Страна мечты (СИ) - Савин Владислав. Страница 37

— А ты?

— А что я? Я и сказал, что являюсь допущенным по форме, точное содержание которой является секретом, к которому уже он сам не допущен, и что пусть идет и принесет от начальства бумагу, что он имеет право принимать у меня допуск по форме, о существовании которой он знать не имеет права

— А в морду не боялся получить, от боевого командира?то? Что твой силлогизм он раскусить не способен, это?то понятно. Да еще в нервной обстановке — когда граница рядом, а за ней черт — те что деется?

— Я тогда уже понял, что не знают они что со мной делать, руки у них коротки. Ладно, давай серьезно поговорим. Я понимаю, раз ты здесь оказался, то дошло мое письмо до главного куратора Проекта, это который «самый эффективный манаджер всех времен»?.

— Дошло, конечно. Вот он и приказал мне с тобой разобраться, и ему доложить. А поскольку я тоже человек занятой, то проще было тебя сюда, чем мне в ТуркВО лететь.

— «Дым в трубу, дрова в исходную», как я предлагал, они, конечно, сделать не способны.

— Ты как вообще додумался — чтоб отправить тебя назад в Российскую Федерацию?

— Так я, в отличие от прочих, не моряк, присяги не давал а был гражданским специалистом, верно?

— Верно. Но потом?то, вместе со всеми присягнул, значит, перешел в подчинение и обязан соблюдать законы.

— Обязан. И соблюдаю. И в войне чем мог — предкам помогал. Но как был гражданином РФ, так им и остался, в Нормандии — Неман тоже ведь французы по российским уставам воюют, и ничего, гражданами не стали. Так и я. А теперь война кончилась, я, как не кадровый военный, прошу меня демобилизовать и вернуть где взяли. А не можете — выдайте вид на жительство, но не паспорт. Я Усатому в подданные не нанимался.

— Ты откуда этой казуистикой овладел?

— Так я говорю — образование. В Красноводске зона — на наш «Дагдизель» эвакуированный всю неквалифицированную рабсилу оттуда брали. Столько историй понаслушался, и начал помогать людям — правильно аппеляцию составить, нарушения администрации вскрыть.

— Истории, лагерные рассказчики, значит. Ну — ну!

— Не кривись — только о том, что точно знаю, говорить буду. Вот, например, в крайний раз с выдержкой из дела разбирался, человеку 25 лет дали знаешь за что? За синяк.

— Это кому же он его поставил?то???

— Себе. Говорю тебе, допущен был к делу как переводчик, человек малограмотный, из Украины, и имеет право на помощь даже при пересмотре дела в упрощенном порядке, в лагере. Был он в Киеве, признает сам, стрелял. Один раз и не в наших, а в воздух, пока еще все под красными знаменами шли. Так следователь даже разбираться не стал — что там за гематома, какие на человека данные, ничего вообще. Есть синяк на плече, от приклада — все, точка, «на суде судья сказал двадцать пять, до встречи». Я не против, виновен — накажи, но посмотри дело хоть сначала. А тут Жегловых нет, только штемпели наугад ставят.

— А ты хоть знаешь, чудик, что в Киеве там было? И что там творило бандерье? Смоленцева из ваших спроси, он там хорошо отметился.

— Представляю — этих зверей из спецназа с цепи спустить и сказать «фас». Но это мятеж, ладно, а вот что после было? Я тоже газеты читаю. Пишут, что вошло в Киев полторы тысячи бандеровцев. Из которых лишь в битве за горком убито больше тысячи.

— Тысяча девяносто шесть. Согласно акту о захоронении трупов, на поле боя и прилегающей территории.

— Ну вот. В госпитале, вместе с их ранеными, еще сотню сожгли. В прочих стычках положили минимум сотню, а то и две — три. Сколько осталось? А тут мне говорят, что только расстреляно после было не меньше тысячи. И фильтрационные лагеря переполнены, а это еще несколько тысяч.

— И кто же это тебе рассказал?

— Да те же самые, кого заставляли трупы таскать и закапывать. Человек клялся и божился, что сам видел котлован, и в нем многие сотни тел — и случай не единственный.

— Ну, они тебе напоют. Про «питьсот мильонов замученных», сколько там ваша новодворская насчитала?

— Да нет, комиссар, ты послушай. По закону, и в газете было, что вышак только уличенным в убийствах, ну а прочим, даже если вооружен был, четвертной? А в реале, многие подтверждают, что всех, пойманных с оружием, тут же ставили к стенке — даже не разбираясь, стрелял ли. И за синяк на плече тоже могли запросто — особенно морская пехота, они пленных брать не любили вообще. Даже если, как говорите, бандеровцы, заслужили — так зачем же обещать и нарушать? И ведь никто из армейских «за перегибы» наказан не был! Сами признаете, что там и силком мобилизованные были, и кто просто по дури! И «виновность устанавливалась опросом свидетелей», то есть у каждого в Киеве выпытывали, что в те дни делал ты и твой сосед, и кто может подтвердить? Так тут мало, что все соседские дрязги повылезают, это какой случай сведения счетов — так ведь и арестованным вы обещали, снисхождение в случае искреннего раскаяния и сотрудничества — а искренность измеряется, дашь показания еще на кого?то или нет? А следователи все сомнения толковали в сторону «виновен»! И сколько в итоге четвертной получили, не по вине?

— Интеллегент. Это ведь тебе не убийство в английском стиле, а только что подавленный мятеж, на улицах неубранные трупы сотнями, по переулкам еще стреляют, и уйма пока не пойманных бандитов прячется по углам и подвалам. Есть возможность и время каждый случай с лупой рассматривать — и где столько шерлоков холмсов найти, чтобы этим занимались? Что до расстрелянных — так по закону о чрезвычайном положении, «бандитов, воров, мародеров» и тому подобных, взятых с поличным на месте преступления, дозволено исполнять немедленно, без суда, единоличным приказом ближайшего воинского начальника — или по упрощенной процедуре, после первичного допроса офицером СМЕРШ. Тебе неизвестно, что в смуту уголовная погань наружу лезет в огромной количестве — ну да, не все они бандеровцы, а обычные мазурики, и что с того?

— А те, кто может быть, не по вине под раздачу попал? Им по — вашему помощи не надо?

— Ладно, еще думать будем. А кстати про Высоцкого. Тут про тебя слушки нехорошие идут, чужой славы отщипываешь?

— Никак нет, честно говорю что не мое, а старого знакомого с которым пути разошлись в войну и не знаю где он. Опять же, с сухова здешнего началось, нефиг было орать за то что я «Баньку» спел, хорошая песня же, и людям очень по душе пришлась.

— Но несвоевременная же, нельзя же так…

— Это КАК нельзя? По мне, мужиков сажать нельзя за то что огурцы на газете с фоткой очередного наркома резали — видите ли, агитация к теракту в его адрес была! Или ты думаешь, это все Солженицин выдумал, и в ваш замечательный УК, ночью прокравшись, «Связи, ведущие к подозрению в шпионаже» ночью тайком вписал, пока никто не видел? Так можно, а «и меня два красивых охранника повезли из Сибири в Сибирь» — это уже несвоевременно?!

— Ладно, не шуми, дальше рассказывай.

— Да что рассказывать, раз ругается — значит, все правильно делаю, следующим же вечером «нынче мы на равных с вохрами, нынче всем идти на фронт» в народ запустил. Этот дурак мне статью пытался пришпилить — ну так я и написал в объяснительной, что считаю что в песне положительно обрисовывается образ единого Советского народа, вставшего на защиту Отечества невзирая на судимость, и указывается на своевременную и справедливую работу военного трибунала, вовремя выявившего одного отдельного труса и дезертира. И что если товарищ особист считает что некоторые мои песни могут быть неправильно поняты как антисоветская агитация, то я лично, как честный человек, готов его персонально знакомить с будущим репертуаром. Чтобы он, значит, выносил обоснованный вердикт не будет ли в нем чего нарушающего. И если решит что будет — то публичное исполнение отменяется.

— Шутником ты стал, однако.

— Да уж какой есть. И знаешь что я ему первым номером исполнил?

— Ну?

— Галича. «Оказался наш отец не отцом, а сукою»

— … Ты не боишься?

— Нет. Пусть они боятся. Я свое испереживал. Будем считать, что очередной раз взрывчатка не вовремя сдетонировала, оно, знаешь ли, в военное время и не то бывает. А пока я жив — буду мешать им империю на костях и крови строить, и пусть они делают со мной что хотят.