На острие меча - Азаров Алексей Сергеевич. Страница 5

«Что я знаю о Форе?»,— думал Пеев. «Много и мало. Вместе учились. Откровенны, как братья... В этой давней истории с моей женитьбой Форе был на моей стороне. Все отвернулись, а он остался другом».

Курсантом училища юнкеров Пеев стал не по своей воле. В семье отца —13 детей. Жили бедно, и единственной возможностью получить образование для Сашо было право отца, ветерана турецкой войны, на стипендию для своих мальчиков в военных училищах... Стипендия — вексель, подлежащий отработке. После окончания юнкерского, стипендиаты не имели возможности выбирать полк, долгий срок служили по назначению в провинциальных подразделениях. Подъем — плац—«вз-вод, напр-рр-ра-во!» — шагистика — отбой. Серая шинель, серая жизнь. Даже жениться нельзя. Чтобы вступить в брак, требовалось свидетельство о доходах в 5 тысяч левов. А у подпоручика армейского в кармане — таракан на аркане, две звездочки на плечах и голодный свет в очах. Так шутили, выпив сливовицы, армейцы — парии пехотные, обреченные на безбрачие. Пеев подделал свидетельство, и Форе был его соучастником. Подпоручику Александру К. Пееву это стоило погонов, отторжения из среды. Коллеги раззнакомились с ним; Форе стал еще ближе.

...Пеев зашел к Никифорову в апартаменты военно-судебного отдела (ВСО), разместившегося в желтом шестиэтажном здании на углу улицы Аксакова. В доме помимо ВСО располагались торговые представительства, конторы коммерсантов. Он был забит людьми, как улей. Пройдя по коридорам, Пеев прикинул, что если Форе согласится, то встречаться удобнее всего будет именно здесь: уйма посетителей и неясно, кто к кому идет. Вот только согласится ли?

Никифоров был занят, пришлось ждать. Адъютант положил на столик перед Пеевым газеты: «Днес», «Слово», «Зора». Очередная статья премьера Филова и его портрет. Лицо благообразное, только улыбка как наклеенная. Улыбка фарисея.

—      Генерал просит вас,— сказал адъютант, и Пеев вошел в кабинет, просторный, как зал для танцев.

—      Здравствуй, Форе! Я не слишком некстати?

—      Ты же знаешь, что я всегда рад тебе! — сказал Никифоров.— Чертов кабинет! Просто балдею в нем. Дела, бумаги, писанина. У меня есть полчаса свободных, не хочешь ли погулять?

Дом был в сотне метров от царского дворца и Борисова сада.

Сели на скамейку; Пеев поднял с земли прутик, постучал по колену.

—      Знаешь, Форе, что я вспомнил? Свою женитьбу.

—      Да, забавно вышло. И от службы избавился и жену получил. Как там Елисавета?

—      Эль? С ней все в порядке... Но и ты был хорош!

Никифоров засмеялся: пример Пеева оказался заразительным. Вскоре и сам Форе проделал такой же трюк со свидетельством и тоже вылетел из армии. В 1910-м. Он и раньше был на грани увольнения: под предводительством Пеева и с группой надежных ребят-социалистов в день освящения Народного театра освистал монарха Фердинанда Саксен-Кобургского. От кары спас дядя, видный генштабист. А еще раньше, на первом курсе юнкерского, сколько суток карцера отсидел за участие в пеевском марксистском кружке!.. Да, времена меняются, и мы меняемся вместе с ними. Так говорили латиняне и были правы.

Карьера. Несмотря ни на что, он, Форе, в конечном итоге сделал блестящую карьеру.

Казалось бы, все превосходно: оклад, положение, вес. Но почему неспокойно на душе? Почему рука всякий раз останавливается, не спеша подписать обвинение тем, кто ведет антиправительственную работу в армии? И кто, скажите на милость, заставляет его, надев парадный мундир, идти во дворец, хлопотать за людей, коих он по присяге должен карать, а не миловать? Лукаш подкусывает, зовет розовым. Он бы, пожалуй, и рад подставить ножку, да мешают давние приятельские отношения и родственная связь Форе с Любомиром Лулчевым, первым советником Бориса III.

—      Трудно мне, Сашо. Ты и не знаешь, как трудно!

—      Что трудно, Форе?

—      Недавно получил материалы на офицерский кружок. Совсем мальчишки. Антиправительственная пропаганда среди солдат.

—      Что им будет?

—      А что может быть? Ты же сам юрист.

—      Смертная казнь. Царь конфирмует приговор?

—      Я говорил с ним... пока безрезультатно. Немцы давят на правительство. Делиус наглеет, ведет себя как сатрап. Представляешь, Костов из разведки конфиденциально уведомил меня, что люди Делиуса вмонтировали в моем кабинете аппаратуру, подслушивают разговоры. Считается, что я ярый русофил и вдобавок с сомнительным прошлым.

—      Форе...

—      Что? Что «Форе»?

—      У меня серьезный разговор. Послушай, Форе... Я хочу предложить тебе помогать мне. Нам...

...Два с половиной часа говорили они — двое на дорожках Борисова сада. О чем думал Никифоров, слушая Пеева, что вспоминал? Юность, листовки, написанные ими совместно в юнкерском? Молодых офицеров, патриотов Болгарии, обреченных на смерть за слова правды? Рабочих, одетых в шинели, не желающих воевать ни за царя, ни за Гитлера и подыхать во имя чужих прибылей?.. Что вспомнил он, генерал армии его величества Бориса III, председатель высшей военно-судебной инстанции, слушая Александра Пеева и сказав в заключение одно-единственное, словно свинцом налитое слово «согласен», меняющее жизнь, судьбу, будущее...

—      Теперь нас стало двое,— сказал Леев Испанцу.

Испанец пришел, как всегда, вечером. Часа полтора занимались в кабинете по программе шифровки— дешифровки; выпили кофе. На столе лежала книга Алеко Константинова «Бай Ганю». Ей предстояло стать в будущем книгой кода.

—      Грустно,— сказал Испанец.— Грустная это штука — расставание. Не так ли, доктор?

—      Вы?..

—      Да, я скоро уеду. Центр отзывает меня. Кстати, Сашо, вам предстоит познакомиться с Эмилом.

—      Кто это?

—      Музыкант... Я хотел сказать — радист. Эмил Попов, совладелец радиотехнической мастерской. Через его передатчик будете держать связь с Центром.

—      Где мы встретимся и когда?

—      Завтра. В кофейне бай Спиро на углу Витоши и Алабина. Скажете ему: «Воздух теплый, прямо пар плывет», он ответит: «Да, денек сегодня боевой».

—      Что он за человек, этот Попов?

—      Сами увидите. Но, до встречи, Сашо!

...Порция малеби и стакан бозы. Бай Спиро — толстый, неповоротливый, но обслуживать умеет. Да и кофейня у него чистенькая, приятно посидеть. Леев вытирает лоб, медленно отпивает глоток бозы. Жарковато...

—      Ну и погодка, Спиро! Воздух теплый, прямо пар плывет.

Молодой парень за соседним столиком — широкие плечи, лицо красивое, чуть угрюмое — словно нехотя вмешивается в разговор.

—      Особенно жарко, если набегаешься, как я. Да, денек сегодня боевой.

—      У меня тоже.

Пеев вышел первым, Попов — чуть помедлив. Встретились на Алабина, пошли рядом.

—      Я — Попов.

—      Знаю. Пока встречаться не будем. Я дам вам знать, когда появится надобность.

Все так, как инструктировал Испанец.

Не прощаясь, разошлись.

Вечером, проверив, нет ли слежки, дважды изменив маршрут и выйдя на улицу Марии-Луизы через пустынные переулки, Пеев пришел к Испанцу.

Последний вечер... Испанец был задумчив и грустен. Предложил:

—      Давайте-ка выпьем, доктор, за нас с вами, за хороших людей.

Сам плеснул в бокалы сливовицы. Морщась, неумело проглотил. Долго не мог перевести дух. Пеев смотрел на него: усталое лицо, седина у висков. Не молод... Вот и уходит, обрывается живая связь с Центром, с людьми. В коридоре, после последних разговоров о делах, о технике связи, Испанец, прощаясь, обнял Пеева, прижал к плечу. Сказал сам себе:

— Ну, ну, что за сантименты!

С силой пожал руку.

Больше им не довелось увидеться... Никогда.

3

Ноябрь 1940 года.

Пеев по утрам все чаще настраивал свой приемник «Блаупункт» на РВ-64 и радиостанцию имени Коминтерна. Это было рискованно: по указанию полицейских властей приемники, находившиеся в частном пользовании, опечатали таким образом, чтобы болгары не могли слушать Лондон и Москву. Пеев, сняв свинцовые пломбы и сургучные нашлепки на картонках, ловил позывные Москвы... Сообщали о новом шаге Правительства СССР. Болгарскому правительству— в который раз!—протягивали руку дружбы: предлагали подписать пакт о дружбе и взаимопомощи. В ответ премьер Богдан Филов, по поручению царя, встретился с эмиссарами Гитлера и Риббентропа, и, как расплывчато формулировалось в коммюнике болгарской стороны, делегация «вступила в переговоры о присоединении к Тройственному союзу».