, в чем дело. Анна не знает, то ли считать это осторожностью с его стороны, то ли безразличием, но не важно – так даже легче. Если кто-то будет с ней слишком добр, она может снова расплакаться.

– Да, спасибо, – кивает она, и Петра дает ей несколько писем, чтобы сделать наброски для страховой компании.

Поначалу Анну парализует страх: а вдруг она не сможет выполнить работу? Но через минуту она собирается с мыслями и начинает набирать текст. Через полчаса она чувствует себя уже вполне комфортно, и ей приятно сосредоточиться на знакомом деле. В конечном итоге она находит в себе силы выйти в коридор, где никто ее не услышит, и звонит Карен.

Карен стоит в кухне, глядя в большое створчатое окно до пола, но на самом деле ничего не видя, а Филлис сидит за столом с ручкой в руке. Дети в комнате смотрят «Дору-следопыта» [14] – не совсем то, что Карен бы одобрила в этот час, но сегодня все не так, как обычно.

Она могла бы что-нибудь надеть – хотя если бы кто-то попросил ее закрыть глаза и сказать, что на ней сейчас надето, она бы не вспомнила, – и могла бы приготовить детям завтрак, но сама даже не в состоянии ничего проглотить. Физически она чувствует себя странно. Хоть она и не двигается, но ноги кажутся легкими, как будто ступни не касаются пола. Она вроде тех фигур на картинах Шагала, где они летают в пространстве, вытянув руки и ноги, бросая вызов гравитации. Хуже того, она постоянно испытывает приливы ужасной паники, отчего у нее захватывает дыхание и колотится сердце.

Они с Филлис пытаются составить список друзей и родственников, которым нужно сообщить о смерти Саймона. Филлис взялась записывать, а Карен должна вспомнить имена. Если бы это было так просто! Все вверх дном, все не так, как должно быть, в том числе и память.

«Возьми себя в руки, – говорит она себе. – Они должны узнать, что случилось».

Карен смотрит на часы.

– Пожалуй, я могу сейчас некоторым позвонить. Самое подходящее время.

Филлис кивает.

– Но прежде чем ты позвонишь, я тут подумала: пожалуй, я бы сходила в похоронное бюро, посмотрела на Саймона.

– Конечно, – говорит Карен. – Конечно, сходите.

У Филлис срывается голос.

– Это кажется просто нереальным. – Она начинает плакать. – Мой мальчик…

Бедная Филлис. Даже сквозь собственную боль Карен чувствует боль матери о сыне. Каково было бы ей самой потерять Люка? Конечно, возраст ничего не значит. Карен подходит и кладет руки на согнутые возрастом плечи свекрови, а голову прижимает к ее мягким волосам. Они на какое-то время застывают в этой позе, ничего не говоря, только у Филлис текут слезы, – физический контакт говорит больше слов.

– Давайте тогда позвоним туда, – наконец, предлагает Карен. – Узнаем, когда можно прийти к Саймону после вскрытия. Думаю, с этого и надо начать.

– Ты пойдешь со мной?

Карен колеблется. Ей хочется ухватиться за всякую возможность, чтобы побыть с Саймоном – она бы и вчера вернулась в больницу, если бы не Молли и Люк. Но в этом-то и дело: нужно подумать о них.

– Я лучше останусь. Но я бы хотела попрощаться с ним.

И тут их разговор прерывает детский голосок:

– С кем вы собираетесь попрощаться?

Обе оборачиваются и видят Люка.

– С твоим папой, – говорит Карен, не успев остановить себя.

– Но ты же, кажется, говорила, что папа не вернется.

О, нет, она снова их запутала.

– Извини, малыш, он не вернется.

– Так как же бабушка собирается говорить с ним?

– Она хочет попрощаться с его телом, а не с самим папой.

– Я не понимаю.

– Папино тело перестало работать. – Она глубоко вздыхает. – Это очень печально, и мы будем очень по нему скучать. – Но Люк, похоже, ничего не понимает, и Карен продолжает: – Помнишь, я говорила вам вчера, что с ним вроде того, что случилось с Чарли? Помнишь, как тело Чарли было еще здесь, когда он умер, и мы его закопали в саду, но самого Чарли уже не было?