Золотая пряжа - Функе Корнелия. Страница 42

Красивого офицера сменил министр – не в пример лучший танцор, к тому же бегло изъяснявшийся по-лотарингски. Но из него ничего не удалось выудить, кроме дворцовых сплетен. О новой любовнице царя – о, совсем не та дама, что сейчас рядом с ним! – лучшей московской портнихе, знаменитом шляпном мастере… очевидно, министр полагал, будто круг женских интересов ограничивается подобными темами. Лиска пожалела, что музыка не может заглушить его болтовни. Голос министра встревал между струнными и кларнетом, как плохо настроенный инструмент.

Третьим был адмирал, чьи потные пальцы оставляли пятна на ее красном платье. Когда, с чувством чмокнув руку партнерши, он спросил «адресок», Лиске больше всего на свете захотелось поменяться с Джекобом местами.

В самом деле, почему она должна здесь отдуваться, пока он там обсуждает с царем сокровища Варягии?

Но тут прямо у нее над ухом кто-то прокашлялся:

– Простите… не уверен, что покажу себя достойным танцором… но обещаю стараться.

Овчарка – хотя его русское прозвище, Борзой, нравилось Лиске куда больше – все так же мало походил на шпиона. Он заговорил с ней по-лотарингски, и этот язык звучал в его устах так же естественно, как и не менее дюжины других. В то же время все в нем напоминало о Каледонии: о серо-зеленых склонах ее гор и аккуратных охряных домиках, об испещренных великаньими следами долинах, о руинах замков, отражающихся в соленых озерах, из которых древние чудовища выуживают рыбу при помощи железных лопат. Русалкины слезки – главное богатство тамошних рек, а из тумана в горных ущельях рождаются воины. Лиска любила Каледонию и искренне радовалась встрече с Овчаркой.

Он был красив и некрасив одновременно. Стройный, как тростинка. В Варягии ошибочно полагали, что прозвищем он обязан своей тонкокостности, придававшей ему сходство с борзой. Пепельного цвета волосы топорщились в разные стороны, так что Овчарка постоянно откидывал их со лба, когда говорил. Карие глаза – редкость для уроженца Каледонии – светились такой проницательностью, что это внушало беспокойство. Бесстрашие Овчарки давно вошло в поговорку. Равно как и беспощадность к себе и другим.

– Могу ли я узнать имя алой дамы?

Этот вопрос разочаровал Лиску. Она-то надеялась, что Овчарка ее узнал.

– Селеста Оже. А ваше?

Он улыбнулся. Как видно, был доволен, что правильно угадал ее родной язык.

– Теннант. Орландо.

Лиска удивилась. Она ждала услышать одно из его многочисленных прозвищ.

Хотя кто сказал, что это не прозвище?

– Мадемуазель Оже… – он подставил локоть, – к вашим услугам.

Орландо Теннант так и сиял. Игра ему явно нравилась. Лиска подозревала, что ко всему остальному он относится так же несерьезно. Совсем не то, что Бесшабашный.

– Мадемуазель чем-то обеспокоена?

Лиска как бы невзначай посмотрела в сторону Джекоба, все еще занятого беседой с царем. Фаворитка его величества так и пожирала глазами Кмена.

– Видите ли, – отвечала Лиска Теннанту, – я устала от бестолковой болтовни. Не могу больше обсуждать моду на шляпки.

Борзой рассмеялся:

– Жаль, это моя любимая тема. Но если вам так угодно, я постараюсь подыскать другую.

Лиска уверенно положила ладонь на его руку:

– И где веселее служится шпиону Уилфреда Альбийского, в Москве или Метрагрите?

Лицо Овчарки вытянулось. «Ах, ты знаешь обо мне больше, чем я о тебе! – говорил его взгляд. – Так не пойдет».

– Служить вообще невесело, – отвечал он.

Ответ Лиске понравился: вполне искренний, он в то же время не открывал всей правды. И в нем не было ни злости, ни угрозы. Хотя тогда, с Синей Бородой, она тоже не почувствовала угрозы. Лиска содрогнулась, но тут же одумалась. Неужели до конца ее дней малейший знак внимания со стороны мужчины будет напоминать ей о том страшном замке? Даже лицо Джекоба навсегда осталось связано с Красной комнатой.

В свете люстр пол мерцал, как замерзшее озеро. Оркестр заиграл польку. Сердце Лиски забилось в ритме веселой музыки.

– Правда ли, что царь сделал своей любовницей дочь крепостного?

– О да. Он велел выстроить дворец для тайных встреч с нею. У девушки чудный голос, но она поет только для его величества. Всех остальных любовниц он держит для вида. Аристократы не должны думать, что царь пренебрегает их дочерьми ради крестьянки.

Отличный танцор, просто отличный! Никогда еще Лиска не получала такого удовольствия от своего человеческого облика.

– А вас устроила бы такая жизнь? Ну… быть любовницей царя, жить в отдельном дверце… это ведь все равно что плен!

– Любовь всегда плен, – вздохнула Лиска.

Слова, самовольно сорвавшиеся с ее губ, прозвучали как выстраданная истина.

– Вот как? – удивился Овчарка. – Интересно, что за этим стоит. Горький опыт?

– Мне не нравится эта тема.

– Touche. Мы уже поговорили о господах, которым служим, о женщинах, которых любим… что вы хотите обсудить со мной еще, мадемуазель?

– Это правда, что Темная Фея скоро прибудет в Москву?

Даже такому опытному шпиону, как Борзой, не хватило самообладания сохранить невозмутимый вид. Правда, если он и сбился с ритма, то лишь на пару мгновений.

– Сожалею, но мне об этом известно немногим больше, чем царским секретным службам. – Овчарка наклонился к самому ее уху и продолжил шепотом: – Ответ на этот вопрос я обещал телеграфировать Уилфреду Моржу самое позднее через неделю. Вы узнаете его раньше, обещаю.

Лиска рассмеялась. Как бы то ни было, рядом с ним ей сразу полегчало.

Это всего лишь танец, Лиска. У тебя закружилась голова.

Она продолжала спрашивать, чтобы Овчарка чего доброго не подумал, что Темная Фея интересует ее больше всего остального. «Какое сокровище в магических запасниках царя самое ценное?» «Правда ли, что у него есть крылатый конь?» «Правда ли, что царь сослал в Якутию сводного брата, потому что тот хотел заполучить его трон?»

Они танцевали и танцевали. И Борзой рассказал Лиске о Железном волке и ковре-самолете и описал ледяной дворец в Якутии, который Николай III велел выстроить для своего брата. Он вспомнил, как неделю назад под ногами москвичей вдруг содрогнулась земля и царь повелел искать в подземельях драконов, но там ничего не нашли, кроме крыс и сконструированной анархистами бомбы.

На последней фразе Лиска уловила в его голосе нотку разочарования.

Когда музыканты отложили инструменты, в зале стало непривычно тихо и неуютно. Лиска почувствовала себя одинокой, когда Борзой убрал руку с ее талии.

– Три дня, – говорил он. – Дайте мне три дня. В конце концов, я не спрашиваю, почему вам это так интересно.

Стоило Орландо Теннанту коснуться губами лискиной щеки, как признак Синей Бороды снова встал у нее перед глазами. Но она тут же отогнала его – назад, в Красную комнату, в прошлое.

– Смотрите-ка, Орландо Теннант! – Джекоб появился так неожиданно, что Лиска вздрогнула. – Или тебе прискучило жаркое солнце Метрагрита?

– Джекоб? – То есть его Овчарка все-таки вспомнил. Он наморщил лоб и с головы до ног оглядел Лиску. – Но это невозможно!

– Знаю, знаю… – закивал Джекоб. – Она по-прежнему слишком часто надевает шкуру. Скажи ей, может, хоть тебя послушает.

Лиска недоумевала, как ей истолковать взгляд Орландо. Одно было ясно: обличий у этого человека было гораздо больше, чем у нее. И за каждым стояла жизнь и целый мир с множеством людей.

– Боюсь, это не так просто, – ответил Орландо. – Извини, что держу ее так долго. Если бы я только знал, что это девушка Джекоба Бесшабашного…

– О нет, – перебил его Джекоб. – Лиска сама по себе.

Забота, нежность… что-то еще было в этом голосе. Боль, раскаяние, страх… Иди и будь свободна. Ты свободна, Лиска. Избавь меня от этого, я не хочу причинять тебе боль.

Музыканты снова взяли в руки инструменты. Царь поднялся, чтобы покинуть зал. Толпа расступилась перед ним, точно стая птиц перед ястребом, и оркестр заиграл гимн Варягии. Проходя мимо Джекоба, его величество кивнул ему, как старому знакомому.