Золотая пряжа - Функе Корнелия. Страница 29

Однако всадники, приближавшиеся к ней через луг числом не меньше полусотни, были не гоилы. Ветер трепал традиционные разноцветные одежды, заменявшие им воинские доспехи. Казаки. Хентцау шутил, что они станут по-настоящему опасны не раньше чем поймут, насколько обычные солдатские штаны в бою удобнее широких шаровар. В противоположность гоилам, казаки не стремились идти в ногу со временем. Опасаясь походить на своих исконных врагов – подданных варяжского царя, – они тщательно брили подбородки; сами выбирали себе вождей, держались подальше от женщин и брали за то, что в изобилии произрастало на их полях, охотнее лошадьми, чем деньгами.

Правда, вороной, на котором сейчас восседал их атаман, стоил во всяком случае не меньше, чем бронированный поезд Кмена. И уж точно смотрелся лучше. Молодой всадник вскинул голову, словно боевой петух, возвестивший ему сегодня наступление этого чудесного утра, – с величественной рекой, сверкающим лугом и Феей, имевшей неосторожность переправиться на этот берег.

Хотя при чем здесь неосторожность? Вероятно, он держит ее за дуру, как и всех женщин. За отвергнутую королевскую игрушку. Как умалила ее любовь!

Мужчины смотрели на нее с обычным смешением страха и восхищения. Все они одинаковы, во что бы ни рядились.

В гуще всадников показался слепой певец, без которого ни один атаман не выезжает в поле. Вероятно, казаки полагали, что только тем, кто не видит настоящее, открыты тайны прошлого. Большинство слепых гусляров побиралось по базарам, лишь немногим счастливчикам выпадала участь примкнуть к степным воинам. Вот только так ли уж завидна была эта доля? Казаки были не прочь увековечить свои подвиги в песнях, но, случалось, расстреливали певцов за иную поэтическую вольность.

Атаман не снизошел до того, чтобы обратиться к Фее напрямую. Отделившийся от отряда всадник опасливо отводил глаза в сторону. С гладко выбритого черепа свисал один-единственный длинный локон – чуприна; такую прическу разрешалось носить только самым опытным воинам. Даже при дворе Амалии знали историю этого казака – Демьяна Разина, бежавшего из застенков туркмарского султана, где его не сломили самые страшные пытки. Не далее как год назад этот Разин пытался купить у гоилов оружие, но получил вежливый отказ Кмена и отбыл домой несолоно хлебавши. Гоилы уважали казаков за мужество, однако союзниками предпочитали иметь куда более могущественных восточных соседей: варяжского царя, волчьих князей или хана монгольских гуннов. Похоже, этим солнечным утром юный атаман надеялся изменить положение.

Разин нервно пригладил усы – как и все казаки, он их холил не меньше, чем королева Амалия свои золотые волосы, – и выпрыгнул из седла. Он все еще не решался встретить взгляд незваной гостьи. Доннерсмарк смотрел на казака с нескрываемым презрением, но Фея прониклась к нему сочувствием: страх перед тем, чего нельзя одолеть при помощи оружия, не умаляет солдата.

– Мой господин великий князь Емельян Тимофеевич рад приветствовать вас на землях своего отца.

Емельян Тимофеевич? Фея слышала это имя при дворе Кмена. Она не раз принимала участие в военных советах. Амалия, к неудовольствию генералов, переняла у нее эту привычку.

Разин ждал ответа, разглядывая траву под ногами и положив ладонь на рукоять сабли. Казаки, как и гоилы, отдавали предпочтение этому виду холодного оружия. Правда, их сабли были обоюдоострыми, у Кмена хранилась одна такая.

Опять Кмен. Как легко она отыскивает предлоги лишний раз о нем вспомнить!

– Великий князь Емельян Тимофеевич и его отец… – Разин быстро поднял глаза, и его лицо залилось краской, – просят вас почтить своим пребыванием их королевство.

Их королевство? Вот это новость! Насколько ей известно, его отец, наравне с множеством других местных князьков, вот уже много лет ведет борьбу за украинский трон.

– Князь Емельян предлагает вам свою защиту. Его воины отныне ваши. Эти леса и эта река принадлежат вам, со всеми зверями, цветами и птицами.

Доннерсмарк вопросительно посмотрел на Фею. Конечно, это он должен ответить Разину. Потому что иначе заговорит ее оскорбленная гордость, гнев, который она уже не в силах сдерживать. Как она устала от смертных…

– И что вы хотите взамен?

Голос Доннерсмарка прозвучал так холодно, что не только посланник, но и великий князь настороженно вскинул брови.

Казаки лучшие наездники, чем гоилы, но храбрость делает их легкомысленными. Доннерсмарк достаточно долго был солдатом, чтобы это понимать. Сдаться на поле брани, чтобы потом подкарауливать врага в темных чащах и окутанных туманом карпатских ущельях, – не их стиль. Но смерти они боятся. Даже если это не мешает им очертя голову бросаться в бой.

Великий князь не пожелал разговаривать с Доннерсмарком и, дернув поводья, осадил коня в нескольких шагах от Феи.

– Мы здесь, чтобы проводить вас в замок моего отца.

Он обратился к ней на языке гоилов! Каменному народу всегда легче удавалось наладить контакты с Востоком, нежели с Западом. Когда-то Кмен рассказывал Фее о загадочных землях за владениями варяжского царя, подземных городах из янтаря и малахита, обезлюдевших во время эпидемий. Он хотел показать ей все это.

– Мы здесь, чтобы проводить вас в замок моего отца, – повторил великий князь.

Что же такого произошло с Феей, если сынок захолустного князя осмеливается так с ней разговаривать? Но его взгляд оскорблял ее еще больше, чем слова. Он смотрел на нее как на одну из наложниц, ублажавших его отца. «Вот она, Темная Фея, – говорили его глаза. – Она все отдала своему любовнику, а он ее бросил. И теперь она ищет ему замену».

Именно так все они и думают. Но она сама себя унизила. Она оказалась недостойна собственной силы, которую поставила на службу прихоти смертного. И вот теперь за это расплачивается.

– Какое великодушное предложение!

Они ответила князю на языке его страны.

Молодой дурень заулыбался, польщенный. Он не расслышал ни насмешки, ни гнева в ее голосе. Старый воин оказался менее легковерным. Он подъехал к своему господину, хотя и понимал, что не сможет его защитить. Фея видела молодого дурня насквозь. Все его честолюбивые планы легко читались на гладком лбу: «Собственно, почему я должен довольствоваться украинским троном? С ней я стану таким же могущественным, как Кмен. Или даже нет, еще могущественней. Потому что не настолько глуп, чтобы ее потерять».

Она оглянулась. Зеленые поля, золотые нивы – очарование этой земли велико, но не настолько, чтобы разорвать узы, связывающие Фею с Кменом. Есть только одна страна, которой это под силу, но до нее еще далеко.

– Убирайся, покуда цел, – ответила Фея молодому дурню.

И тут же пожалела о своих словах. Вся эта суета ей не к лицу. Это удел смертных – жалких тщеславных мух, рядящихся в шелка и бархат.

Как же она устала…

Князь Емельян схватился за саблю. Он, конечно, боится, что об этом разговоре прознают волчьи князья и варяжский царь. Как будто иметь дело с ними опаснее, чем с ней. Но он видит перед собой всего лишь женщину в сопровождении двух мужчин, один из которых бледен как смерть и к тому же безоружен.

– Ты поедешь с нами или повернешь обратно.

Разин дрожащей рукой потянул из ножен саблю. Остальные казаки последовали его примеру. В воздухе потемнело, словно на землю возвращалась ночь.

Фея знала, что не эти злосчастные всадники подняли в ней надвигающуюся волну гнева. Вся боль последних месяцев, все ее одиночество сгустились тучами над зеленой равниной.

Дождевые капли на лету превращались в острые кусочки алмазов. Они кололи, рубили, сдирали с лиц кожу и исчезали в траве в лужах крови.

Лошадей она пощадила, как и старого воина, и слепца. Пусть поет о том, что бывает с теми, кто осмеливается ей приказывать. Фея махнула рукой – и пенящиеся потоки смыли в реку то, что осталось от отряда великого князя.

Доннерсмарк наблюдал, как окрашивались кровью воды Глубокой. Небо прояснилось, словно вместе с трупами река унесла ее гнев.