Бойтесь данайцев, дары приносящих - Литвиновы Анна и Сергей. Страница 58

– Да вот, – пробормотала, – жилую комнату хочу купить, румынскую.

– Понятно, – усмехнулся он, – а ее в продаже, как водится, нет. Ну, ладно, было три, будет четыре. – И он достал из кармана блокнотик, сделал пометку, пояснил: – Я как раз достаю для товарищей. – И попенял: – Не ушла бы из отряда, не было бы у тебя проблем.

Вот кого Галя рада была видеть, так это Юру. Исходила от него какая-то постоянная светлая энергия. Тем более он сказал – похоже, от чистого сердца: «А мы все скучаем по тебе. Вспоминаем часто. И девчонки тоже. И даже Валентина. Поэтому ты приезжай в городок. В любое время. Телефоны всех наших знаешь. Позвони, любой тебе пропуск выпишет. А где ты сейчас? Как твой сынок?»

Она рассказала в двух словах: пошла в школу преподавать, новую квартиру с Владиком в Подлипках получили – но, видать, не слишком радостным было у нее выражение лица, не особо веселым тон. И тогда космонавт номер один распорядился: «Стой здесь, жди меня, потом все толком расскажешь». И он потрепал ее по плечу и вошел в директорский кабинет. Она расслышала из-за двери крайне нелюбезный окрик: «Вы куда это направляетесь, товарищ?!» – а потом (видимо, герой снял очки и шляпу) – восторженно-лепечущее: «Здравствуйте, Юрий Алексеевич!»

А Галя стояла за дверью и корила себя: он ведь занятой человек, можно сказать, общественное достояние, а в свой законный выходной занят тем, что достает для нее какой-то там румынский гарнитур. Думала даже сбежать, но, сказавши «а», следовало говорить и «бэ», а потом Юра не одной ей любезность оказывает – он вообще, насколько она знала, не только никому из друзей ни в чем никогда не отказывает, но и частенько сам предлагает помощь.

Тем паче один раз он выглянул из кабинета, подмигнул, строго спросил: «Иноземцева! Какой у тебя адрес?» Она поспешно назвала тот, что в Подлипках, он кивнул: я запомнил.

Через десять минут вышел, сопровождаемый растекающимся директором: «Да если вам что-то надо, в любое время, Юрий Алексеевич, счастливы помочь отряду славных советских космонавтов, нам как раз на будущей неделе югославские тахты завезут, очень стильные».

В помещении магазина Юрий заново надвинул шляпу, нацепил очки, поднял воротник. «Пойдем, Иноземцева, поговорим», – взял ее под руку, вывел из мебельного, сопроводил к маленькой красной иноземной спортивной машине, помог, как джентльмен, усесться. В те времена немного было в Москве мест, где можно было накоротке встретиться за чашкой кофе, поговорить. Понятно, что космонавту-один все двери открыты, но не ехать же ради этого в Домжур или ресторан «Прага»! Поэтому беседовали в машине.

– Давай, рассказывай, – потребовал Юра, – как ты живешь?

Она взялась делать хорошую мину при плохой игре, повествовать, как счастлива в школе (может, и впрямь счастлива, да только трудно это – по пять уроков вести ежедневно, от десятилеток до выпускников). Вдобавок стирка-уборка-магазины с отвычки высасывали все оставшиеся соки. А ведь надо еще Юрочке на ночь книжку почитать, сказку рассказать, ответить на сто пятьдесят малышовых «почему». И, главное, временами накатывало полное ощущение тупика, ловушки, западни. Как это бывало в последние месяцы жизни в Доме правительства с Провотворовым. Да, у них с Владиком на двоих новая квартира. Она ее даже обставляет. Ну, и что дальше? Жить в ней с нелюбимым мужем? В двух смежных комнатах? Ведь еще одну, новую хрущевку никому из них не дадут. Значит, кому-то из двоих придется снимать жилье вечно. Потому что разменяться – даже две комнаты в коммуналках не получится. Да и потом – мама. Она все старше становится. Ей все труднее, по-хорошему ее надо бы в столицу из поселка перетащить, а где ей жить?

Все это было не рассказать, не передать, Галя начала делиться с Юрой, сбиваясь и перескакивая, и про мужа, и про быт, но не выдержала и – расплакалась.

А Юра по-товарищески обнял ее за плечо, даже дал свой чистейший носовой платок и сказал:

– Зря ты из отряда ушла. Возвращайся. В городке у тебя все будет по-другому. И квартиру дадут. И с продуктами-промтоварами никаких проблем. Снабжение на высочайшем уровне.

– Нет, я не могу. Не хочу ни в армии больше служить, ни Провотворова видеть.

– Хорошо! Не обязательно тебе служить. Пойдешь в полк вольнонаемной или гражданским специалистом. Или, на худой конец, в школу нашу преподавать. Нам в городке тоже учителя нужны.

Она подумала – предложение было куда как соблазнительным, но отрицательно помотала головой. Нет – возвращаться в городок означало признать собственное поражение. Расписаться в том, что она не справилась и не выдержала очередной вызов, который бросила ей судьба. Как она может вернуться?! Она, которая центрифугу, и барокамеру, и сурдокамеру прошла, теперь от мышиной повседневной возни сдастся?! Нет, не бывать этому! И она твердо произнесла вслух: «Нет».

И тогда Юра сказал:

– С мужем ты все равно ведь не живешь, так? – Она кивнула. – И жить больше не собираешься? – Еще один кивок. – Разбитой чашки, значит, точно не склеишь?

Она прошептала:

– Точно.

– Значит, – рубанул рукой космонавт, – разводитесь. А как оформишь документы, станешь вновь свободной девицей, позвони немедленно мне. Я сам пойду к Егорычеву и попрошу дать тебе квартиру.

– Кто такой Егорычев?

– Эх ты, тютя! Таких людей не знаешь. Первый секретарь Московского горкома партии.

– Ой, нет, это неудобно.

– Неудобно спать на потолке. И еще неудобно – и для тебя, и для меня, и для Егорычева, и для всей страны, – когда космонавтка, дублерша Валентины, ютится с сыном и с разведенным мужем в смежных комнатах в Подлипках. Так что давай, не тяни. Разводись. Я все равно в горком собираюсь по разным делам, что с полком нашим связаны, – заодно и за тебя замолвлю словечко. Не бойся, меня ты не обременишь. Дай только знать, когда официально разведешься. Телефон мой прямой знаешь.

Через неделю в Подлипки, на улицу Кирова, подвезли вожделенный полированный румынский гарнитур.

В тот же день Владик с Галей подали на развод. Через месяц их развели.

А еще через два месяца Галя с маленьким Юрочкой получила ордер на квартиру в Москве. Двухкомнатную! В прекрасном доме, в старом фонде, – с высокими потолками, на Ленинском проспекте!

Лера

Обиднее всего, что они с Александром Федосеевичем в тот день даже любви не предавались. Сидели вдвоем на конспиративной квартире, кумекали, что означает новая шифровка, пришедшая по радиоканалу из Франкфурта. В ней говорилось: ЦЕНТР – САПФИРУ. Просим вас в срочном порядке сфотографировать документы и/или чертежи, которыми вы занимаетесь на службе непосредственно сейчас. Не имеет значения тематика вашей текущей работы. Нас интересует моментальная фотография ваших ежедневных должностных обязанностей. На ее основе наши специалисты способны сделать важные выводы.

Полковник отложил шифровку, потер лоб.

– Это проверка.

– Ты думаешь? – переспросила Лера. Она испугалась.

– Очень похоже. Вероятно, они почувствовали, что мы им пару раз попытались втереть дезу. Особенно со спутниками-шпионами. А может, просто проверяют. Ясно одно: подготовить качественную дезинформацию мы никак не успеем – не случайно это требование от наших коллег из ЦРУ: сфотографировать срочно. Значит, придется тебе снимать, что есть. Чем ты действительно занимаешься.

– А это не нанесет ущерба нашей обороноспособности?

Пнин криво усмехнулся.

– Нанесет.

– Может, тогда лучше не снимать ничего?

– Тогда тебя точно, как агента, спалят.

– Ну, или туфту какую-нибудь сфотографировать. Инструкцию по технике безопасности.

– Тоже опасно. Нет, надо делать фото того, что есть. Чем вы сейчас с Павлом Петровичем занимаетесь?

Она сказала.

– Да, тут даже по случайному чертежу можно многое понять. Но делать нечего. Надо выполнять задание.

– Как скажете.

– Как твое вообще самочувствие? Настроение?

– Прекрасное.